Света шла домой. По дороге она неторопливо осматривала встречные дома - серые, огромные, угрюмые. С необыкновенным любопытством Света заглядывала в окна первых этажей, замедляя шаг и беспрестанно облизывая заветренные губы. Улица, по которой Света возвращалась каждый день из школы, стекала вниз со склона горы, и поэтому дома, мимо которых она проходила, вначале не имели первого этажа, потом , ближе к середине здания, в них прорезались сначала слуховые окошки, потом настоящие, обрешёченные окна, а в самом конце длинного пятиэтажного жилища первый этаж уходил на недосягаемую высоту - и вся эта метаморфоза происходила медленно-медленно, по ходу движения, оставляя время на каждодневное умеренное восхищение. У Светы было любимое окно - на уровне обрешёченных - как раз в том доме, где она и поселится ровно через шестнадцать с половиной лет, уже будучи училкой рус.яза и лит-ры всё в той же осточертевшей с детства школе, правда квартира её будет на четвёртом этаже, а весь первый займёт к тому времени неслыханная пакистанская фирма по очистке паласов - и ту, обожаемую чужую комнату, в которую она, десятилетняя, заглядывает сейчас, - тоже. Собственно, видно ей только круглый стол у самого окна, уставленный какой-то снедью, и руки - много разных рук, детских, мужских и женских, хватающих пирожки, готовящих бутерброд, ковыряющих яйцо всмятку... Лиц Света не видела никогда - это, наверное, и было интереснее всего. Но сейчас, днём, в комнате никого не было. Света вздохнула и пошла дальше. В своём зелёном пальто, похожем на трофейную шинель, и в зелёной же кусачей шапке с помпоном на темечке, она напоминала маленького печального комикадзе. Под несгибаемым рукавом шинели ныло сизое от мальчишеских ударов плечо, страшно зудела кожа под тощей косичкой, вся изрисованная фиолетовыми чернилами в попытках почесаться ручкой на уроке. Школьное сегодня было похоже на вчера и, наверное, на завтра, но она об этом не думала. Ещё в прошлом году она купила в "Союзпечати" два значка, на одном, украшающем ныне её изжёванный фартук, было написано "4 класс", на другом, заветном - "10"...
Света шла домой, мечтая о том, как сдерёт с себя вонючую коричневую сбрую школьной формы и в одной розовой майке выскочит на балкон, чтобы наворовать из большой кастрюли солёнейшие помидоры с корочкой льда. Потом она заберётся в родительскую постель и будет читать очередной том из "Библиотечки советской фантастики". Можно будет ещё сделать себе хлеб со сметаной и сервелатом, но... В этот момент её окликнули:
- Эй, жирная!
Она оглянулась раньше, чем успела обидеться. Две большие девицы в расстёгнутых шубах и без шапок хрипло захохотали. Одна из них, с лаково-оранжевыми губами, сказала:
- Как до гастронома дойти?
От них загадочно пахло, а волосы курчавились на воротниках. И они были злобно-добродушные, как Димка Майорских, который сегодня сначала спросил, что задали по матеше, а потом вдруг ужасно больно схватил за грудь. И все засмеялись, потому что у неё действительно была большая грудь, к тому же все откуда-то знали, что это действительно ужасно больно.
- Ну, бочка? Заклинило?
Света повыше задрала подбородок и громко сказала:
- Не скажу!
Вторая девица дёрнула её за помпон:
- Ты чё?..
Света вдруг заплакала и крикнула:
- Дуры!
Оранжевогубая немедленно выматерилась и , отступив на полшага, тяжело ударила Свету в глаз.
Света упала в заросший сугробом арык и сидела там, поправляя шапку, пока наругавшиеся всласть девицы не скрылись за поворотом. Потом она встала, туго свела челюсти и оловянной походкой двинулась домой. Ничего, ничего, она им всем ещё покажет! Только надо вырасти, а уж дальше всё будет нормально. Они все, все будут ей завидовать! Из гамаш сочилась моча, в животе было пусто и холодно.