Они познакомились случайно, на двухдневном совещании главных инженеров и начальников отделов. В среднем русском городе собрались работники отрасли, посовещались, поели, выпили и разъехались по домам. В частности, он в городок на реке Ока и она в городок на реке Ока. Река-то большая. Но успели обменяться электронными и почтовыми адресами, по работе поговорить, да и, что греха таить, понравились друг другу. Не смертельно, но понравились. Он, Василий Иванович, вдовец средних лет и она, Наталья Константиновна, замужняя еще весьма молодая дама. У него взрослый сын, живут вместе, у нее тоже пацаненок, но помладше – подрастающий, плюс муж Ираклий. Имя необычное, но муж русский, просто мама с придурью, свекровь, дай ей бог здоровья.
Начали обмениваться письмами со скобками изображающими смайлики, и как-то незаметно завязалась у них дружба с акцентом на шутливое проектирование совместного будущего, в том стиле, что, а вот если бы ты была свободна, то сумела бы приехать… И так далее. И хотя расстояние между городами не большое и не маленькое, а среднее, как многое чего в жизни, собраться и приехать все как-то не получалось. Да и куда? Она замужем, у него одна комната на двоих с внезапно и как-то исподволь, после смерти матери, выросшим сыном. Да и не серьезно это все, так легкий треп чтобы поддержать нужный градус отношений. Молодая же женщина, должна нравиться, иначе не естественно. Так и текла переписка, то чаще, то реже, то ее быт и работа закружат, то его заботы унесут. Он звал ее Натусик, она его по фамилии.
А потом прервалась. Он ей письмо, второе, третье – тишина. Сначала выжидал, думал, ну мало ли, уехала куда и не предупредила, заболела внезапно (тьфу-тьфу), еще чего-нибудь. Потом не вытерпел, позвонил, абонент оказался не доступен. Позвонил на следующий день – та же история. Еще через день. Еще. Сначала были гудки и голос объясняющий, а потом и они исчезли. Загрустил Василий Иванович, стал больше курить, заметил, раньше пачки на день хватало, теперь полторы. А, главное, на душе кошки скребли, не правильно все это было, не по-людски. Без объяснений, без здравствуй-прощай. В общем, спустя полтора месяца взял на работе отпуск за свой счет и поехал. Хотел командировку, но не получилось, начальник, молодой да ранний, уперся и все. Не надо, отрезал, не испытываем необходимости, чего ты, Иваныч, вообще срываешься в середине года? А?
Дом нашел на удивление легко. От вокзала проехал две остановки на троллейбусе номер три к центру, вышел, прогулялся еще пару кварталов, у подъезда дождался выходящей чеховской девушки с черной собачкой, заскочил и по-быстрому поднялся – первый этаж. Позвонил, мандражируя дико, потея ладонями. Дверь открыл подросток, весь внешний облик которого в дальнейшем обещал гиганта и силача. Здравствуйте. Здравствуйте. Руки не подал. Мне бы Наталью Константиновну. Пацан немного растеряно оглянулся в бок и назад, пригласил: проходите. Потом крикнул, мама, это к тебе. Василий Иванович переступил порог, поставил на пол дешевую дорожную сумку, разулся. Мальчишка выглянул из кухни – она там – кивнул головой на дверь комнаты.
В аварию попала, а еще точнее была сбита машиной на пешеходном переходе, который перебегала на красный свет. Сама виновата, так и сказала. Недавно из больницы. В глазах боль, отчаяние, растерянность и с трудом запрятанный ужас. Натягивает одеяло на подбородок, пытается укрыться, защититься, то начинает смеяться, то замолкает и не смотрит. То есть вообще, глаза вроде открыты, а взгляда в них нет. Ноги парализованы. Таз, практически, тоже. Ухаживать некому, сама ничего не может, иногда прибегают, слегка уменьшившиеся числом, подруги, а в основном выкручиваются как-то с сыном, перед которым ей стыдно. Ираклий вместе с мамой растворился в безвоздушном пространстве. Хочешь чаю, спрашивает, Саня поставит? Я сам, в смысле, помогу. Ладони потеть перестали. Еще все время где-то было слышно радио.
Василий Иванович идет на кухню, по дороге оглядывается, хотя смотреть особо не на что – узкий коридор двухкомнатной пятиэтажки-хрущевки, у двери зеркало. На кухне говорит Сане: мама чаю хочет, потом берет чайник, где заварка? Ставит на огонь, поворачивается к мальчишке: у вас балкон есть? Нет. Я схожу, позвоню? Угу. Мальчик смотрит на чайник. Василий Иванович двигается в коридор, обувается, открывает дверь, выходит на лестничную площадку между этажами и звонит сыну. Возвращается и сообщает Сане: я у вас немного поживу, помогу ухаживать за мамой, хорошо? Саня пожимает плечами, уходит из кухни. Радио продолжает играть что-то.
Сначала решили помыться, Наталья немного оживилась, но несколько неловких движений, пока Василий Иванович подхватывал ее на руки и нес в ванную комнату, а там помогал раздеться, вернули угрюмое состояние. Подкрепленной общей неловкостью. Ну, чего теперь, сказал Василий и взял в руки губку. Все будет нормально, наладится. Наталья закрыла глаза. Помылись. Ты полежи, я сейчас. Он пошел в комнату спросил у Саши, где чистое белье и перестелил постель. Потом вернулся за Натальей. Принес и уложил на кровать. Я, пожалуй, курить брошу, заявил. Наталья улыбнулась. Спать буду на полу.
Прошло три дня, и командировка Василия Ивановича закончилась, надо было ехать домой. Вместо этого он снова позвонил сыну и впервые на работу. Разговор с начальником вышел неприятный, почти грубый, Василий Иванович уволился заочно. Попросил отнестись по-человечески, но это вряд ли. Сын реагировал сочувственно, да и легче так всем становилось: сыну, его девушке, кошке Мусе, вечно грязному велосипеду, из-за которого расстраивался отец. В тот же день, как состоялись телефонные разговоры, Василий Иванович надолго ушел из дома Натальи, вернулся под вечер, сообщил, что устроился слесарем в местный сервис к армянам. Я ж в двигателях дока, объяснил. Завтра выхожу. Надо вот только одежду рабочую где-нибудь достать. Летом-то много не надо. Есть хочешь? Возьми Сашину. А? Одежду, говорю, возьми Сашину. Старую.
Через пару дней притащил домой кучу железок и непонятных тросов, переложил Наталью на диван сына в большую комнату, затащил сварочный аппарат на двести двадцать, воткнул в розетку, включил, и тут же вышибло все. Василий Иванович чертыхнулся, вышел в коридор, перещелкнул автоматы и кинул провода прямо на шины. Пошел мастерить. Получилась удивительная конструкция, нечто среднее между кроватью и тренажером. Вокруг лежбища сварная высокая рама с перекладинами, перепонками, приваренными пружинами эспандера. И ручка для самостоятельного подъема из положения лежа в положения сидя. Что это? спросила Наталья. Будешь тренироваться, человек он вообще компьютер самонастраивающийся. Честное слово, я где-то читал. Оглянулся вокруг – в открытые, в связи с дымными работами окна, как к себе домой заходило лето.
Она плакала, ругалась, прогоняла его, кричала: убирайся, без тебя проживу, никто тебя не звал, не хочу ничего! Уходи! Но он не уступал, заставлял и заставлял ее тренироваться. Бывало, доходило почти до края, но Василий Иванович вовремя выруливал – мягкостью, вежливостью, настырностью, наконец. Массировал ноги, просил: оживляй их, приказывай двигаться, представь их внутреннее устройство, кровоток, и заставляй функционировать. Что? отвечала Наталья. Плакала. Сын улыбался. И ты туда же, упрекала его Наталья. Ага, отвечал Саня. Я буду приходить в обед заниматься с тобой, учти, говорил Василий Иванович, и кресло тебе куплю со следующей получки, не новое, но на ходу. Чапаев хренов, ругалась Наталья, гад.
Кресло ей понравилось. Теперь она могла передвигаться по квартире, что-то готовить, читать, сидеть за компьютером, даже стирать. Забегавшая изредка врачиха участковая равнодушно радовалась. Подруги ходить перестали. Василий Иванович наварил у подъезда и на первом пролете полозья, чтобы Наталья могла ездить гулять одна, но она боялась и собиралась только с ним или с сыном. Теперь, когда он приходил с работы, они сначала шли выгуливаться, а потом ужинать тем, что приготовила Наталья днем. Издалека это было похоже на счастье. В субботу, месяца через три-четыре, Василий Иванович принес домой костыли и сказал: я коляску отдам, а ты вот бери, будем учиться ходит. Занятия начались по новой, а раздор усилился. Наталья уже вроде как привыкла к своему положению и ничего не хотела менять.
Костыли летели в стену, слезы лились ручьем, проскальзывал мат, Вася не отставал. Каждый день утром, в обед и вечером – медитации, массаж и попытки встать. Саня помогал чем мог, он теперь работал вместе с Василием Ивановичем в том же сервисе. Учился в училище и подрабатывал. А еще месяцев через восемь-девять Наталья ходила с одной клюшкой, от которой намеривалась избавиться в ближайшее время, хотя элегантная трость, купленная Василием Ивановичем, ей даже нравилась. А потом объявился Ираклий. Если уж Ленинград с Таллинном города маленькие, то город, где происходила эта история, тем паче – слухи распространялись мгновенно. Наталья его пустила, сказала, надо поговорить. Сын Саша был против, а она сказала, он же твой отец. И бабушка с ним. И вообще. Мы просто поговорим и все.
Василий Иванович, пока Ираклий с Натальей выясняли отношения, гулял. Зашел в кафешку, выпил от нервов сто пятьдесят водки, закусил хлебом – вяло пожевал корку. Заказал еще. Потом бутылку. Познакомился с веселой разношерстой компанией. Город действительно небольшой, найти общих знакомых не трудно. Кому машину чинил, с кем в магазине каждый день сталкивался. Сидел за столом, смотрел на пепельницу, соображал, что не курит почти год или уже больше? И вдруг запил. Первый раз в жизни, но сразу как-то страшно и безнадежно. С ошеломляющей скоростью, качественно, как, видимо, делал все. Домой не пошел, да и какой это дом.
Сначала жил в гараже, где работал, а потом армяне его выгнали – надоел. Извини, сказали, ты нам клиентов пугаешь. Саня приходил на вокзал, к бомжовской тусовке, приносил Василию Ивановичу еду, одежду, уговаривал уехать, вернуться в родной город. Вася соглашался, просил денег на билет, дышал смрадно и часто, жал руку влажной ладонью. Саня денег сначала давал, а потом перестал. Скоро и ходить прекратил. А другой сын, который дома остался, того новая свободная жизнь закружила, увлекла. Редко про отца вспоминает, надеется, что у него там все хорошо. Велосипед продал, кстати. Да и кошка Муся окотилась, опять же.
Хотя причем здесь кошка.