Oh, nowhere left to go
Are we getting closer, closer?
No, all we know is No
Nights are getting colder, colder
Hey, tears all fall the same
We all feel the rain
We can’t change
Everywhere we go we’re looking for the sun
Nowhere to grow old we’re always on the run
They say we’ll rot in hell, well I don’t think we will
They’ve branded us enough, outlaws of love
«О, свернуть уже некуда...
Мы с тобой все ближе, ближе?
Нет, все, что нам известно, — нет,
Ночи все холодней и холодней...
Эй, все так же льются слезы,
Все мы чувствуем дождь,
Этого нам не изменить...
Куда бы мы ни пошли, мы ищем солнце,
Нам некогда взрослеть, мы вечно в бегах.
Говорят, мы сгорим в аду, а я так не думаю,
Достаточно они клеймили нас, изгои любви...»
(Adam Lambert «Outlaws of love»)
Кто-то жутко умный когда-то сказал, что «решение – это уже полдела». Что, вроде как, если ты решил – значит, уверен в правильности твоего выбора, а это должно успокаивать, давать силы на выполнение задуманного. И должно прийти облегчение. Должно, мать его, стать легче. Все легче, и легче, и легче…
Где-то к середине февраля Томми готов был плюнуть в лицо тому идиоту, который пообещал это ему и другим таким же доверчивым дурачкам. Легче?! Серьезно?! Несколько месяцев назад он думал, что загнется от тоски, когда закончится тур, что будет безумно скучать по полугодовому сумасшествию, по глэмили, ставшими второй семьей, по ежедневным концертам и бесконечным переездам. Если бы он знал тогда, что бывают причины гораздо страшнее. И безнадежнее. Тур когда-нибудь повторится – если, конечно, Адам не выкинет его из группы под благовидным предлогом, к примеру, подписав контракт с настоящим басистом-профессионалом. Да если и выкинет! Теперь Томми не составит труда найти работу – пусть и не такую масштабную, пусть это будет другая команда и только несколько городов в паре штатов вместо десятка стран по всему миру, но все же это может быть туром, даже если и отличающимся от предыдущего. А вот Адам…
Оказалось, что скучать по одному-единственному Адаму гораздо больнее, чем по огромному списку имен, оставшихся в сказке под названием «Глэмнэйшн». Потому что добровольно отдал, потому что потерял право, а с ним надежду остаться особенным, считаться «его». И от того, что сделал это сам – решил, б***ь! – становилось только хуже.
- Если бы… если бы он сам меня бросил, понимаешь?.. Прокатил… ну там… послал по матери…
- И что? Ти-Бон, эй, по-моему, тебе на сегодня уже хватит, слышишь? Я говорю, тебе было бы только хуже, поверь, - добрый старина Майкл стоически терпел пьяные истерики соседа уже больше двух недель, и это надо было прекращать любым способом, пока Томми не потерял к себе всякое самоуважение.
- Я не знаю, Майки… Думаешь… бывает хуже?
Иногда у Томми наступали минуты просветления – чаще всего они приходились на выпадающие время от времени репетиции и разовые выступления с друзьями: Монти, Айзеком, Рави. Тогда у него действительно получалось чувствовать себя сильным, полным решимости довести дело до конца, то есть, привыкнуть считать Адама только боссом и коллегой по сцене, не общаться с ним в неформальной обстановке, не позволять лишнего, если… если, конечно, еще когда-нибудь…
«Кому ты нужен, неудачник? Для «лишнего» у него сейчас есть кто-то более сговорчивый и менее е***тый».
Ну, в общем, иногда получалось. В конце концов, Адам же не умер! И они будут видеться – по работе, на днях рождения общих друзей… Так можно было пытаться обманывать себя, убеждать, что он вовсе никого не потерял.
Должно быть, Томми было бы легче справиться, если бы он был раз в десять плотнее занят, чем сейчас – в эти дни, скудные на какие-либо вообще дела. Тогда у него не хватало бы времени и сил на интернет, и в частности на твиттер, который последнее время тоже не радовал ни новостями, ни отсутствием личных сообщений от одного всем известного «юзера». Зато выяснилось, что армия фолловеров Томми Джо неожиданно пополнилась… какими-то отморозками, жаждущими крови и увольнений. Привыкший за время тура к всеобщей любви, заласканный фанатским вниманием «Притти Китти» теперь чуть ли не в шоке читал посты, полные ненависти и желчи.
«Не смей вставать у них на пути!»
«Адам должен уволить тебя, ты никчемный музыкант!»
«Адаму ты никогда не был нужен, убирайся!»
Иногда Томми казалось, что он уже встречал эти ники раньше, что те же самые нынешние «борцы за справедливость» всего пару месяцев назад расточали ему комплименты и признавались в любви. Но об этом было слишком больно думать.
Твиттер таил в себе еще одну опасность: в ленте или по вводимому на автомате хэштегу можно было прочитать то, о чем лучше было бы не знать совсем. Некоторые новости гораздо хуже отсутствия каких-либо новостей, жаль, Томми не вспомнил об этом ДО четырнадцатого февраля. Не зря говорят, что горести и переживания делают человека более чувствительным и сентиментальным, чем ему бы хотелось: в результате, всегда презираемый «день влюбленных» в этот раз манил Томми Джо слабой необоснованной надеждой… Которая лопнула, как воздушный шар, налетевший на гвоздь, стоило прочитать в гребаном твиттере одну-единственную новость: Адам с Саули улетели на Бора-Бора – «романтическое путешествие на двоих!»
К чести своей, Томми даже не нажрался и не стал никому ничего говорить, отлично зная, что его самые близкие друзья пасутся в тех же лентах и все уже видели сами. Может, это было последней каплей? Черт знает. Но Томми провел «день розовых сердечек» в студии с Айзеком, пока Софи не забрала мужа домой в принудительном порядке, а через день, как примерный брат, поехал на свадьбу Лизы. Среди родных и близких людей, знающих его не скандально знаменитым музыкантом, а таким же, как они, выходцем из обычной рабочей семьи, помнящим его еще мрачноватым подростком, комплексующим из-за недостаточно мужественной внешности, Томми постепенно расслаблялся, чувствовал, как проходит злость и отчаяние, уступая место обычной будничной обреченности. Ему пора было перевернуть ту блестящую глянцевую страницу своей жизни, усыпанную глиттером и освещенную сиянием ласковых серо-голубых глаз. Просто перешагнуть, поставить точку, отпустить. Есть работа, есть дружба, есть, в конце концов, миллион новых возможностей и тысячи хорошеньких девчушек по всему свету, и какая-нибудь из них обязательно заставит разбитое сердце музыканта снова биться чаще.
«Все. Решено. Надо с этим завязывать. Больше никаких служебных романов, мать их…»
Адам вернулся с Бора-Бора один, о чем Томми услужливо сообщили сотни твиттов и репостов в его ленте. Возможно, это уже никак не повлияло бы на твердое – в этот раз точно – решение гитариста налаживать свою новую жизнь, не оглядываясь на прошлое, но первое же, что сделал этот несносный Ламберт, это накинулся на так называемых хейтеров, достающих Томми своей ненавистью и угрозами. Ну и как можно было не расплываться в глупой улыбке, читая эту прекрасную защитную речь своего… своего босса, нет, друга, которая по нынешним скудным временам стоила много больше, чем пара дней на каком-то там острове! Последовавшее за этим публичное приглашение посетить вдвоем тату-салон Томми великодушно засчитал сразу и за извинение и за запоздалое поздравление с «днем влюбленных» - с голодухи и корка хлеба кажется царским ужином. Оставалось только не слишком явно сиять, чтобы не раздражать друзей, в последнее время его же стараниями настроенных по отношению к «вероломному» Ламберту крайне радикально. Томми казалось, что у него неплохо получается, но…
- Слабак.
- Чего?! Да что я…
- В зеркало на себя посмотри.
- Тряпка. Держи пиво…
- Эх, выдрать бы вас обоих… Ну что, будем праздновать конец «великой депрессии»?
И все-таки, в этой новой жизни оставалось достаточно много непонятного и не имеющего простых решений, даже с возвращением в нее Адама. На самом деле, все еще сильнее запуталось, ведь теперь выстраданный план с кодовым названием «никакого больше Ламберта» не работал, а сам «возмутитель спокойствия» только все усложнял. По правде говоря, Томми снова чувствовал себя в абсолютно подвешенном состоянии, не зная, чего ему ожидать от Адама, от себя, от всех вокруг.
- Ну, так что, вы снова вместе?
- Он выставил того альфонса и снова будет увиваться за тобой, или что?
- Ти-Бон, я не пойму – у него есть парень или нету? И… если есть, то…
- У вас есть какой-то план?
У Томми не было ответов на эти чертовы вопросы, ни на один. Как и у них с Адамом не было никакого гребаного плана. Какой план, если они виделись последний раз на вечеринке в честь дня рождения певца, а разговаривали друг с другом пока что только в твиттере, да и то – в общей ленте?
«Пусть все идет, как идет» - Томми повторял это, как магическое заклинание, боясь даже думать, что именно - «все», и куда оно может их завести.
Адам пригласил его в кино совершенно неожиданно и так буднично, словно они только вчера вечером расстались после очередной репетиции или вечеринки. Томми потратил все силы на то, чтобы запретить себе представлять, чем можно заниматься в темном зале кинотеатра, и поэтому почти не нервничал, во всяком случае, пока у входа в кинотеатр не увидел Адама - загоревшего, кажется, даже постройневшего, снова коротко стриженного и вполне довольного жизнью. Томми разрывался между желанием жадно рассматривать, касаться, пробовать на вкус эту золотисто-веснушчатую кожу - и ревностью: надо же, какой-то одноразовый твинк заставил Адама снова светиться от счастья! Это был самый странный поход в кино из всех, что помнил Томми Джо за всю свою жизнь. Они сидели, вздрагивая от каждого случайного прикосновения плечами и бедрами, иногда перебрасывались парой фраз и отчаянно пытались вникнуть в суть происходящего на экране. Томми не поручился бы за Адама, но сам он не вспомнил потом, как ни старался, не только сути, но и названия этого фильма, как и того, о чем они говорили. Все два часа он заново привыкал к удушающей, тесной, пьянящей ауре Адама, к его запаху, дыханию, характерным мягким покашливаниям, призванным скрыть неловкость или заполнить паузу в речи. Томми казалось, каждую секунду казалось, что вот-вот, вот прямо сейчас Адам протянет руку и… И тот иногда действительно тянулся ладонью, осторожно касался колена или запястья Томми, наклонялся к его уху, чтобы не мешать соседям своим шепотом, не понимая, что каждый раз доводит своего гитариста, измученного тактильным голодом, до мини-инфаркта. Или понимая. Томми было не до разгадывания ребусов.
После кино они зашли в забегаловку неподалеку, и Адам, сверкая глазами и покусывая нижнюю губу, восторженно рассказывал о будущем альбоме, о каких-то невероятно крутых чуваках, с которыми у него, возможно, получится поработать. А потом они оказались в нескольких метрах от квартиры Томми, и вдруг выяснилось, что вечер подошел к концу, и им надо расходиться по своим домам.
- Спасибо за кино. Я тебе должен билет на хоррор-муви.
- О, я пойду, только если ты пообещаешь держать меня за руку!..
Томми не успел придумать остроумный ответ, потому что его ладонь уже поглаживали ласковые теплые пальцы, и язык на время прилип к гортани. Хорошо, что слух не отказал, иначе можно было не расслышать это тихое, полное сомнений:
- Я… Мне просто было важно увидеть, что мы… все еще друзья…
Адам был невозможным. Всегда. И сейчас ничего не изменилось. Ведь… нет?
- Конечно, мы друзья, чувак, как же иначе.
- Мы друзья, даже… Несмотря на то, что… Даже если у меня будет кто-то…
Неуверенность Адама, его лихорадочный метущийся взгляд и напряженные плечи заставили Томми почувствовать себя взрослым, старшим, решительным и ответственным. Непривычное ощущение, но от него стало вдруг спокойно, и ответить получилось уже вполне искренне.
- Мы друзья, и это ни от кого не зависит, уверен.
- Спасибо. Я… ты не представляешь… Мне это очень важно! Я так боялся…
- Обращайся! Но, кстати, если ты так настаиваешь, я могу придумать парочку компенсаций…
- Ох, Томми!.. Все, что угодно, и в любое время, ты ведь знаешь?
Разговор все ближе подходил к той черте, за которой неминуемо превратился бы в выяснение отношений, или закончился бы сексом. Поэтому Томми сбежал за минуту до предсказуемого поцелуя «на прощание», и гордился своей стойкостью целый вечер, даже несмотря на исходящих желчью Майкла и Дэйва, оказывается, потерявших своего непутевого приятеля.
- Бля, Майки, обязательно надо было писать в твиттере, что ты не знаешь, где я?
- Но я написал чистую правду! Дэйв, скажи?! Мы же действительно не знали, где ты!
- Ага! А собирались зависнуть втроем, между прочим!
- А кто-то кинул нас! Променял на…
- На сомнительного…
- Так, ну все, хватит! Я в душ и спать. Что?! Я не могу просто так сходить в душ?! Фак, еще один многозначительный взгляд, и я про вас такое в твиттере напишу! Про вас ДВОИХ!
Дрочить в душе, а потом еще раз, в жаркой темноте калифорнийской ночи, вспоминая дразнящие прикосновения пальцев, мурлыкающий голос, жадный, голодный взгляд, пухлую нижнюю губу с темными пятнышками веснушек – достойное завершение вечера, проведенного со своим «все еще другом». Дежавю.
«Сложности» и «Адам» - слова-синонимы, Томми мог бы уже привыкнуть. Непредсказуемый, совершенно нелогичный, такой простой и открытый на первый взгляд, и такой «себе на уме» на самом деле – Адам Ламберт, человек-загадка. Ну, или это Томми так везло на проявление загадочности «лучшего друга, почти брата», как они теперь себя активно позиционировали. К чести Адама, его порывы были действительно до отчаяния дружескими. И это было проблемой только его гитариста, что он по привычке воспринимал полуночные звонки, приглашения на все тусовки и клубные вечеринки, нежные объятья при встрече и прощании, как нечто большее. Вообще, если говорить откровенно, в их отношениях ничего не изменилось, если не считать разных кроватей. А в остальном все осталось прежним: Адам хотел видеть Томми рядом как можно чаще, даже если предполагалось, что сам он будет при этом не один, Адам делился с Томми всеми своими переживаниями и мыслями, снова забив под завязку его историю сообщений в айфоне, Адам считал нормальным обнимать, прикасаться, трепать волосы на макушке своего басиста, ослепительно улыбаться и сыпать двусмысленными шуточками. Все, как всегда – ведь они же по-прежнему друзья?
После акустического выступления в финале «Американского Идола» - всего одна песня, какое-то издевательство! – Адам засел записывать второй альбом. Вернее, «засел» - это было громко сказано: он постоянно болтался в сети, не пропускал ни одного мало-мальски интересного события в ЛА, будь то неделя моды или тематическая вечеринка в «Распутине», встречался с огромным количеством людей, якобы помогающих ему с будущим «сольником». Томми был даже рад, что в то же самое время его вплотную взяли в оборот Монти и Рави – почти ежедневные репетиции, выступления, в том числе за пределами Лос-Анджелеса, все это служило отличным поводом отказываться от неприлично частых приглашений в клубы, кафе или на кинопремьеры. Нет, он ни в коем случае не избегал Адама… он… просто он не был готов?
- Он тискает меня, как зверушку, как… как раньше…. И мне хочется, чтобы он подольше не отпускал. И я знаю, что если мы окажемся в благоприятной обстановке и чуть выпьем, то мы… мы снова сорвемся, но на следующее утро он вспомнит, что у него есть парень… Это все такое дерьмо.
С Мией теперь тоже получалось говорить в основном по телефону – она все чаще проводила время в Техасе со своим новым бой-френдом, грозясь совсем перебраться туда при первой же возможности.
- Ох, зайчик… Ты ведь не думаешь, что он специально мучает тебя, правда? Насколько я успела узнать Адама из твоих рассказов, он… он просто такой…
Да, Адам всего лишь был таким вот непосредственным, как, впрочем, и всегда – он просто не умел или не хотел вести себя по-другому, что-то менять, устанавливать какие-то рамки. Жаль, Томми было не легче от осознания, что близкий человек осложняет его жизнь не со зла, а почти что из добрых побуждений.
Иногда казалось, что так проще – меньше видеться, меньше разговаривать, меньше вспоминать и совсем уже не надеяться на большее. Время от времени Томми ловил себя на мысли, что целых полдня не думал об Адаме и чувствовал себя вполне счастливым, это все еще было слишком дико, чтобы вызывать радость, но вселяло надежду, что «после всего» тоже может быть какая-никакая жизнь. Но вечером снова звонил Адам…
- Привет! Слушай, я тут довел до ума одну песню, которую начал писать еще во время тура, хотел показать тебе… в смысле, если ты не занят, конечно, то я бы…
- Валяй. Обещаю не быть слишком строгим.
Oh, nowhere left to go
Are we getting closer, closer?
No, all we know is No
Nights are getting colder, colder
Hey, tears all fall the same
We all feel the rain
We can’t change
Everywhere we go we’re looking for the sun
Nowhere to grow old we’re always on the run
They say we’ll rot in hell, well I don’t think we will
They’ve branded us enough, outlaws of love
*О, свернуть уже некуда...
Мы с тобой все ближе, ближе?
Нет, все, что нам известно, — нет,
Ночи все холодней и холодней...
Эй, все так же льются слезы,
Все мы чувствуем дождь,
Этого нам не изменить...
Куда бы мы ни пошли, мы ищем солнце,
Нам некогда взрослеть, мы вечно в бегах.
Говорят, мы сгорим в аду, а я так не думаю,
Достаточно они клеймили нас, изгои любви...*
Иногда Томми остро жалел, что не курит. Почему-то в подобных ситуациях алкоголь не помогал, скорее, наоборот, а вот затянуться крепкой сигаретой казалось выходом. Но нет, никакого спасения он не заслужил, ничего, что могло бы помочь справиться с внезапным спазмом, лишившим его голоса, или укрыть от осторожного вопроса в динамике айфона.
- Ну… что скажешь? Томми?
Вышибать «клин клином» было решено старым проверенным способом: Томми вернул в адресную книжку несколько старых телефонов, пару раз сводил в мексиканское кафе Лиз, снова стал общаться с Ариэль – когда-то она мастерски справлялась с его приступами меланхолии легкой необременительной болтовней, качественным сексом и отличным чувством юмора. Все это было таким мелким, да и выглядело жалко, но хотя бы в глазах окружающих Томми перестал видеть сочувствие. И иногда начинало казаться, что со временем приоритеты действительно могут поменяться…
Он мог сколько угодно обманывать себя и близких, но когда Адам в очередной раз позвал его на «крутую вечеринку», потратив полчаса на уговоры и добившись-таки вялого согласия, Томми впервые за долгое время ощущал себя под кайфом, уже только выбирая, что надеть. К черту правду, которая колет глаза, к дьяволу слишком резкий контраст с «дежурными» свиданиями с псевдо-подружками! Он пойдет в этот гребаный бар, он выпьет пару стаканов виски, и если Адам окажется в достаточной досягаемости, он – Томми Рэтлифф – пожалуй, позволит себе целый поцелуй, а потом пусть хоть земля разверзнется у них под ногами!
- Привет, Глиттербэйби! Я ужасно рад, что вытащил тебя! А это… это Саули, помнишь его?
В этой вечеринке нелепым и странным было все – от самого факта присутствия на ней Томми, до поведения Адама, который почти не общался с собственным «вроде-бы-официальным-бой-френдом», вместо этого ни на шаг не отходя от своего штатного басиста. Их разговоры этим вечером тоже не отличались логичностью.
- Не знал, что он в Лос-Анджелесе…
- Он справлял здесь свой день рождения, и я предложил ему остаться…. Попробовать пожить вместе…
- Ммм… Я рад за тебя, Бэйбибой.
- Знаешь, этот дом слишком большой для меня одного…
- Я реально рад, что ты теперь не один, чувак…
- Кстати, я вроде бы договорился с одной из студий в Нью-Йорке – если все срастется, приступлю к записи тех песен, какие уже есть…
- Это круто, да…
Нелепый вечер закончился предсказуемо по-дурацки: оставленный без присмотра финский гость значительно перебрал с выпивкой, Адам попросил Томми вызвать им такси, и в результате музыканту пришлось ехать с ними до особняка Ламберта, невольно наблюдая, как Саули виснет на своем бой-френде с пьяными признаниями и мокрыми поцелуями. Этот день хотелось стереть из памяти, но покрасневшее от алкоголя и неловкости растерянное лицо Адама еще долго стояло перед глазами, а к финскому пареньку, против всякой логики, Томми мог испытывать только жалость, без каких-либо отрицательных эмоций.
С этого дня все как будто еле различимо сдвинулось с той унылой точки, на которой застыла жизнь Томми Джо. Адам воспринял неудачную вечеринку, как акт официального узаконивания их тройных отношений: вроде как, они с Саули получили «одобрение» от Томми, а последний… ну, он остался в статусе «друга дома» или типа того. Приглашения на совместные мероприятия стали более настойчивы, в голос Адама вернулась расслабленность и беззаботность, а сам он стал чаще вворачивать в разговор местоимение «мы», даже почти не запинаясь на нем. Томми было похрен. После той странной и жалкой демонстрации «официальных отношений» Адама и Саули гитарист с удивлением почувствовал некоторое облегчение и уверенность в себе. Хотя это никак не влияло на его твердое решение поддерживать с Ламбертом только дружеские отношения.
- Нет и нет, никакой «дружбы с привилегиями» - что это за хрень вообще?! Ты где нахватался?! Меньше читай фанфиков про лучших друзей! – в любопытного Криса, заглянувшего как-то на огонек, полетела диванная подушка, но Томми это не спасло.
- Это не из фанфиков, чувак, это – логика, понимаешь? Бля, ясно как день: он все равно от тебя не отвяжется, а ты без него и трех дней протянуть не можешь, Майки нам уже нажаловался… Да и кого ты этим удивишь? Половина Голливуда так живет, можешь мне поверить! И, кстати, скажи спасибо, что я не зачитываю тебе фанфики! В последнем, который нарыли мы с Дэйвом…
- Мать вашу, а! Еще друзья называются!
- Тихо, не ори! Так вот, там вам и втроем было весьма неплохо… очень, очень неплохо, я бы сказал…
Чтобы не свихнуться от назойливого внимания огромного количества людей к его личной жизни, Томми снова с головой бросился в работу. Трудно сказать, за какие благие дела кто-то «сверху» послал ему Монти, но без него «притти-китти» в отставке, наверное, загнулся бы от тоски. Монти был временами хвастлив, любил читать длинные поучительные нотации и взирать на всех с долей покровительства, но еще он был чертовски добр и заботлив – как раз то, чего так не хватало Томми в эти месяцы. Фактически, Монти стал для «младшего товарища» нянькой на то непростое время, пока Адам реабилитировался после тура и налаживал свою личную жизнь. Репетиции, выступления, музыкальные выставки, мини-гастроли, знакомство с новыми людьми, некоторые из которых были весьма имениты в мире музыки. Томми почти почувствовал себя частью еще одной стороны музыкального Голливуда, намного меньше присыпанной глиттером, но от того не менее привлекательной. Помимо работы с Монти Томми продолжал репетировать с Айзеком и Рави, снялся в своем первом профессиональном фотосете, а также проводил уйму времени с собственными друзьями, компенсируя им нехватку общения в прошлом году. И с подружками. Секс по-прежнему не был для Томми чем-то особенным и жизненно необходимым, но здорово помогал справиться со своими сомнениями и комплексами, когда они возникали. Было бы совсем замечательно, если бы все обласканные его вниманием девушки относились к сексу с такой же легкостью, но, увы, большинство очень быстро начинали требовать особого отношения и моногамии, и Томми с тяжелым вздохом приходилось стирать из адресной книжки очередной телефон. К всеобщему удивлению, и его собственному в том числе, дольше всех продержалась Лиз. Может быть, она все еще являлась для Томми ниточкой, связывающей его с туром, или была менее требовательной, но в какой-то момент музыкант чуть ли не в шоке заметил, что они встречаются почти регулярно, и его друзья рады ей на совместных вечеринках, а он сам, кажется, готов познакомить Лиз с мамой. Последнее вовсе не означало, что у Томми появились какие-то серьезные намерения, но миссис Рэтлифф давно переживала за непутевого сына, почему бы не успокоить ее хотя бы чисто внешне?
На фоне занятости и вновь обретенного чувства нужности Томми все легче давалось и общение с Адамом, хотя было странно иногда видеть, что они как будто поменялись местами: теперь мировая знаменитость «поп-идол» Адам Ламберт скучал в твиттере, ожидая, когда его басист вернется домой после второй за день репетиции или позднего шоу, чтобы хотя бы часик поболтать перед сном о том, о сем.
- Я у тебя вместо снотворного? – после чумового выступления с Монти и афтерпати с фанатками Томми вернулся домой заполночь и мечтал поскорее уснуть, но вместо этого приходилось прижимать айфон плечом к уху, слушая чуть обиженный голос лучшего друга.
- Да. И сегодня я получил свою дозу слишком поздно! За это ты пойдешь с нами завтра в кино! Ты ведь пойдешь? Ну, пожалуйста!..
Самым сложным во всем этом было не задаваться вопросом, когда Адам успевает… все успевает со своим бой-френдом, и как тот относится к таким слишком близким дружеским отношениям двух коллег по сцене. Про первое Томми запрещал себе думать и пресекал вопросы друзей, а вот второе выяснилось само, случайно, когда на одной из вечеринок Сутана к музыканту подсел Саули, ослепительно улыбаясь и протягивая бокал с полосатым коктейлем.
- Я не знаю, ты это любишь? Я хотел бы тебя угостить.
- О, спасибо, чувак! Да, это неплохой коктейль… В следующий раз с меня пиво!
- Да, конечно! Я буду рад! Слушай… Я хочу сказать про Адама…
Меньше всего на свете Томми хотел обсуждать с Саули Адама или – что еще хуже – их с Адамом, но, кажется, его особо не спрашивали, и пришлось сидеть, нервно тянуть слишком сладкое дорогое пойло и слушать… абсолютно абсурдные вещи.
- Я знаю, что ты и Адам… Я смотрел видео в интернете, и он рассказал… Ты очень дорог ему, я понимаю. Я хочу сказать, что я бы не хотел, чтобы он потерял тебя, чтобы ему было больно. Он привык к тебе, и ты его самый лучший друг, я это понимаю, и я не против.
Коктейль не спасал. Томми внутренне сжимался на каждую новую фразу, которые получались слишком честными на этом сухом хрестоматийном английском с довольно сильным акцентом. Он должен был что-то сказать в ответ, но точно не задавать те вопросы, которые метались в его враз протрезвевшей голове.
«Он рассказал?! ЧТО же он рассказал, интересно?!»
«Ты не против! Не против чего?! Когда, мать вашу, вы все начнете сначала спрашивать МЕНЯ – чего Я хочу?!»
Финн не заслуживал этого, тем более что по нему было слишком видно, как нелегко он решился на этот разговор. Поэтому Томми изобразил самую безопасную из своих улыбок, похлопал Саули по плечу и заверил его, что никуда не денется и тоже не хочет делать Адаму больно. А после, поймав первую же подходящую паузу, уехал с вечеринки, никому ничего не сказав и отключив телефон – хотя бы до утра.
Игнорировать Адама – звонки и смс – удавалось целых три дня, хоть Томми и ощущал себя при этом жестокой бесчувственной сволочью. Он никого не хотел наказывать, просто он действительно не знал, что должен теперь сказать или сделать. Адам наверняка был в курсе задушевного разговора «своих мальчиков» - Томми подозревал, что финн без одобрения бой-френда даже в туалет не ходит. И насколько музыкант знал своего ненормального лучшего друга, тот сейчас ждал от него каких-то решений, изменений в их общении или чего-то вроде этого. А так как Томми по-прежнему ничего не собирался менять и предпринимать, он оттягивал неизбежное объяснение как можно дольше.
«Прошу, просто поговори со мной. Я в машине под твоим окном. Пожалуйста!»
- Чувак, мне не нужны суицидные поп-звезды в моем дворе… Выйди к нему уже, Джульетта ты наша…
Майклу давно пора было дать медаль за терпение, хотя иногда Томми казалось, что приятель получает от их «мыльных» отношений с Адамом искреннее удовольствие, считая их чем-то вроде домашнего мюзик-холла.
Как бы он не вылетал из подъезда пробкой из бутылки и не хлопал дверцей ни в чем не повинного «Мустанга», усевшись рядом с потерянным и осунувшимся Адамом, Томми растерял всякую злость, как и уверенность в себе.
- Спасибо…
- Слушай, это все такое…
- Подожди…
Вот этого он и боялся – этого раненного голоса, этих ладоней, завладевших его пальцами, этого сначала осторожного, а потом до хруста крепкого объятья. И даже гаденькая мысль, подсказанная все еще задетым самолюбием: что Адам в первую очередь артист, в том числе и драматический – уже не могла ничего изменить. А потом оказалось, что им по-прежнему не нужны слова, что близость, даже если она вполне целомудренна, как в этот раз, может решить почти все их проблемы, что иногда им просто необходимо вот так побыть только вдвоем, молча, прижавшись друг к другу в тесноте автосалона. После получаса подобной терапии Томми уже без какого-либо внутреннего протеста выслушал то важное, ради которого, собственно, и приехал Адам.
- Ты знаешь, даже если Саули… или кто-то другой… Мне не настолько важно, как долго мы с ним будем вместе, как далеко зайдем – может, с кем-то удастся почувствовать себя остепенившимся, а может, этот же Саули съедет от меня через месяц… Мне это не так важно… Но я точно знаю, что не могу потерять тебя. Никогда. И я не о работе сейчас…
…Все, что угодно, Адам. Все, что ты хочешь, только будь рядом, вот так близко, чтобы даже дышать было больно от этой близости…
Томми молчал, с трудом осмысливая слова, которые продолжал тихо говорить Адам, он позволил себе сдаться хотя бы в этот один конкретный вечер, просто перестать бороться с собой и какими-то неведомыми внутренними демонами, на минуту поверить, что еще не все потеряно.
- Я утром улетаю в Нью-Йорк, где-то на неделю… Надо поработать кое с кем и вообще… Прошу, обещай, что после этого мы встретимся и поговорим… о нас… Мы что-нибудь обязательно придумаем, хорошо?
Они все-таки поцеловались, перед тем как Томми на ватных ногах выполз из машины, словно оставив в ней все свои силы. И, черт возьми, это был самый целомудренный их поцелуй за все время знакомства, может, именно поэтому он в очередной раз перевернул весь гребаный мир в душе Томми с ног на голову.
Ждать этого «через неделю» оказалось просто невыносимо: задолбав окружающих своей нервозностью и чуть не спятив от лезущих в голову панических мыслей, Томми сбежал к Айзеку с Софи. Это началось как: «Ребята, я перекантуюсь у вас до утра, окей?», а потом он очнулся через несколько дней с привезенной из дома сумкой, полной чистых вещей и любимых дисков, в гостиной Карпентеров, которые благородно выделили ему диван, личную кружку и запасной ключ от квартиры. Эта семейка была совершенно очаровательной, и то, как они общались друг с другом и с ним, как нежничали, старались угодить и избегали даже бытовых ссор, по мнению Томми, делало их идеальной парой. Он чувствовал себя с ними маленьким балованным ребенком, любимчиком, исключительным и заслуживающим повышенного внимания. Томми, наверное, даже в родной семье не получал столько любви и нежности, в основном потому, что всячески пытался доказать родным, что он суровый взрослый мужчина. Материнская забота Соф и искренняя влюбленность Айзека щедро залечивали его измочаленное сердце, и Томми все чаще казалось, что в их доме он нашел идеальное убежище от враждебной реальности – его собственный уютный кокон.
Адам приехал, и они даже встретились на нейтральной территории – в кафе, вот только разговора почти не получилось: Томми сходу заявил, что перебрался пока пожить к Айзеку и не хотел бы что-то менять.
- Мы ведь никуда не делись, верно? Ты есть у меня, а я у тебя – и вроде как, общаемся мы достаточно. Давай поглядим, как оно будет… Знаешь… Саули неплохой парень, и мне не хотелось бы отводить взгляд каждый раз при встрече с ним…
Адаму осталось только криво улыбнуться и склонить голову в вынужденном согласии, и хоть по упрямо сжатым губам друга Томми понял, что это не последнее обсуждение данного щекотливого вопроса, пока что он получил отсрочку. И он действительно считал, что им нужно разобраться в себе, попробовать другой уровень отношений, возможно, немного ослабить влияние на жизнь друг друга. На волне принятого решения Томми все-таки познакомил Лиз с мамой и сестрой. Все три «его» женщины вели себя невероятно мило, и вроде бы остались довольны друг другом… если не принимать во внимание слишком недоверчивые и испытывающие взгляды матери.
- Ну и… как тебе Лиз?
- Ммм… хорошая девочка. Мне она понравилась, но, знаешь…
- Да?
- Главное, чтобы она ТЕБЕ по-настоящему нравилась, милый…
У Томми почему-то язык не повернулся начать спорить, и он постарался поскорее выкинуть этот в высшей степени странный разговор из головы. Зато теперь он мог больше не чувствовать себя на «семейных» вечеринках с друзьями «пятым колесом», а еще было так весело троллить своих фанатов, поздравляя Лиз с днем рождения в общей ленте в твиттере, приписывая милое и дурацкое «люблю тебя»!
У них с Адамом, действительно, ничего не изменилось: они все так же болтали почти ежедневно до глубокой ночи, пересекались на вечеринках друзей, иногда выбирались в кафе или в кино. Каждый раз, когда на таких совместных «рандеву» присутствовал Саули, Томми все больше укреплялся в своем решении. Хоть они и старались не слишком много общаться вдвоем, да и по Адаму трудно было понять, так ли он счастлив с финном, Томми нравилось чувствовать себя честным по отношению к ним обоим. Ну, почти честным… Но ведь некоторые не совсем целомудренные мысли и желания, а также редкие, но яркие сны «из прошлого» не считаются, так?
И вся эта гребаная честность и так не свойственная ему правильность грозила слететь к чертям собачьим каждый раз, когда они с Адамом вдруг оказывались в одном личном пространстве на двоих. Всегда не специально, неожиданно, и от того еще более сильно – до маленького сердечного приступа и враз пересохших губ.
- Томмиии…
Они просто случайно столкнулись на кухне особняка Ламберта – там сегодня была вечеринка по случаю дня рождения Ли Черри. Они всего лишь одновременно потянулись к сушке за чистыми бокалами, и Томми почувствовал спиной обтянутую тонкой футболкой грудь Адама, а в следующую секунду ласковые пальцы знакомо зарылись в его волосы, заставляя кухню вращаться перед потемневшим от желания взглядом…
Иногда это было весело – они словно вернулись на год с небольшим назад, снова флиртуя одними взглядами или двусмысленными фразами, опять играя в «кошки-мышки» и балансируя на грани. Но иногда эта чертова «мышиная возня» выжигала изнутри, вызывала бессильную злобу: Томми слишком хорошо помнил, кто победил в прошлый раз, и было даже более чем очевидно, кто снова победит теперь. И если год назад между ними стояло только упрямство одного не слишком дальновидного гитариста, то сейчас приветливая и дружелюбная улыбка Саули заставляла Томми чувствовать себя подонком. Заранее.
- Ничего не планируй на конец мая, Глиттербэйби! Мы едем в Россию! И, кстати, в конце июля тоже, возможно, будет шоу… Начнем репетировать через неделю!
Если что-то и могло отвлечь Томми от бессмысленных приступов самоедства, то только это - самая прекрасная новость на свете! Шоу! Репетиции, поездка куда-то вместе с глэмили! Черт возьми, никто не посмеет его упрекнуть в том, что он скакал по комнате и выкрикивал что-то нечленораздельное и восторженное, напоминая себе двенадцатилетнего пацана! Никакая работа с именитыми музыкантами, типа Монти и Стивена Кука, никакие записи клипов и фотосессии никогда не сравнятся с этим – долгожданным, таким родным, по-настоящему любимым делом! Если бы Адам догадался порадовать своего гитариста лично, да еще наедине, возможно, он сорвал бы джек-пот – Томми был слишком счастлив, чтобы думать о каких-то там кодексах порядочности. Но, увы, как раз эту самую неделю перед первой репетицией они общались совсем мало и в основном посредством смс: у обоих нашлись какие-то срочные дела и встречи, но это совершенно не омрачало яркого чувства предвкушения, которое владело Томми целиком и полностью.
Первая репетиция была праздничным фейерверком. Они, черт возьми, почти не виделись до этого с Кэм, и даже несмотря на то, что по Монти и Айзеку скучать было особо некогда, ощущение «возвращения старых добрых времен» витало в воздухе и наполняло эйфорией не только Томми, но и всех присутствующих.
- Это было СУПЕР, ребята! Фак, если мы будем ТАК звучать в Москве, никто больше не посмеет сомневаться, уместны ли мы на рок-фестивале!
Немного поостыв и слив свое почти детское возбуждение на всех, кто подворачивался под руку, Томми стал замечать и то, что было новым, непривычным для их, вроде бы, вполне сыгранного бэнда. К примеру, ревнивые собственнические взгляды Айзека, его демонстративное желание показать, насколько они с Томми близки, что они фактически одна семья.
- Эй, чувак, я все еще не принадлежу тебе лично, забыл? Остынь немного, а то я могу подумать больше, чем следовало…
В воспитательных целях и просто потому, что ему так хотелось, Томми согласился на предложение Адама зависнуть где-нибудь вечером вдвоем, чтобы «отметить начало сезона 2011». Удивительное дело, но этим вечером никакие мысли о Саули и соблюдении порядочности по отношению к нему даже не пришли в голову Томми Джо. Видимо, работа с Адамом – выступления, поездки, репетиции, саундчеки – все это было настолько «территорией Томми», что кому-либо третьему в этом идеальном мире просто не было места.
Кстати, ревность Айзека была не единственной странностью.
- Что за херь творится между вами с Монти? Ну, да, я помню, вы частенько спорили по концепции и звучанию, но не так, как сегодня. Знаешь… в какой-то момент я побоялся, что он просто бросит гитару и уйдет.
- Ты не должен этого бояться, Томми… только не ты… Но вообще, рано говорить о Монти. Пока он играет с нами, и я уверен, мы сможем договориться.
Адам ловко свернул со скользкой темы, начав расхваливать игру своего басиста и мечтать о будущих турах – с новым альбомом, новой концепцией. Если у Томми и оставались вопросы, к концу вечера он уже не вспомнил про них. Они потрясающе посидели в небольшом пабе недалеко от студии, чисто по-дружески, без всякого флирта, и когда Адам на автомате свернул в знакомый переулок и затормозил у подъезда их с Майком дома, поздно было искать подвох и добираться до Карпентеров.
«Я ревную тебя к дружбе с ним. Он отнимает у нас время» - твитт Айзека был сродни холодному душу, смывшему половину эйфории. И даже не смотря на то, что потом друг все свел к шутке и перезвонил, засыпав Томми извинениями и заверениями в исключительно дружеских чувствах, для гитариста все было решено.
- Я люблю тебя, брат, ты знаешь. И я не сержусь, правда… Просто… я загостился у вас, пора и честь знать. Захвати мои вещи на репетицию, хорошо? С Соф я сам поговорю… позже.
Теперь хотелось больше смотреть по сторонам и не упустить ни одной мелочи: еле заметная торжествующая улыбка Адама при взгляде на сумку с вещами Томми, привезенную Айзеком, задумчивое и слегка отстраненное поведение Кэм, которая меньше всех присутствующих радовалась предстоящей поездке и все свободное время с кем-то довольно нервно разговаривала по телефону. Напряжение между Монти и Адамом почти сошло на нет, но и той теплоты, почти отцовской, которая сквозила в поведении лид-гитариста в «Глэмнэйшн-туре», уже не было. Выверенные и тактичные деловые отношения между всеми членами бэнда, в которых Томми чувствовал себя… странно, если не сказать неловко. Информацию следовало переварить, может быть, даже обсудить с кем-нибудь менее пристрастным. Не найдя никого для второй цели, Томми мужественно отказался провести еще один вечер с Адамом, чтобы окончательно не потерять способность трезво мыслить.
- Блин, ну мы же хотели идти делать тату! Ты сам записал нас на этот вечер, помнишь?
- Чувак, ну сходи с кем-нибудь еще. У меня правда сегодня важная встреча… Нет, не с Айзеком, что это за вопросы вообще?! Хватит меня делить, я не ваша игрушка!
От праведного гнева своего гитариста Адам быстро сбежал, сославшись на необходимость предупредить Саули, что они сегодня идут в тату-салон, а Томми, немного остыв, поехал домой, реабилитироваться парой бутылочек «Блю Риббон» в самой безопасной компании из всех возможных.
Оставшиеся до вылета в Москву дни летели, казалось, со скоростью света: репетиции, сборы, откуда-то вдруг взявшиеся посторонние дела – все это пожирало время, не давая выдохнуть или задуматься. А подумать было о чем, ведь выступление в Москве станет первым мини-путешествием с Адамом и бэндом после тура – снова общая куча чемоданов, парные кресла в самолете, совместные номера в отеле. Томми не помнил, в какой именно момент его посетили эти мысли, но теперь они выедали ему мозг, не позволяя расслабиться ни на минуту, и никакие дела уже не могли его спасти. Что ожидает их в Москве? Их с Адамом? Это будет просто рабочая поездка, в свете их теперешних отношений, или..? И с какого хрена должно быть какое-то «или» - с чего Томми вообще об этом думает? И все-таки, он чуть не сгрыз себе все ногти вместе с пальцами, пытаясь удержаться от расспросов на тему билетов, отеля, планов на афтерпати. Он даже не был уверен, что Адам не возьмет с собой Саули – это было бы вполне логично, но Томми запрещал себе представлять, какие эмоции это может в нем вызвать. Гитаристом овладел какой-то совершенно ненормальный нетерпеливый зуд, он чувствовал, что скоро начнет вычеркивать дни в календаре, считать оставшиеся часы. При этом, охватившее его волнение и предвкушение, как ни стыдно было признаться, меньше всего относилось к скорому выходу на сцену московского рок-фестиваля. Но Томми поклялся себе ни при каких обстоятельствах не расспрашивать кого-либо на интересующие его темы, как бы ни было трудно держать язык за зубами. Так что закрутившие их всех дела все-таки пришлись как нельзя кстати.
- Хэй, привет! Тут Кармит собирает вечеринку только для самых близких – у нее есть какая-то чудесная новость для нас. Я заеду за тобой часам к семи?
Адам как-то так умел иногда спрашивать, что единственным возможным ответом было «Да», во всех остальных случаях Томми рисковал выглядеть идиотом или истеричкой. Затолкав поглубже рвущиеся с языка вопросы о том, будет ли там Саули, или о том, с каких это пор он стал «самым близким» для подруги детства Адама, гитарист обреченно пробурчал в ответ то, что от него хотели услышать. А уже через пару часов оказался на совершенно милой, домашней, почти семейной вечеринке, устроенной по самому трогательному поводу из всех возможных.
- Вокруг тебя все постоянно рожают, ты заметил?
После ужина они с Адамом полулежали на одном пледе, расстелив его на стриженом газоне во дворике Кармит, попивая вино и уютно болтая о пустяках, как будто так и должно было быть. Томми по-прежнему не собирался спрашивать о том, почему друг приехал на вечеринку один, зато он точно знал, что присутствующие здесь Ли и Скарлетт Черри, как и сама Кармит, ни за что не станут болтать, даже если они с Адамом вдруг вздумают целоваться – это расслабляло и настраивало на милый флирт в рамках «дозволенного».
- Ну, не думаю, что тебе стоит волноваться об этом… Хотя… никто не запрещает нам хотя бы пытаться…
Томми задохнулся от возмущения кое-чьей несусветной наглостью, но уже в следующую секунду его рот оказался занят и отнюдь не вином, так что выяснение отношений пришлось отложить… а потом как-то неловко было снова поднимать эту тему. И нет, Томми по-прежнему не собирался потакать Ламберту в его бесчестных сексуальных домогательствах, каким бы ласковым котом тот не вился вокруг него!
- …Он такой замечательный, черт! Я бы сама влюбилась в него, если бы ты уже не был влюблен в него по уши! Но знаешь, теперь я все-все понимаю, все твои заскоки насчет этих отношений… Он действительно – солнце: и глаз не отвести, и обжечься недолго… Но он такой милашка! Знаешь, он так смущался, когда просил меня познакомить его с папой!
Томми сидел у почти собранного чемодана и терпеливо слушал трескотню Мии, наконец-то лично познакомившейся с Адамом вчера на финале «Американского Идола». Накануне он полночи выслушивал примерно такой же восторженный монолог самого Адама в адрес Стивена Тайлера, поэтому сейчас только улыбался и ожидал, когда подруга устанет, и можно будет осторожно перевести разговор на темы, интересующие самого Томми. Или не стоит?..
- Кстати, видела я этого, его… ну, ты понял. Так вот что я тебе скажу: надо быть слепым контуженным идиотом, чтобы решить, что Адам действительно в него влюблен! Черт возьми, Томми, ты будешь последним кретином, если упустишь свой шанс в Москве! Ты меня понял?
Шокированному таким заявлением гитаристу оставалось только молча кивнуть, словно Мия могла его видеть. Вот так вот собираешься с духом целую неделю, не спишь ночами, не зная, как бы аккуратно спросить у лучшей подруги, почти сестры, ее мнение насчет… насчет того, о чем трудно и слова-то подобрать… А она, оказывается, сама уже обо всем догадалась и имеет вполне ясное мнение на этот счет!
- Ох, Мия…
- Нечего охать! Парень как на иголках! Он когда со мной о тебе говорил, волновался еще больше, чем с папой! Ты же не хочешь быть с ним жестоким, правда?
По большому счету, этот разговор совершенно не помог Томми разобраться в себе, но утреннее такси в аэропорт, возня с чемоданами и сияющий Адам, встретивший его радостной улыбкой и двумя стаканами кофе из «Старбакса», помогли отвлечься от опасных мыслей и настроили на самый правильный лад.
- Фак! Не могу поверить, что мы снова все вместе куда-то летим, чтобы играть целый концерт! Вернее… почти все. А где Кэм?
- Она задержалась в Лондоне, должна прилететь в Москву завтра, к самому шоу… Но Томми! Черт возьми, твои волосы!
О, да! Восхищение в глазах любимого босса стоило сегодняшней бессонной ночи и нагоняя от Майкла за заляпанную краской ванную! Обнявшись с остальными членами бэнда, включая техников, наслушавшись подколок и своеобразных комплиментов насчет нежно-розового ирокеза, Томми окончательно уверился в том, что их трехдневное приключение в России будет офигенным и незабываемым! И в этот раз он думал именно о выступлении, а не о каких-то там глупостях.
Десятичасовой перелет был бы мучительным, если бы все они так сильно не соскучились по совместным вылазкам, даже Монти оттаял и, как прежде, шутил с Адамом и рассказывал байки про Мадонну. Они постоянно шатались по салону друг к другу в гости, пересаживались, меняясь местами, и Томми уже не удивился, когда к «обеду» оказался рядом с Адамом, а потом так и остался там, примостив голову на плече босса и поспав несколько часов до прилета. Москва встретила музыкантов радушно, фанатки казались невероятно милыми, и вообще, Томми чувствовал себя переполненным радостью и любовью, и был готов бесконечно делиться этим со всеми желающими. Ему уже надарили полные руки подарков, он успел сфотографироваться с самыми симпатичными девушками и раздать массу автографов, и вовек не ушел бы от всех этих прекрасных людей, если бы Айзек, чуть ли не за шиворот, не утащил его в отель.
- Давай, шевелись, звезда наша… Адам с Монти уже разбрелись по своим номерам, нам с тобой достался один на двоих, ты же не против?
- Почему я должен быть против?
- Вот и отлично! Вроде бы, через пару-тройку часов у нас саундчек, а пока…
Дальше Томми не слушал, пытаясь понять, что чувствует – разочарование или облегчение? Хотя, кто знает, как оно повернется – в случае с Адамом ни в чем нельзя быть уверенным, особенно когда у него такой взгляд, как был в аэропорту ЛА перед посадкой: как будто он очень сильно проголодался… и речь шла совсем не о еде.
И, тем не менее, в этот день все было до тошноты целомудренно: отличный саундчек, ужин в неплохом ресторане при отеле, еще одна порция фанатской любви в виде спонтанной автограф-сессии. После ужина все разбрелись по своим номерам, Томми вроде бы слышал, как Адам спрашивал организаторов фестиваля о местных ночных клубах… Пора было просто признаться самому себе, что кое у кого больное воображение и непомерная фантазия, а на самом деле, они действительно прилетели сюда только работать и ничего больше…
«Если не струсишь – угощу тебя офигенным коктейлем. Жду у себя в номере»
Обличающий взгляд Айзека, полный укоризны, был совершенно справедлив: они только что улеглись по своим постелям, пожелав друг другу спокойной ночи, и вот – после одного-единственного смс Томми без колебаний поднимается и торопливо натягивает любимые спортивные штаны, шмыгая носом и воровато пробираясь к выходу из номера.
- Я… недолго, скоро вернусь, спи.
- Угу… Вали уже, утром увидимся…
Коктейль действительно был офигенным – терпким, крепким, но не валящим с ног, хоть и состоял на треть из лучшей местной водки. Но еще более офигенными оказались поцелуи, которым абсолютно невозможно было сопротивляться, от них все плыло перед глазами, а внутри разгорался настоящий пожар, потушить который можно было только качественным долгим и страстным сексом.
- Чертов… Ты… ты чертов… Ты же знаешь?
- Знаю… Вижу… Томми, Томми, Томми… Фак, я так хочу тебя! Тсс… молчи, дурачок… Я с ума схожу от того, как я тебя хочу… Хочу…
Эти слова – они как гребаное кодовое слово, какой-то херов ключ к желаниям Томми: стоит их произнести, и все, нет никаких принципов, никакого упрямства, есть только Адам и эти его руки, пальцы, губы… все его тело, которого так не хватало, так долго не было…
- Я возьму тебя, малыш, клянусь… Я… трахну тебя, просто потому что сдохну, если не… Ты же знаешь?
О, да, Томми знал! И, черт возьми, он совсем не был против, как раз наоборот – вот сейчас он готов был уже сам просить об этом.
- …завтра. Все будет завтра после концерта… Детка, Боже… как же я скучал…
Что?! Какое «завтра»?! Чертово удушающее желание мутило взгляд, путало мысли и напрочь лишало способности формулировать предложения.
- Завтра? Но… ПОЧЕМУ?! – от обиды хотелось по-детски надуть губы и оттолкнуть мерзкого «разводилу», особенно после того, как тот мягко рассмеялся прямо в ухо Томми, заставив его вздрогнуть всем телом от новой волны возбуждения.
- Потому что… нам же работать завтра, ты забыл? А ты… а мы давно… Если мы сейчас… Ну, ты понимаешь? Нууу… ну, не дуйся, эй! Я ни за что не отпущу тебя таким… таким… ох, черт, Томми…
Это ж как надо было изголодаться, чтобы забыть, что Адам знает массу способов справиться с обидами своего гитариста, как и с его неуемным сексуальным голодом. Выгибаясь под почти болезненными ласками, чуть не свернув себе поясницу, кончая в рот Адама, а вскоре снова всхлипывая от слишком острого удовольствия, насаживаясь на пальцы этого невозможного, слишком талантливого во всем человека, Томми мог думать только об одном: КАК он выжил без этого почти полгода?!
От мук совести на следующее утро Томми спасла предконцертная эйфория. Даже известие о том, что Кэм все-таки не успеет прилететь и им придется работать вчетвером, не смогло омрачить настроения: пока Адам давал интервью и встречался с фанатами на «мит-энд-грит», Томми настраивал гитару и пытался высмотреть среди концертных трейлеров музыкантов из «КОРН».
- Фак, ну я реально хочу увидеть их! Они круты, чувак, тебе ли этого не знать!
Айзек все еще немного показательно дулся, видимо, надеясь на компенсацию за ночь в одиночестве, но, в конце концов, энтузиазм Томми заразил и его. Они вдвоем даже разыскали старину Зака, приехавшего вместе с «КОРН» в качестве сессионного клавишника, и упросили его взять для них автографы, напоминая друг другу малолетних фанатов самих себя же.
Первое масштабное выступление за полгода – это куда круче секса, хотя Томми ни на минуту не забывал, что сегодня ночью ему представится возможность сравнить. Он весь звенел от нетерпения, как отлично натянутые струны на его басу, он был в восторге от рокерского прикида всего бэнда и, пожалуй, согласился бы отыграть концерт перед одним единственным зрителем, лишь бы их наконец-то уже выпустили на сцену. А когда это свершилось, когда мощные аккорды гитары Монти пронзили его с головы до пят, а вопли фанатов привычно оглушили, Томми ощутил то самое, ни с чем несравнимое счастье, выпав на время концерта из остальной реальности и забыв обо всем на свете, кроме музыки. И Адама. Потому что, находясь с ним на одной сцене, невозможно не быть в него влюбленным, и дело вовсе не в том, постороннем, что происходит с ними двумя за пределами софитов и сабвуферов. И Томми каждую минуту знал, что всегда будет играть для него, даже если в следующем туре ему достанется только концертный бубен.
По совместным выступлениям, как выяснилось, соскучился не только он, в ударе были и Монти, и Айзек, а уж об Адаме и говорить нечего! Несмотря на некоторые предупреждения, касающиеся тонкостей выступлений в России, Ламберт, естественно, не выдержал и выдал жаркий концерт, пропитанный сексом в каждом движении и звуке. Кажется, один только Томми был удивлен, когда его начали привычно хватать за плечи и таскать за волосы, а фанаты, судя по их визгам и воплям, надеялись даже на большее, однако отсутствие поцелуев не сделало концерт менее ярким. Час пролетел слишком быстро – можно сказать, они только размялись, подстроились друг под друга, поймали единение с залом, и уже все. Несправедливо! Не желая расставаться с атмосферой чумового рок-концерта, Томми остался с Монти смотреть выступление «КОРН», но эйфория уже проходила, уступая место возбуждению другого рода - оно постепенно затапливало гитариста, занимая все его мысли, стоило вспомнить о планах на сегодняшние вечер и ночь.
- Эй, Томми! Адама повезут по клубам вечером, ты с ним или?..
«К черту клубы! Этой ночью я должен… Черт! Ты же обещал!»
Томми не помнил, что наплел Айзеку, но при первой же возможности удрал и чуть не бегом направился к Адаму, влетев к нему в номер, даже не успев решить, что скажет.
- Ты! Мать твою, а как же? Но если ты хочешь по клубам – вперед, вали!
Если бы Адам не притиснул внезапного гостя к стенке, вжавшись в него еще влажным после душа телом, то, пожалуй, он мог бы схлопотать по своей красивой физиономии за искренний смех – Томми к тому моменту уже мало соображал, что творит.
- Люблю тебя… Фак, просто обожаю тебя, особенно когда ты… Ну, не трепыхайся! Вот же черт…
Жесткий, почти агрессивный поцелуй вынес Томми мозги, музыкант вцепился в голые плечи Адама мертвой хваткой, притискивая к себе еще ближе, теснее, не то отвечая, не то пытаясь перехватить инициативу. Потемневший взгляд почти фиолетовых от страсти глаз Адама, отстранившегося, чтобы сделать вдох, даже напугал Томми, но только на миг – ибо они уже снова целовались, резко выдыхая, хрипло постанывая и пытаясь отлепиться от стены и продвинуться в направлении спальни.
Томми так трясло от нетерпения и возбуждения, что он не мог даже расстегнуть молнию на джинсах, так что Адаму пришлось настойчиво отлепить его пальцы от «собачки» и самому избавить своего чересчур эмоционального партнера от одежды. Желание к тому моменту достигло такой концентрации, что Томми трудно было даже дышать, не то чтобы что-то говорить или думать о всякой ерунде. К примеру – закрыли ли они дверь в номер, и выдержит ли его организм этот безумный напор страсти после полугодового перерыва. Все было неважно, кроме пугающе жаркого взгляда Адама, его решительных движений, обжигающих прикосновений. Нежность и неспешные поддразнивания остались во вчерашней ночи – сегодня, сейчас они оба сорвались с цепи и хотели только одного: безудержного, страстного секса.
- Ближе… Да, детка… дай мне…
Чем и как Адам мог говорить в такой момент, оставалось для Томми загадкой. Он сам уже только метался по кровати, почти ничего не видя, вздрагивал от властных прикосновений к своим ягодицам, тут же каким-то непостижимым усилием старался расслабиться, впустить в себя холодные от геля пальцы Адама, чтобы уже через секунду вскрикивать от нетерпеливых покусываний его торчащих от возбуждения гиперчувствительных сосков. И все-таки, всего этого было слишком мало, Томми и не думал, что ему так сильно не хватало не просто близости, не только ласк, но и самой кульминации, чертова «проникновения», или как там об этом пишут в фанфиках? Адам растягивал его уже тремя пальцами, доставляя этим некий дискомфорт, но Томми хотел большего и не мог ждать ни секунды.
- Б***ь… Давай… Давай уже, ну! Адам! Ффффак…
Он, черт возьми, успел отвыкнуть и от почти акробатической, из-за разницы в росте, растяжки, и от режущей боли, выбивающей воздух из легких, и от всегда непрошеных, неуместных непроизвольных слез.
- Сейчас… давай… пусти меня…
Успокоиться, расслабиться, поверить, захотеть почувствовать что-то еще, кроме боли – это было трудно, но возможно, особенно если память хранит все те предыдущие разы, всегда заканчивающиеся ярким, ни с чем несравнимым удовольствием. Осторожные короткие толчки становились все менее болезненными, поясницу постепенно охватывал жар, заставляя выгибаться навстречу, а потом член Адама задел внутри «то самое» место, и Томми услышал собственный вскрик, загнанно дыша и замирая в ожидании следующей сводящей с ума волны наслаждения.
Томми не стал бы утверждать, сколько именно времени прошло – в такие моменты понятие «время» приобретает слишком своеобразное значение. Но учитывая, что у него успела к чертям затечь поясница, и Адам, не слушая жалобных стонов, медленно вышел из него, почти бережно уложил на бок и пошел на «второй заход» - о да, они сильно соскучились друг по другу! К тому долгожданному и вечно старательно оттягиваемому моменту, когда Томми собрался разлететься на микрочастицы и благополучно скончаться в судорожно сжимающих его бедра руках, они оба были уже без сил и держались на одном только энтузиазме. Правда, это не помешало Адаму выбить из него остаток души, вцепившись зубами в плечо, чтобы не орать слишком громко, а потом еще двумя плавными изящными движениями «до конца» заставить Томми почти лишиться чувств от наконец накрывшего оргазма. Позволив себе еще какое-то время половить кайф от накатывающих волн сладкой дрожи, Томми благополучно отключился, провалившись в крепкий восстанавливающий силы сон. Уставшее тело звенело от переполненности удовольствием, а мозг наотрез отказался видеть сны, разве что один: нежный поцелуй в висок и ласковый улыбающийся шепот:
- Спи, секс-террорист… Вернусь не позднее часа и больше спать не дам, отрывайся, пока меня нет.
Позднее утро следующего дня напомнило Томми одновременно прекрасную сказку и мучительный кошмар. Проснуться в тесном коконе обнимающих его рук, лежать и прислушиваться к мерному дыханию, втягивать ноздрями неповторимый терпкий запах, на две трети состоящий из секса и вчерашних сладковатых духов – этого, блин, не было так давно, что Томми позволил себе расслабиться и просто наслаждаться. Но стоило попробовать пошевелиться…
- Оооххх… Я… на мне нет живого места! Я как гребаная… О, кофе, спасибо! Как гребаная жертва изнасилования…
- Хватит ныть, и не обожгись. Как говаривал мой педагог по танцам: «надо чаще практиковаться, молодой человек!»
Мысли о «практических занятиях» сейчас вселяли священный ужас, Томми даже попытался отползти подальше от сияющего сытой маньячной улыбкой Ламберта, но поясницу снова свело, а треть обжигающего кофе все-таки оказалась на несчастном измученном музыканте.
- А, фак! Блин! Вот же…
Никакого сочувствия он этим утром так и не дождался, напротив – после того, как Адам оттер своего гитариста от кофе и помог ему переодеться, они вдруг оказались сидящими рядом на развороченной кровати и разговаривающими о жутко серьезных вещах.
- Знаешь, на счет «практики» я почти не шутил… ну, не дергайся, дослушай. Я помню, что ты по-прежнему ничего не хочешь менять. Ну что ж, в каком-то смысле мне тоже так удобней… сиди спокойно, говорю же! Дай мне сказать.
Адам явно пользовался беспомощным положением обессиленного, почти насухо выпитого этой ночью Томми Джо, и последнему приходилось слушать, и что было еще ужаснее – соглашаться, просто потому что другого решения у него лично не было.
- Мне так удобнее, потому что не придется тебя ни с кем делить, показывать всему миру, подставлять на растерзания папарацци. Но только, прости уж, совсем без тебя, без этого всего – я не могу. И ты тоже, так ведь?
Если бы разговор шел только о сексе – об одной гребаной физиологии – Томми собрал бы последние силы, чтобы оттолкнуть эту бережно обнимающую его за плечи руку и уйти, возможно, уйти совсем. Но в том-то и дело, что никакая усталость не могла помешать чувствовать – знать – что дело не только в сексе, а может, совсем не в нем…
- Послушай, я не знаю, как… В конце концов, есть варианты, но больше чем за половину из них ты меня возненавидишь… Прошу, давай на этот раз решим вместе – не только ты, не один я… а вместе. Пожалуйста?
Чуть ли не впервые Томми был рад, что они с Адамом возвращаются после выступления порознь: певец прямо из Москвы отправился в Лондон, а сам Томми Джо в сопровождении одного лишь Монти улетел в ЛА. Эта вынужденная разлука была сейчас необходима, она дала ему возможность, наконец, выдохнуть и обдумать все то, что с ним в очередной раз произошло. С ними.
Еще один виток спирали замкнулся и, кажется, снова привел к исходной осевой точке: они с Адамом, как и прежде, болезненно нуждались друг в друге, но «официально» снова были не вместе. Музыкант мог с занудной скрупулезностью рассказывать самому себе, как это будет, как они будут скучать, урывать любую возможность провести вдвоем хоть пару часов, как друзья с обеих сторон продолжат их покрывать, как Саули будет делать вид, что ничего не знает, а сам Томми…
А сам Томми был на этот раз как никогда уверен во всем, на что он «подписался». И дело отнюдь не в том, как он изголодался по Адаму за полгода, и уж точно не в «показательной» демонстрации того, от чего он чуть было не отказался во имя никому не нужного благородства. Почему-то в этот раз Томми не чувствовал себя «сдавшимся», «пошедшим на поводу» - он не поддался на уговоры, но принял непростое для себя решение. Вернее, они приняли его вдвоем, разделили пополам, как и ответственность за все будущие последствия, все эти «внештатные ситуации», в которые они так талантливо умеют попадать. Согласившись взять на себя половину этой странной нематериальной «ноши», Томми неожиданно почувствовал себя гораздо больше мужчиной, чем, когда демонстрировал друзьям очередную «чиксу».
Может, тот чувак, который трепался о чем-то там про важность принятых решений, не был так уж неправ?