ГЛАВА 7.
СКРОМНОЕ ОЧАРОВАНИЕ ПРОВИНЦИИ.
Как только вдали показался дом гостеприимной Светы, Стас занервничал и стал искоса поглядывать на девушку.
– Не съест! – рявкнула, вызвав в машине всеобщий смех. – Чего дрыгаешься? Трусишь – проваливай! – в сердитом голоске слышалось отчаяние.
Максим посмотрел в зеркало заднего обзора на паренька, вопросительно и недоуменно вскинул бровь.
Этим вызвал у Стаса ярую краску смущения, но не робости или слабости: выпрямился, поднял гордо тёмно-русую голову, прямо посмотрел в серые глаза мужчины.
В ответ получил лёгкий кивок и одобрительную скупую отцовскую улыбку: «Вот так-то лучше! Молодчина!»
После этого больше не ёрзал, а сидел спокойно, с достоинством, непринуждённо откинувшись на дорогую спинку сиденья.
Софи стиснула губы, стараясь не улыбнуться простому, но действенному уроку мужества и зрелости парню, у которого, видимо, не было мужского примера и влияния в семье.
Загрустила: «Бедные дети! Отец бросил мать, потому что она не смогла отдать найдёныша-азиата. Тем самым, лишил любви и собственного сына! Что твориться с русскими мужчинами?!»
– Светочка, прости, если причиню боль. Где твой папа? – попыталась ровно и спокойно спросить, не ранив ненароком.
– Спьяну утонул. Давно, мы с братом были ещё маленькие. Есть отчим. На вахтовом методе в Сибири сейчас.
Что-то насторожило Соню в её ответе. Повернула к девушке лицо, обернувшись с переднего сиденья, вопросительно подняв бровь.
– Мы не очень ладим, – выдавила нехотя. – Ничего, скоро я уеду из дома – год остался.
Резко побледнев, быстро отвела помертвевшие глаза.
Соня напряглась, сжала губы и затаила дыхание.
«Кажется? Нет, я психолог. С девочкой творится неладное! Отложим разговор, – покосилась на Стаса. – Сильно побледнел, сжал руки в кулаки с хрустом, боится даже посмотреть на подругу!
Медленно повернулась и села на место, смотря вперёд. Задумалась, держа лицо спокойным.
– Скорее всего, парнишка люто ненавидит Светиного отчима, а это может означать только одно – подонок домогался к девочке! Нет, она не расскажет, а вот с кавалером можно поговорить. Вот тебе и практика полевая, Софи: принимайся за работу – дети в настоящей беде!»
Максим что-то почувствовал правым виском или услышал сквозь натужный гул мотора её неровное нервное дыхание. Метнул тревожные глаза, пытаясь поймать взгляд жены, поневоле отвлекаясь от дороги.
«Спокойно. Не нагнетай обстановки. Ему хлопот с твоим сыном хватает, да ещё “хвост”, если не с “хвосты”.
Сделала вид, что поправляет помаду на губах; заглянув в зеркало, покосилась и улыбнулась хитро, загадочно, призывно.
Сработало: вспыхнул, заалел румянцем на скулах, порывисто вздохнул, отвёл загоревшиеся глаза, сильно стиснул руль.
– Вот и славно. Думай о другом, о сладком. Горькое оставь мне, чтобы не забывалась, где нахожусь, что вокруг происходит, а то обезумела совсем».
…Соня сидела в тени старой раскидистой яблони на скамье и потрясённо молчала.
Стас только что ушёл, поцеловав впервые в своей жизни руки взрослой женщине – заметила по неловкому поцелую и дрожащим от волнения мальчишечьим губам. Так попытался сказать «спасибо» за то облегчение, что получил после тяжёлого разговора о Светочке.
Ему некому было рассказать жуткую тайну, а носить дальше в себе был не в силах!
Вспоминая, вздохнул:
«Столько мучился, и вот появилась столичная красотка и, взяв крепко за руку, выловив меня у дальнего пруда за наделом Беловых, привела на эту заброшенную скамью в глухом углу их сада. Не стала вилять, заходить исподволь, издалека, а просто сама обо всём догадалась. Так и сказала, мол, не стоит таиться, всё знает и хочет нам со Светиком помочь.
Идя к их дому, мучительно искал выход из положения, а его не находилось. Зато с лёгкостью открылось страшное осознание:
– Свету заберут отсюда в Москву! Решение сам подсказал москвичам нечаянно. Не хотел этого, так само по себе вышло…
…Едва гости устроились в мансарде и познакомились с мамой Светы, Галиной Васильевной, София обратила внимание на множество рисунков и статуэток по всему домику.
Меня тут и понесло, как помело: стал ей взахлёб рассказывать о чудесном таланте Светки.
Женщина тут же и схватилась за свой заграничный дорогущий фотоаппарат и давай всё фотографировать, заставляя меня о каждой вещи рассказывать: из чего выполнена, как родилась идея-замысел, чем закрепляли цвета и т. д.
Вот и нахвалил, кретин. И потерял мою рыжую девочку!
Стоя возле покосившейся пристройки-веранды, оплетённой вьющимся диким виноградом, никак не мог заставить себя зайти внутрь дома и попрощаться с любимой, единственной, той, кому навсегда отдал чистое и бестолковое сердце. Горечь и боль предстоящей потери так скрутили душу, что трусливо повернулся и сделал шаг прочь, но, внезапно вспомнив взгляд Максима в зеркале, когда москвич пристыдил его за малодушие, опомнился. Вздохнул всей грудью, остановился, вернулся, расправил развёрнутые крепкие по-мужски накачанные плечи, поднял голову и… решительно вошёл в дверь, сохраняя на лице лёгкую беззаботную улыбку.
– Пока ты со мной, не скажу ни слова о намерениях гостьи, Светик-семицветик. Прости, но этот разговор скрою от тебя, Белка моя рыжая. Впервые. Так надо. Что торопить события? Ставить телегу вперёд лошади? Главное, теперь я не один несу груз твоей и нашей тайны: поделился, разделил, освободился и вздохнул почти свободно, почти радостно. Мы не одни, любимая моя девочка. Справимся с этой бедой. Только как же я справлюсь с потерей тебя?.. Господи…»
…Гостья нежилась в ласковых лучах закатного солнца, наблюдая за угасанием такого длинного и богатого на события дня.
Задумалась: «Как изменилась моя жизнь, стоило встретить Максима! Ни одного дня спокойного или скучного – сплошной адреналин, какая-то гонка, бесконечное подхлёстывание событий! Это объяснимо – жёстко ограничены во времени. Вот и уплотняем, спрессовываем, сжимаем существование, пытаясь сделать невозможное – прожить хоть какое-то подобие супружеской жизни: полноценной, яркой, запоминающейся, насыщенной и долгой, – тяжело вздохнула. – Как говорила великая Коко: “Убери последнее”. Последним словом оказалось “долгой”. Не будет как раз долгой жизни. Горько и больно. Ещё не начав жить и любить, мы были обречены. И всё равно не смогли устоять. Судьба».
– Я потерял любимую жену.
Родные руки обняли её за плечи.
Макс наклонился, прикоснулся губами к голове, ласково поцеловал макушку.
Горло Сони перехватило от слёз: «Такая невинная ласка, а столько сказала: “Ты любима!”!» Положила руку на его кисти, слегка пожала.
Сел рядом на лавку, смотря на оранжевые полосы заката.
– Любуешься? Сто лет не сидел в яблоневом саду на старой деревянной лавке с хорошенькой женщиной.
Юною и трепетно рассмеявшись, притянул ближе, положив её голову к себе на плечо: чинно, деликатно и архаично так!
– Господина фотографа сюда, пожалуйста, пригласите, будьте добры.
– Тогда, я должна быть в старинном длинном светлом платье, а ты стоять рядом, одетый в парадный чёрный фрак… – слёзы не дали закончить.
«Почему я так ясно увидела эту картинку – просто отпечаталась в голове? Боже… Но это может означать одно: в прошлой жизни мы уже были супругами и вот так же фотографировались в старом саду возле скамьи! Что рассказывала студентка из Гонконга? Что мы иногда чувствуем присутствие прошлых жизней рядом с нами и в определённые моменты новой жизни черпаем опыт и информацию из старой. Вот я и увидела старую жизнь, маленький эпизод. Что с нами тогда случилось? В революционном пожаре и хаосе сгинули? Были убиты бунтовщиками-холопами? Расстреляны большевиками из-за происхождения? То-то меня так дёрнуло при слове “ЧК”! Вот и не верь буддистам».
Через боль и слёзы постаралась донести смысл видения мужу.
– И ты уже так стоял. В той жизни, прошлой, сто лет назад, – горько заплакала, не справившись с ледяной дрожью тела и ужаснувшимися чувствами.
Не говоря ни слова, мягко обнял и приник горячими губами к её виску – понял, о чём речь.
«Умница моя! Сколько раз убеждался в этом. Так вот почему, едва увидев друг друга, мы пропали? Карма».
Долго молчали, вспоминая про себя этапы знакомства, развития отношений и то безумие, с которым просто были не в силах справиться.
«Получается, едва расставшись, нам была снова подарена встреча! Спасибо, Господи, что не тянул долго, не разлучил на разные эпохи, страны и расы, что свёл опять в России и примерно в одно время! Потому разница в десять лет сразу перестала иметь значение – мы вновь встретились».
– Прости, что я поторопилась родиться, любимый…
Плача, Соня целовала мужские руки, так нежно и знакомо ласкающие её лицо.
– Прости, что опоздал родиться, единственная.
С печальной улыбкой смотрел, впитывал взглядом: жадно, отчаянно и растерянно. Понимал чётко: «На этот раз, нам даже пожить вместе не удастся – не совпали по времени».
– Потому-то меня так мучило это чувство – не мог дышать без тебя! Теперь-то ясно – время подстёгивало: «Утекаю!» Вот и пристал с этими кольцами в диком отчаянии, сам его до конца не понимая, – торжественно и грустно поцеловал её руку и колечко. – Жена. Я это чувствовал. Всегда. Сразу. Самой душой, наверное. Память крови…
…Как только солнце показалось из-за горизонта, окраина проснулась, закружившись в привычной сельской круговерти: корова, помывка, дойка, выгон, рожок пастуха и его, похожие на выстрелы, хлопанья пастушеским бичом.
Они и разбудили супругов.
Встав нагой с кровати, едва не ударившись с непривычки о скошенный потолок второго этажа, на цыпочках, стараясь не скрипеть довольно «музыкальными» половицами, Софи подошла к окну.
«Туман! Такой густой – в паре метров ничего не видно! Только звуки и голоса в нём растворяются и становятся глуше. А какой запах: сильный, торфяной, смолистый и кисловатый – лес вокруг! – закрыв глаза, вдыхала русский воздух, запоминая его. – Кто знает, когда ещё вот так постою в ранних мутных лучах едва взошедшего солнца и буду дышать и дышать всей грудью, вдыхая пьянящий запах настоящей мокрой хвои?..»
– Наслаждаешься? – хриплый со сна голос, обожаемые губы, сильные руки на её теле. – Как спалось на новом месте? Приснился жених невесте? – повернул, подхватил, посадил на талию, обвивая женскими ногами свои обнажённые бёдра. – Надеюсь, он был похож на меня?..
Вместо ответа приникла к губам, прижалась тонким гибким телом, нашла «мальчика» тёплым холмиком, «приняла», сжимая ноги всё сильнее.
«Какие разговоры могут быть, когда тела горят?»
Спустя час, внизу ступеней деликатно поскреблись о деревянные перила – Света.
– Поднимайся, милая! Мы давно не спим, – выглянув сверху в пролёт, София улыбнулась девочке тепло и радостно. – Или жди нас внизу. Идём! Скоро!
Рыжая головка мотнула забавными косичками, угукнула и пропала.
– Ты хулиганка, – тихо засмеялся Макс, сладко потянувшись на кровати великолепным обнажённым телом. – А если бы пошла?..
– Тогда не скреблась бы, а, громко топая, крикнула б: «Я иду!».
Изображая топот, размахивая руками, подошла к кровати, куда и была вмиг стянута и вжата в горячее ненасытное тело мужа.
Только через полчаса смогли спуститься вниз, поражаясь тишине дома: «Никого! Чистота и девственный порядок».
На столе, покрытой льняной скатертью с вышивкой, стоял завтрак, накрытый похожей большой салфеткой. Сверху салфетки виднелась записка, прижатая смешной фигуркой из глины: мышонок на корточках что-то держит в лапках, а сбоку смешно скрученный хвостик прижался к ножкам!
Повертев его в руках, Софи громко рассмеялась, не сдерживаясь.
– Нет, ты посмотри на это! Он ещё горячий – недавно сделала и обожгла, умница! Нет, её надо отсюда вывозить! По ней мир плачет – пора ему её вернуть!
Ласково погладила маленький шедевр. Погрустнела, вспомнив вечерний разговор со Стасиком. Очнулась, развернула записку: «14.00 – заезд на пустыре за ж/д мостом».
– Приглашает на мотокросс.
Подала бумажку мужу. Сняла салфетку: пироги, блины, сметана, овощи с грядки, молоко.
– А что в той жестяной банке? – открыла. – Молотый кофе! На чём сварить?
Оглянувшись, заметила на буфете спиртовку и маленький алюминиевый ковшичек с толстой тканевой варежкой на его ручке.
– Умничка девочка – всё предусмотрела! – метнула сияющий серый взор на Макса. – Кофе натуральный «По-хотьковски» не желаешь?
Счастливо и юно смеясь, принялась готовить напиток.
До двух часов дня успели поездить по городу, зайти на почту, позвонить в Москву каждый из своей кабинки.
Поговорив со своими старушками, Соня вышла из помещения, увлекая за собой людей и отвлекая любопытных зевак разговором, чтобы не прислушивались к переговорам мужа: «Сплетни – лучшая дымовая завеса».
Уже через пару минут её окружили любопытные женщины и мужики, стали рассказывать последние новости городка и предместий.
Представившись столичной корреспонденткой, освещающей мотокросс, развязала языки – профессия сказалась.
– …Нам придётся туда добираться на автобусе, родная, – Макс озабоченно посмотрел и, заметив спокойное удивление, пояснил. – Большое скопление народа – машина может помешать. Прошу, будь предельно внимательна. При первом же тревожном сигнале в душе или сердце сообщи – уедем тотчас. Беспокойство какое-то.
– Почему не сейчас же?
– В Хотьково назначена встреча. Пока не спрашивай, всё зыбко.
Его ровный голос успокоил её, не возникло желание выяснять дальше.
«Он точно знает, что делает, тоже профессия и опыт накладывают отпечаток».
Максим и ребята хотьковские оказались правы – народу наехало-набежало тьма!
Презрительно хмыкнув, Соня молчаливо наблюдала издалека.
«Начальство областное с прихлебателями, местные “шишки”, лизоблюды – все на отдельной трибуне восседают: лица круглые, отъевшиеся, красные. А простой голодный народ давится у автолавок и передвижных магазинов, раскинувших свой нехитрый товар на раскладных столах, – присмотрелась. – Недалеко от трибуны выставился районный буфет – скатерть-самобранка с деликатесами невиданными. Какие там кипят страсти-мордасти в борьбе за конфеты-пирожное-мороженое, за сладкую газировку и дефицитную колбасу “Салями”!.. Бедные люди! То, что номенклатура имеет каждый день, как обычное меню, им достаётся с боем и, наверняка, уже несвежее, лежалое, подмокшее, списанное…»
Заметив её пристальный, подозрительный и слишком придирчивый взгляд в сторону буфета, Макс быстро вывел из толпы подальше. Нервно оглядел округу, машины и народ.
«Нельзя “светиться” в такой гуще. Кто знает, какие неожиданности ожидают: грубость, толчки в спину или… нежелательное лицо? Прочь!»
Увёл к трассе, на которой вот-вот должны были начаться очередные этапы заездов.
…Смрад от выхлопных труб мотоциклов вызвал у Сони дурноту.
Пришлось и оттуда увести. Завёл на высокий холм неподалёку, высчитав направление ветра.
– Вот здесь и смотри: и гонки видно, и не так оглушает звук, и не пахнет бензином и гарью.
– Здравствуйте!
Толстушка-Динка выросла перед ними, как из-под земли. Ссадина на лице была свежей. Покраснела, поймав внимательный и вопросительный взгляд красивого высокого москвича.
– А… это? Навернулась вчера, таки! Бог меня покарал за жадность – увела велик у подруги! – смеялась звонко и откровенно. – Она, бедняжка, его даже не потрогала! – продолжала веселиться. – Привезла поздно, но честно его вымыла, протёрла и закрасила лаком для ногтей все царапины, – шёпотом разоткровенничалась. – Так мне и надо, – тихо пробурчала под нос.
Смолкла, увидев брата со Светой, поднимающихся на холм.
– Тоже оттуда сбежали? Ну и воняют! Ветер слабый – не прогоняет почти дым. Одежда провонялась-прокоптилась так!..
Пока женщины перебрасывались приветствиями и шутками, мужчины, пожав степенно и важно руки, ушли. Вскоре вернулись, нагруженные складными стульями и столиком, добытые невесть где и откуда!
Накрыли обед: что-то принесли с собой, что-то купили внизу, а что-то принесли женщины-врачихи, радостно закричав, когда увидели их на холмике.
– …Здравствуйте! Мы-то здесь по долгу службы, а вы из любопытства?
Шутили, шумно помогая сооружать перекус. Критически осмотрели стол.
– Так дело не пойдёт – напитков мало. Дина – пулей за компотами и… стаканами!
– Я твой велик?.. – Дина скромно потупила взор.
– Да бери уж, – махнула обречённо Света.
Под всеобщий хохот толстушка с визгом резво скатилась с довольно крутой горки, пёрышком взлетела на велосипед, и… только пыль осталась на том месте мгновение спустя.
– Если бы своими глазами не видела – не поверила бы! – София расхохоталась от души. – При её комплекции – такая прыть!
– Мягкая, как мячик, вот и скачет! – поддал жару муж.
Пока компания смеялась, Дина успела привезти две трёхлитровых банки компотов!
Поставив осторожно увесистые склянки в большой сетчатой сумке на траву, отвернулась и из-за пазухи линялой растянутой футболки, заправленной в коротковатые хлопковые брючки, вытащила стопки пластмассовых складных стаканчиков и открывалку. Покраснев, жарко зыркнув карими омутами, покосилась на Максима, с едва сдерживаемой улыбкой наблюдающего за её манёврами, и гордо выложила трофеи на стол.
– А карманов нет? – не смог сдержать гомерический хохот.
– Вывалились бы, когда крутила педали. А оттуда… – хлопнув себя по тугому пузику, рассмеялась в ответ звонко, трепетно и… маняще, – не вывалятся – прижимала, как любимого!
Раскладывая ещё горячие от тепла юного разгорячённого тела стаканчики, Макс замолчал, не сумев почему-то справиться со смущением и обжигающей волной стыда.
«Вот озорница: сразу на меня “положила глаз” и заигрывает-завлекает всеми способами! Да… южная кровь закипает рано. Бедная мать, усмотрит ли?»
– А ваша мама здесь? – зоркая и внимательная на мелочи, Соня пришла ему на подмогу.
– Нет. Она опять в рейсе. На три дня. Уже завтра приедет. Ждём.
Минаевы подпёрли друг друга плечиками и притихли, вмиг посерьёзнев.
– Вам помощь нужна?
– Не волнуйтесь – привычные мы. Да и соседка Тося заходит, присматривает за нами. Вооон она! Платком машет, – помахали руками в ответ, смотря вниз, куда-то поверх голов толпы. – Это она прощается – на дойку вторую пошла. Доярка.
…Обратно шли всей гурьбой.
Москвичи внимательно слушали рассказы ребят и врачей об истории городка, военном лихолетье, трудном становлении в годы Революции и после войны.
Ни слова жалобы, недовольства, зависти или зла – только тихая гордость за свою малую Родину, за родной край. И только печальны глаза, и сквозит в голосах сожаление, что он никак не может выбраться из запустения и нищеты. Никак.
– Ребята, а много чужих сегодня было? Ничего необычного не заметили? Новых машин? Не наших незнакомых лиц? – Макс старался говорить просто, с улыбкой, ненавязчиво.
– Это про иностранцев, что ли? Нет, этот раз точно не было! Гонки переносили – вот им и не сообщили. В прошлый раз, целых три огромных автобуса привозили! А уж какие магазины тогда сюда согнали!..
Хором захохотали местные, понимая всю нелепость показухи.
– Отъелись мы тогда сластей, жвачек и лимонада ихнего, до пузырей по самые ноздри! – потешались всего-навсего.
Соня, слушая разговоры, погрустнела: «Как всё мерзко! Людей просто попирают, унижают, а они лишь беззлобно смеются. Возможно, это к лучшему. Нет истинного осознания сути происходящего: меньше знаешь – лучше спишь. А мне – как ножом по сердцу. В Канаде так не играют чувствами людей. Если обманывают – всю нацию разом! – улыбнулась с ехидцей. – И так каждые выборы повторяется! А здесь, каждодневное унижение, презрение к чувствам и чаяниям. Бедная Родина! Сытая и голодная, довольная и покорная, спесивая и терпеливая. Родная».
Очнулась, отвела в сторону Антонину Михайловну.
– Как дела у Вашей пациентки?
– Время лечит. Было тяжело. Мальчик, – тяжело вздохнула, погрустнев. – Это, может, и к лучшему: её парень-то исчез, едва узнал о беременности. На Стройку Века подался, говорят. Пусть летит – Господь ему судья. Шалопай ещё тот.
– Как вы сами?
– Спасибо, держимся. Сын скоро приедет в отпуск – займёмся дровами, – кивнула влево. – Пару вот таких поленниц надо заготовить.
Остановившись, гостья поражённо смолкла, рассмотрев: не поленница, а целый дом из дров, уложенных в виде огромного стога возле сарая! Поперхнулась, покраснела, ошалев: «Пару?!»
– Дааа, отпуск получится насыщенным, – хрипло прошептала, вызвав у всех беззлобный смех.
– А мы привыкшие. Рубить в радость! Главное – свалить, попилить и привезти. А мы уж с топором повлюбляемся!
Врачихи хохотали от души, ни капли не сожалея и не жалуясь. Отнюдь – искренне радовались работе.
– Не поверите, София, но я обожаю рубить дрова и складывать такие поленницы из них. Это так развлекает и помогает разложить по полочкам мысли, чувства, эмоции, – посерьёзнела. – Трудотерапия – проверенное, мощное и незаменимое оружие пролетариата против недовольства народа, неудовлетворённости существующим строем, всей советской жизнью, – быстро шёпотом проговорила, метнув насторожённый взгляд в сторону щебечущих о чём-то своём детей. – Поскладываешь до отупения – всё снесёшь и вытерпишь. Живешь себе дальше, пока опять не накатит злоба. Срабатывает.
– Согласна с Вами полностью.
София понимающе и серьёзно посмотрела в глубину серого взгляда пожилой интеллигентной женщины с лицом настоящего, дореволюционного земского врача: терпеливым, добрым и сочувствующим, истинно милосердным, одухотворённым.
– Это и на Западе широко практикуется. Не у нас ли, русских, научились?
Криво улыбнувшись, женщины переглянулись.
Москвичка обратилась ко всей компании:
– Пора устроить пир на весь мир? Закатим? Где будем праздновать?
– Конечно, у нас! – Таня, дочь Антонины, сразу отсекла все предложения. – На отшибе, простор, раздолье и огромный сад – разбредайтесь, кто куда! Хоть расползайтесь по-пластунски!
На том и порешили, возвращаясь в городок неспешно и шумно.
Соня, улыбаясь и поддерживая разговор, думала о своём:
«Они правы во всём. Значит, быть пиру. Пиру среди чумы, среди повальной лжи и лицемерия, среди косых взглядов и сплетен в спину, среди пожара совести, вокруг которой сжимается ледяное кольцо государственного полицейского надзора.
Так вот, что это означало: “Нам ближе к Москве нельзя”, сказанное Тоней! Тогда, и мне туда нежелательно. Как только узнаю о сыне, выясню его судьбу – прочь из страны-жандарма.
Пора заняться делами: своими, Светочки-мастерицы, Стасика и его бедной приёмной сестры – Динки-узбечки. Что с ними делать, подумаю в Торонто. Мне нужен профессиональный совет – специалиста по защите прав человека и ребёнка.
Пора поднимать международное общественное мнение. Довольно замалчивания! Я больше не хочу стыдиться моей Родины. Хочу жить в свободной, человечной стране, любить и продолжать очаровываться ею».
Август 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/08/03/1759