Пьеса в одном бездействии
***
Персонажи:
Ташаева /
Белозеров / – актеры,
Мирский /
Хохлова /
Бах – дежурный,
Людмила Афанасьевна – менеджер Фонда «Восхождение»,
Призрак.
***
1.
На сцене: в глубине ее –- в одном месте составленные, в другом наваленные друг на друга пыльные фрагменты старых декораций; на задней стене – с одной стороны закрепленный, с другой обвисший, обнажающий стену кусок задника из неизвестного спектакля; на авансцене, в центре, — массивное, старинное кресло; у правой кулисы — два маленьких плетеных кресла, столик и рояль; в центре сцены — низкий помост.
Из зала на сцену поднимается ТАШАЕВА, сухонькая, низкорослая брюнетка 37-ми лет. Пока зрители рассаживаются, она бродит по сцене, разглядывает задник, фрагменты декораций, посидела, снова бродит. Открыла крышку рояля, одним пальцем наигрывает что-то.
ТАШАЕВА. Ах, Бог ты мой!.. (Что-то достала из сумочки, спрятала в лифчик.)
В дверь в глубине зала входит БЕЛОЗЕРОВ, рослый, красивый актер лет 40, размашисто идет к сцене.
БЕЛОЗЕРОВ. Ку-ку! К вам можно, ребята?
ТАШАЕВА. Ку-ку, Бобби.
БЕЛОЗЕРОВ (вспрыгнул на сцену). Алеша, детка...
Расцеловались.
ТАШАЕВА. Выглядишь на пять с плюсом.
БЕЛОЗЕРОВ. На себя посмотри.
ТАШАЕВА. Нет, я постарела, я знаю.
БЕЛОЗЕРОВ. Да? Я бы не сказал… (Прохаживается по сцене, озирается.) Что тут делается, однако.
ТАШАЕВА. Как ты, скажи?
БЕЛОЗЕРОВ. Хто, я? Нормально.
ТАШАЕВА. Это хорошо или плохо?
БЕЛОЗЕРОВ. М? По-разному. Снимаюсь немножко. В рекламе тут был, не видела? «Надежней партий, фракций пакет доходных акций!» И — Борис Васильевич в полном блеске.
ТАШАЕВА (прыснула). Бобби, а я замуж вышла!
БЕЛОЗЕРОВ. Да ты что?! Мои соболезнования. Поздравления. Кто сей счастливец?
ТАШАЕВА. Одноклассник мой. На новый год поедем…
БЕЛОЗЕРОВ. Чего? Куда поедете?
ТАШАЕВА. Да нет… В святую землю!
БЕЛОЗЕРОВ. Он у тебя кто, батюшка? Нет, серьезно?
ТАШАЕВА. Да нет... Сынок твой как?
БЕЛОЗЕРОВ. Нормально, растет сынок.
ТАШАЕВА. «Нормально». Все у тебя нормально.
БЕЛОЗЕРОВ. Да? (Подошел к роялю, играет.) «В лунном сияньи снег серебрится…»* А странно, не находишь? Почему он только ей позвонил?
-----------------------------
*Романс Е. Смолянинова
ТАШАЕВА. Не знаешь? У них отношения были, причем, многолетние.
БЕЛОЗЕРОВ. Это да, но... Лилечка всегда была с причудами.
ТАШАЕВА. Хочешь сказать, что никто ей не звонил, она все придумала?
БЕЛОЗЕРОВ (играет). «...Вдоль по дороженьке троечка мчится...» Не знаю.
ТАШАЕВА. Все мы с причудами.
БЕЛОЗЕРОВ. О, это да! (Захлопнул крышку рояля, прохаживается.)
В правую дверь зала, опираясь на палку, входит Мирский, высокий старик с прихваченными сзади резинкой длинными седыми волосами, с
астматическим дыханием. Через плечо у него холщевая сумка. Стоит, закрыв глаза, втягивает в себя воздух театра.
Семь лет, срок более, чем... А она не сказала, не перечислила, кто ему нужен, персонально?
ТАШАЕВА. Тебя перечислила. Всех, кому дозвонимся.
БЕЛОЗЕРОВ. Это много – всех. Иных уж нет…
ТАШАЕВА. Да, Валя...
БЕЛОЗЕРОВ. А Мирский живехонек. Вот они, парадоксы жизни.
МИРСКИЙ. Дети мои... Я сам удивляюсь.
ТАШАЕВА. Лев Александрович!
МИРСКИЙ (поднимается на сцену). Алеша! (Поцеловал ее.) Хэлло, Боб! Хау ду ю ду? (Пожал ему руку.)
БЕЛОЗЕРОВ. Извините, Лев Александрович…
МИРСКИЙ. Акустика у нас тут хорошая. Да и слух у меня еще… Так хау дую ду, спрашиваю?
БЕЛОЗЕРОВ. Нор… Тьфу. Дую, Лев Александрович, пока что. (Развернул для него кресло.)
МИРСКИЙ (рассматривает кресло). Теперь уже и не вспомнить, откуда это. «Не было ни гроша»? (Сел.) Да, дети мои, семь лет — это много... Вам Ли;ля звонила? Слушайте, как она кричала, — похоже, просто не в себе была.
ТАШАЕВА. А мне, наоборот, таким сонным голосом: «Позвони тому, этому. Боба вызвони». «Вызвони», а? Слово какое.
МИРСКИЙ. Я нужен оказался, вы подумайте... Кажется, осознал уже: театр — в прошлом, все улеглось уже, улетучилось. В «Пятерочку» хожу, с собакой… Собаки уже нет, внучки… Младшая в этом году институт кончает. Последние годы к чтению
пристрастился. (Достал из сумки толстую, потертую книгу.) Вот, «Поющие в терновнике» не читали? У меня библиотека через дом, хожу.
БЕЛОЗЕРОВ. Где-где, простите, поющие?
МИРСКИЙ. В терновнике.
БЕЛОЗЕРОВ. Мне послышалось, в дерьмовнике.
ТАШАЕВА. Фу, Боб.
МИРСКИЙ. А так все хорошо, дети мои, все хорошо...
Пауза. Белозеров ходит. Мирский со вздохом погрузился в чтение.
БЕЛОЗЕРОВ (посмотрел на часы). Да, с ба-альшими странностями мадам. Обзвонить всех… Билась в истерике, говорите? И где она?
ТАШАЕВА. А он?
БЕЛОЗЕРОВ. Что?
ТАШАЕВА. Нетерпеливый ты наш.
БЕЛОЗЕРОВ. Дела какие-то есть, понимаешь. Ладно… (Прохаживается.) Ну а ты как? Денежки зарабатываешь, бабло?
ТАШАЕВА. Бабло? Бабло гребут, а не зарабатывают… Как говоришь? «Надежней партий, фракций... пакет надежных акций»? Это сейчас нормально?
БЕЛОЗЕРОВ. У тебя есть другие предложения? Давай, рассмотрим.
ТАШАЕВА. Нету, Боб, никаких предложений. Извини.
БЕЛОЗЕРОВ (остановился против Мирского). Интересная книжка?
МИРСКИЙ. Очень.
БЕЛОЗЕРОВ. Про что?
МИРСКИЙ. Про… жизнь, золотко мое. И про людей хороших.
ТАШАЕВА. Она всегда опаздывала.
БЕЛОЗЕРОВ. А он? Он опаздывал когда-нибудь, не помню? Бывало такое?
ТАШАЕВА. И я не помню. Я всегда всех ждала, я приходила первая.
МИРСКИЙ. Однажды он вообще не пришел. Ночью у него папа умер.
БЕЛОЗЕРОВ. Вот и она, голубка.
В правую дверь зала в длинном пальто, стремительно входит Хохлова, на ходу разматывает шарф. В ее за 50 в ней еще сохранилась былая неотразимость.
ХОХЛОВА. Салют! (Поднялась на сцену.) Простите, я, кажется, опоздала. (Целуется со всеми.) Боб… Аллочка… Лев Александрович! Ах, не поверите, вы снитесь мне, – ваш голос, ваши такие мирские интонации!
БЕЛОЗЕРОВ. Какие-какие, мерзкие?
ТАШАЕВА. Боб, хватит!
ХОХЛОВА. Ни капли не изменились... Аллочка, не надо так сердито смотреть! Простите меня, троллейбуса пришлось подождать.
МИРСКИЙ. Помнится, голубка, вы приезжали на автомобиле. «Пежо», если не ошибаюсь. С шофером.
ХОХЛОВА (смеется). Ах! Свежо предание — «Пежо»!..
Пауза.
Ну что вы? Как вы?
БЕЛОЗЕРОВ. Лилия Юрьевна, у меня сегодня еще встреча намечена! В чем дело? Где он?
ХОХЛОВА (обвела всех взглядом). А он…
БЕЛОЗЕРОВ. Что?
ХОХЛОВА. Больше никому не звонил?
БЕЛОЗЕРОВ. Хороший вопрос.
ТАШАЕВА. Он вам позвонил, Лилия Юрьевна! А вы мне.
МИРСКИЙ. И мне.
ХОХЛОВА. Да, я помню. То есть… По-моему, он сказал, что, может задержаться.
ТАШАЕВА. Вы этого не говорили.
ХОХЛОВА. Только сейчас вспомнила.
ТАШАЕВА. Зачем же назначил на 11?
ХОХЛОВА. Всегда было в 11. Что вы так смотрите?.. Ах, для меня это была такая неожиданность, что он позвонил! Совершенно обалдела. Не могла понять, кто говорит… Я так занята сейчас, мне ни до чего просто, ни до чего!
МИРСКИЙ. Чем же, голубка, вы так заняты?
ХОХЛОВА (смеется). Книжку выпускаю!
МИРСКИЙ. Вы стихи пишете?!
ХОХЛОВА. Представьте!
БЕЛОЗЕРОВ. «О, голубка моя...»
МИРСКИЙ. Да, дети мои... За семь лет многое измениться может. (Озирается.) Помнится, лет тридцать мне было с небольшим, в люк этот свалился. Ни перелома, представьте, ничего. Но коленку сильно расшиб.
ХОХЛОВА (хохочет).. Ой, а как я в театр без юбки приехала? Это просто…
БЕЛОЗЕРОВ. Ностальгия, я понимаю. Лилия Юрьевна, один краткий вопрос: звонил он вам или это лишь плод вашего поэтического воображения?
ХОХЛОВА. Звонил, а как же? Какого воображения, вы что?.. Вы такой суровый, Боб!
ТАШАЕВА. А в 11 сказал или нет?
ХОХЛОВА. А как же, Аллочка? Всегда было в 11...
БЕЛОЗЕРОВ. Может, он имел в виду в 11 по американскому времени? По среднеамериканскому? Ведь он был в Америке?.. (Хохловой.) Что с вами, голубка? Вы что-то сильно побледневши!
ХОХЛОВА. Нет-нет, Аллочка, Боб… Жарко тут, душно. (С вызовом.) Вы, что, мне не верите, я не понимаю? Я, что, сумасшедшая, по-вашему? Реальность от снов не отличаю?
БЕЛОЗЕРОВ. А что вы так нервничаете, Лилия Юрьевна?
ХОХЛОВА. Я? По-моему, это вы нервничаете!
БЕЛОЗЕРОВ. А по-моему, вы!!! Вы что-то вспоминаете, да, – мучительно? Что? Звонил он или нет?!
ХОХЛОВА. Я, что, сумасшедшая, по-вашему?..
ТАШАЕВА. Не надо, Боб. (Шепчет.) Что бы ни было, давайте просто сидеть и…
БЕЛОЗЕРОВ. Сидеть?
ТАШАЕВА. И ждать
Пауза.
ТАШАЕВА. Как ты пел романсы, Бог ты мой! Боб!
БЕЛОЗЕРОВ. Ага, я помню, помню. (Подошел к роялю, бренчит, поет все громче.) «Только раз бывает в жизни встреча, только раз… еще раз, еще раз, еще много-много раз!!!»
Ну все, хватит. (Захлопнул крышку рояля, встал.)
ТАШАЕВА.(Хохловой). А он вам на мобильный не звонил? Тогда там номер остался, позвонить можно!
ХОХЛОВА. Ах, да успокойтесь же! Он сказал… сказал…
БЕЛОЗЕРОВ. Что он вам еще сказал, черт побери?! (Пашаевой). Да отпусти ты меня!. Что ты вцепилась? (Хохловой.) Сказал, меня больше нет нигде и не ищите, да?!
ХОХЛОВА. Нет, что... что он задержится.
БЕЛОЗЕРОВ (Ташаевой). Никто не звонил ей, ты еще не поняла? Ей все приснилось! (Хохловой.) Да, да, вы сумасшедшая!
ТАШАЕВА. Подожди… (Хохловой.) Разговор ваш вы можете воспроизвести?
ХОХЛОВА. Могу... Конечно. «Лиля, здравствуй». «Макс, это ты?!» «Послушай: за эти годы я очень многое понял. У меня есть что вам сказать, надо встретиться. Пожалуйста, позвони…» Вас всех назвал. Еще Валю Ткаченко. Я кричу: «Макс, Валя умер!»
БЕЛОЗЕРОВ. И дальше что?! Обрыв связи?! Откуда он звонил? С Венеры, с Марса?!. Или это вам в бреду алкогольном померещилось? Пьете, мадам? Виски, тикилу? Что предпочитаете?
ХОХЛОВА. Господи… (Заплакала.) Что вам надо? Он вам встречу назначил!
МИРСКИЙ (огляделся). В этом здании брошенном, не отоплеваемом, предназначенном к сносу или Бог знает, к чему.
БЕЛОЗЕРОВ (прохаживается). Да, любопытная история, весьма. (Нашел шляпу из какого-то, возможно, шекспировского, вытряхнув пыль, надел ее на себя.) Года три – когда это было? — в «МК» сообщение было: нашли его в Сан-Франциско бездыханного, и – шприцы по всему полу?
ТАШАЕВА. Но потом было опровержение! Это был не он!
БЕЛОЗЕРОВ. Но с тех пор его никто не видел.
ХОХЛОВА. Зачем же вы пришли?
БЕЛОЗЕРОВ. Действительно. Зачем мы пришли?
Пауза.
ТАШАЕВА. Затем, что, когда от жизни ждать нечего, остается – только чуда.
МИРСКИЙ (показывает в книгу). Вот. Послушайте.
БЕЛОЗЕРОВ. Хм, ждать чуда. Алеша предлагает.
ТАШАЕВА. Никому я ничего не предлагаю.
ХОХЛОВА. Боже мой! (Разрыдалась.)
МИРСКИЙ. Голубка, что с вами?
ХОХЛОВА. Ну простите меня, простите, что потревожила, отвлекла от ваших дел... Признаюсь, у меня случаются... наваждения какие-то. Вдруг покажется, например, что я на сцене... Наверно, и это тоже наваждение какое-то было. Наверно…
БЕЛОЗЕРОВ. Мадам, я ночь не спал, вы понимаете это?!! Я все передумал, перевспоминал!!!
ТАШАЕВА. Я тоже, Бобби.
БЕЛОЗЕРОВ. А теперь вы говорите: «Ах, наваждение какое-то»?!
МИРСКИЙ. Тихо, дети, тихо. Прошу вас… Вот… (Читает.) «Есть легенда о птице, которая поет лишь раз в жизни. Однажды, в назначенный Богом миг она покидает свое гнездо, летит искать куст терновника. Найдя его, она бросается грудью на самый длинный, самый острый шип и, возвышаясь над несказанной болью, поет. И весь мир, замерев, слушает, и сам Господь улыбается в небесах. Ибо все прекрасное в мире оплачивается страданием. Так гласит легенда».*
------------------------------
*Колин Маккалоу, «Поющие в терновнике».
ХОХЛОВА. Ах, это про меня.
ТАШАЕВА. И про меня тоже.
БЕЛОЗЕРОВ. Хм. Это про птицу, дамы. Дятел называется! (Ташаевой.) Что, что, детка? Тебе не нравится мой юморок?
ТАШАЕВА. Бобби, милый... Что-то с нами стало со всеми. И со мной, да-да, и с мной тоже! (Шепчет.) Может, со мной больше всех.
ХОХЛОВА. А с тобой что?
ТАШАЕВА. Все время вижу его. В метро еду, смотрю в темное окно и… что-то он мне шепчет оттуда.
БЕЛОЗЕРОВ. У тебя тоже галлюцинации, детка?.. Этот сидит, книжку читает. Все мы сумасшедшие, что ли?
ТАШАЕВА. Почему он сбежал, скажите?
ХОХЛОВА. Последние годы он страшно мучила депрессия.
ТАШАЕВА. А почему депрессия?
ХОХЛОВА. Развод, разлука с сыном…
БЕЛОЗЕРОВ (Ташаевой). А ты, что, не знаешь? «Развод». По всему, «почему»! Он здесь чужой был – всем!
ТАШАЕВА. Кому всем? На спектакли лом стоял!
БЕЛОЗЕРОВ. Вот поэтому и был чужой! Власти! Человек со стороны! Ну и мы с ним тоже, конечно, лишние. Они его ненавидели, потому что – гений, а они все ничто, говно собачье!!!
МИРСКИЙ. Боб, вы очень точно сформулировали. Потому что он от Бога, а они от дьявола.
В долгой тишине раздался хлопок, еще один.
МИРСКИЙ. Что это?
БЕЛОЗЕРОВ. Так, ничего. Убили кого-то. И контрольный выстрел. Посмотрел на часы.) Твою мать… Виноват, дамы, простите (Прохаживается.)! Речь образованных людей, судари мои, похожа на питомник элитных… или элитарных?.. собак. Однако! Выйдешь эдак прогуляться, а она и прилепится, и прибьется к тебе, какая-нибудь тварь шелудивая, бездомная. А, не дай Бог, пожалеешь, приютишь, и прости-прощай твой элитарный… или элитный питомник! «Не так ли и ты, Русь?» Нет, это, кажется, не отсюда… (Спрыгнул в зал.) Счастливо оставаться, сударыни и вы, сударь.
ТАШАЕВА. Боб, подожди.
БЕЛОЗЕРОВ. Чего, смерти? (Идет к левой двери, дергает, она заперта.) Что такое? Забавно. (Идет через зал к правой двери. Результат тот же.) Твою!.. (Побежал к центральной двери в глубине зала. И эта не открывается. Возвращается на сцену.) Хм. Нас заперли? Мы в мышеловке, господа.
ТАШАЕВА. Бред какой-то. (Побежала за кулису, пытается открыть дверь сцены.) Откройте!!! (Вернулась.) И там тоже.
БЕЛОЗЕРОВ. Или это меня так достают – так своеобразно, образно?
ТАШАЕВА. Кто тебя достает?..
МИРСКИЙ. Вы, и правда, не в себе немножко. Тут охрана должна быть. Охрана заперла.
БЕЛОЗЕРОВ. А почему входная дверь открыта?
ТАШАЕВА. Да, странно.
БЕЛОЗЕРОВ. Нас заманили сюда… Причем, это уже второй акт. Первый был – мадам, пригласившая нас на свой сеанс психоза...
ХОХЛОВА (плача). Ну простите! Я хотела, я думала… что мы одинаково… Хотелось снова ощутить это, понимаете?
БЕЛОЗЕРОВ (убегает за кулису, ногой, плечом пытается выбить дверь). Откройте, вы, уроды, б… (Возвращается, потирая плечо.)
ТАШАЕВА. Боб, не надо, милый, не бесись! Матушка!!! (Хохловой.) Мадам, вы сейчас откроете дверь, хорошо? Любую. Или я ее открою вашей головой. Я это могу, мамой клянусь!
ХОХЛОВА. Отойдите от меня!!! «Мамой клянусь». Вы бандит, что ли?
БЕЛОЗЕРОВ. Вы даже не представляете, до какой степени!
ТАШАЕВА. Боб, давай стучать, кричать, они откроют! И мы разойдемся. И все кончится. Только, пожалуйста, не надо...
БЕЛОЗЕРОВ (озирается дикими глазами; взгляд остановился на Мирском). О, скульптура из Музея изящных искусств — «Пророк Самуил с книгой. С Торой».
ХОХЛОВА (кричит). А зачем вы пришли, вы мне скажите?! Ведь вы же все знали, все!
БЕЛОЗЕРОВ. Вы знаете, как это называется? Провокация. Да, может быть, мы все сумасшедшие. Возможно. Но провоцировать сумасшедшего… Вот что, вы оплатите нам моральный ущерб. Мой, по крайней мере. (Бьет ее по щеке.)
ТАШАЕВА. Господи, Боб!!!
ХОХЛОВА. У меня же синяк будет!
БЕЛОЗЕРОВ. У вас много синяков будет!!! (Бьет по другой щеке.)
ТАШАЕВА. Сумасшедший, перестань!!! (Пытается оттащить его от Хохловой.)
БЕЛОЗЕРОВ (оттолкнув ее, повалив Хохлову, бьет ее ногами.) Чтоб ты сдохла, шлюха, тварь поганая!
ТАШАЕВА. Бог ты мой! Господи, спаси! (Упала на колени.)
ХОХЛОВА. Сейчас он убьет меня.
МИРСКИЙ (встал). Тихо, дети, тихо. (Стучит палкой.) Тихо, я сказал, так-растак мать вашу!!!
Пауза.
Такая вот история загадочная. Под Новый год возвращаюсь я из санатория «Кратово», раз в месяц выступаю там. Иду с вокзала через скверик. Мужичок стоит, похоже, новый год он уже встретил, пошатывает его слегка на ветру. Правой рукой за елку держится, в снег она воткнута. А жена меня запилила: «Купи да купи живую елку, старая ей совсем надоела». Спрашиваю: «Продаешь, мужичок, елку-то?» «Продаю, отец, вот, последняя осталась, бери». Даю ему, сколько он просил, не торговался, а он вдруг ка-ак дунет, весь хмель с него сошел в миг. Я елку беру, а она, собака, не берется.
БЕЛОЗЕРОВ. Она, собака, росла там.
ХОХЛОВА. Ха-ха! (Бобу.) А вы откуда знаете?
БЕЛОЗЕРОВ. Эту историю, Лев Александрович, я слышал лет эдак …надцать назад, еще в училище. И не от вас.
МИРСКИЙ. Правда?.. И не от меня? А я ведь преподавал лет …надцать назад.
ТАШАЕВА. А тот, кого ждем, он не придет?..
2.
Темное помещение, пенал – комната дежурного, кругом все пыльное, старое. Слева пропитанный пылью диван, в глубине письменный стол, справа массивное кресло, такое же, как на сцене, в котором сидел Мирский. На столе телефонный аппарат и длинная бутыль вина. На спинке дивана острием вниз стоит шпага.
Входит дежурный БАХ, ему около 60-ти, седые, нечесаные волосы, мятый костюм. Повесил связку ключей на гвоздь, посидел на диване, глядя в пространство, достал из холодильника пакет с бутербродами и огурцом.
БАХ. Приятного вам аппетита, Иван Иванович. (Ест, запивая вином.) Благодарствую, Иван Иванович. ( Руки его заметно дрожат.) Фаст-фуд.
Звонит телефон.
(Взял трубку. Сладким секретарским голосом.) Ильинская, 6, дежурный Бах слушает!.. Здравствуйте, Людмила Афанасьевна, очень рад… Что-что?.. А я выходил, убирался, помещения проветривал… А как же, Людмила Афанасьевна! У нас тут полный порядок, не извольте… (Хотел поставить телефон на колени, уронил его на пол.) О, Боже мой. (Схватил трубку.) Алло, алло! Не работает. (Нажимает на рычаг, слушает.) И гудка нет. Ка-та-стро-фа. Сейчас проверять примчится. «Иван Иванович, что у вас с телефоном?» «А что у нас с телефоном?» « Да вы пьяны?! Он совершенно пьян!» «Ни Боже мой, Людмила Афанасьевна, вы с ума сошли, что ли?» Боже, Боже, что же, что же…
(Сидит, задумчиво жует, вскочил, стал убираться в комнате. Снова послушал телефон.) «А вы его не уронили случайно?» «Да ни Боже мой, Людмила Афанасьевна!» «А почему у вас руки дрожат?» Бабушка, а почему у тебя такие большие уши? «А от старости, дорогая, от старости!» Нет, так нельзя, вы что, выгонит – на улицу….
А интересная у меня работенка, вы не находите? Можно такой диалог себе вообразить... Не с вами, нет. С кем? Да хоть с Господом Богом самим, неважно. «Вы тут, собственно, кем будете, уважаемый?» «Я? Дежурный, а что?». «Дежурный кто, сантехник?» «Нет, не сантехник». «Электрик?» «Нет, не электрик». «Пожарный? Медбрат? Вы тут дежурный кто-о?!» «Просто! Дежурный, понял, ты, Господи?! Сижу, караулю! Чего? А хрен его знает. Чего-нибудь!» Честь имею, Господи Боже ты мой, человек-никто! (Встал, раскланялся.)
Ладно, я вам честно-откровенно, находясь в трезвом уме и в этой… в памяти. Когда-то тут был театр, так? В безвозвратном, наивном таком, пахнущем сиренью и левкоями прошлом... Или левкои не пахнут? Неважно. А я был… так скажем: гомо пишущий – в этом самом проклятом прошлом. Буквы, слова пишущий. Цифры – нет.. И потому я здесь в настоящем. Зачем? О, вот он самый… «That is the question»! «Зачем ты здесь?» А на случай, как говорится. Да не пожарный! На случай – а вдруг он откроется, театр! А я уже вот он, тута. Пишущий. Опа! Поняли вы, Людмила Опанасьевна? Ну уж извините, конечно, уж какой есть – пишущий. Вы скажете: «Сумасшедший ты просто, Иван Иванович, вот и все». Да-да-да, и будете правы, и правы будете... (Продолжая свой монолог, Бах с бутылкой в руке залезает то на стул, то на диван, на стол.)
В некотором смысле, в определенном контексте искусство, вообще, дело рук сумасшедших, вы не находите? Копают там – в себе! – раскопками занимаются. Да кому это надо? Да пропади вы все, – никто и не заметит! А они – все равно. Сумасшедшие, ну? Но! У них своя маленькая хитрость, Людмила Ахренасьевна. Какая? Ведь все их штучки, писания их, – это сплошная фига в кармане! Кому? Вам, кому же? «Вы не зовете нас на ваши банкеты-круизы, в ваши финансовые аферы-пирамиды, распилы-откаты, а зато мы можем вот что!» «Сикстинскую мадонну» изваять, поняли вы, черт вас возьми?!!
Конечно, может я и не могу «Сикстинскую», может, я ему и не пригожусь, ему, скорей ему скорей Шекспир пригодится. Ну тогда зачем ты здесь, вы спросите? Так вот, я и хочу вам сказать, Людмила Афанасьевна: не знаю! Что же, что же, Боже, Боже. Вся жизнь – надежда, безуспешная, увы…
Зачем все это было?
Меня слепила
ты, пресвятая, преслепая сила,
мое небытие,
немыслимый Эдем,
развеяла – зачем?
Зачем?
Всю жизнь судьбы я мнил сорвать завесы.
Меж строк стиха… чего еще там?.. пьесы,
Как кровь, сочилась главная из тем:
заче-ем?!
Зачем? Молчишь? «А в ответ тишина».*
----------------------------
* Из песни В,Высоцкого.
И вдруг в эту мертвую тишину ворвался звонок. Не ваш… Как он меня вычислил? Почему именно мне позвонил? Не знаю, не спрашивайте. Мы с ним встречались, неважно…
Что сказал? Да, что же, что же?.. (С удивлением посмотрел на бутылку в руке.) Бутылочка волшебная, в ней все больше вина! Прилив, что ли? (Сделал глоток.) «За эти годы, – сказал он, – я многое понял, друг мой». Что понял? Да, что же, что же… «Спектакль, – сказал он, – это действие. А действуют – не на сцене, в жизни – только свободные люди, почувствовавшие запах свободы. Сказано: «страна рабов, страна господ». Здесь нет действующих лиц… Да не Господь Бог, Людмила Фигасьевна, Макс это, Макс сказал: «Посмотрите на эту копошащуюся массу, две тысячи лет справляющие друг на друга свои все те же муравьиные потребности! Ведь это же генетическое, хроническое бездействие!!! Можете написать об этом, друг мой? Пусть Бог вам поможет».
Вы скажете: «Тебе это в алкогольном сне примерещилось!» И вообще, какое-то драное агентство сообщило: его нашли на рельсах под Страдфордом-на-Эйвоне, разрезанного пополам! Нет, извините, Людмила Афанасьевна, было опровержение другого драного, агентства, было, было.
Ладно, пусть сон, бред, Но что я мог ответить на это? Что я старый, мхом оброс, как паровоз, что у меня жена инвалид, что я дежурный никто, а начальница моя – вы, Людмила Ахренасьевна, вы-ы?! Не мог же я ему все это, как по-вашему? Никак по-вашему? (Ударил ногой по телефону, тот далеко улетел.) Всё, теперь вдребезги.
(Пополз к нему, взял трубку.) Гудок! Работает!.. Поняли? У нас тут все супер-пупер, чикен-пукен, у нас полный революционный порядок, Людмила Барабасьевна, не извольте беспокоиться… (Хлебнув из бутылки, привалился к дивану, засыпает.)
3.
Зал театра. На сцене ХОХЛОВА И ТАШАЕВА сидят рядом на помосте, вторая смазывает первой опухшее лицо кремом. МИРСКИЙ, опираясь на палку, прохаживается по сцене, улыбаясь своим воспоминаниям.
ТАШАЕВА. Ничего, ничего…
БЕЛОЗЕРОВ (дергает дверь в зале, стучит кулаком). Эй, вы, психи!!! (Приложив ухо, слушает.) Глухо. (Поднимается на сцену.) Еще раз: простите, Лилия Юрьевна, я в самом деле обезумел.
МИРСКИЙ. Вы разрешите продолжить?
ХОХЛОВА. Ладно, хватит, Боб, я уже простила.
МИРСКИЙ. Так вот…
БЕЛОЗЕРОВ. Как это называется, Алеша? Наложить эту...
ТАШАЕВА. Повязку? Что наложить?
БЕЛОЗЕРОВ. Какую повязку? Наказание! В церкви, ну?
ТАШАЕВА. Епитимью?
БЕЛОЗЕРОВ. Вот. (Хохловой.) Наложите на меня епитимью.
ХОХЛОВА. Пострадать хотите? Страдания пойте.
МИРСКИЙ (стучит палкой). Послушайте, наконец, старика!!!
БЕЛОЗЕРОВ. Тихо, старик, тихо. (Сел к роялю.) Не саратовские только, всероссийские.
«Много песен слыхал я в родной стороне,
в них про радость и горе мне пели.
Из тех песен одна в память врезалась мне,
это песня рабочей артели…»
МИРСКИЙ (воспользовался паузой). Так вот. Слушаете? «Я хочу иметь от вас ребенка!» – она говорит. На полном серьезе. Я говорю: «Девушка, вы с ума сошли! Да у нас ничего не получится!» Она говорит: «Не волнуйтесь, получится». Я ей говорю: «Хорошо. Давайте поспорим?» Поспорили!.. Ну спрашивайте же: «И чем дело кончилось?»
ПАШАЕВА. И чем дело кончилось, Илья Александрович?
МИРСКИЙ. Я выиграл!
БЕЛОЗЕРОВ. Эту историю я тоже слышал.
МИРСКИЙ. Все-то вы слышали… (Сел в кресло, взял книгу.) Ох, дети мои, дети!
ХОХЛОВА. Хорошо! Епитимья, говорите?.. Мы всегда такие закрытые были, изображали друг перед другом что-то. Давайте один раз в жизни, черт побери, откроемся! А? Не хотите?
БЕЛОЗЕРОВ. Исповедь? Вы это хотите?
ХОХЛОВА. Вот вам епитимья!
ТАШАЕВА. После исповеди должно быть причастие. С этим как быть? А может, вместо святых даров, хлеба, вина, он сам придет?
БЕЛОЗЕРОВ. Маэстро! Лев Александрович! Вы согласны? Вы пригласите нас на экскурсию в свою престарелую душу?
Тот сидит, остекленевшим взглядом глядя в пространство.
ХОХЛОВА. Хорошо, давайте, я первая. Как автор идеи. Вообще, я же виновата кругом. Я вас пригласила.. Хорошо. Чтобы вы поняли, наконец. А там уж решайте, сумасшедшая я или нет…
Такая вот подробность, например: я не запоминаю сны. Лет уже не знаю, сколько. Иногда думаешь, вообще, ничего не снится. Но вдруг среди ночи на улице собака завоет или машина засигналит, проснешься, и – вот он перед тобой, сон, как на ладошке, сесть и записать. Но опять засыпаю, а утро ничего вспомнить не могу. Потом полдня ходишь, ходишь…
ТАШАЕВА. Это вы к чему?
БЕЛОЗЕРОВ. Погоди, Алеша.
ХОХЛОВА. Погоди, Алеша, это важно. Я ведь хочу вам душу свою вывернуть, чтоб вы увидели, что там… Мужу молодость снится, институт, Аркаша Лебедев, Мацкевич какой-то, а мне… Раньше – один и тот же кошмар постоянный: на сцену выхожу, рот открываю, как рыба, и – ни словечка. Ничего не помню! А сейчас – иногда фразы какие-то вспоминаю, просто фразы, которые говорит, неизвестно, кто. Муж смеется… смеялся: «Брось! Не девочка уже». Разве ему объяснишь? Это климакс, наверно, – сны эти на грани ужаса. И постоянно в жар кидает… Нет, вам не понять, что такое для женщины, которая смазливенькая была, куколка, у которой была масса поклонников и, да, да, любовников, и, поверьте, мужчины все не из последнего ряда! – что для такой вот это сознание приближающейся старости.
Мигает, меркнет свет.
Я знаю, весь театр про меня твердил: шлюха. И под него, подкладывалась, под Макса. Ах, думайте, что хотите. Я шлюха? А знаете, почему? Потому что муж мой – абсолютная деревяшка. Был. В больших чинах, с министрами пил, с генералами, а в постели… Все время своего искала, настоящего. Вообще, о мужчинах, честно скажу, я невысокого мнения – во всех смыслах, и в этом тоже. Макс… Хотите знать, что было с ним? У него были такие нежные, робкие пальцы… Он ценил жену, она ему очень помогала, а любил меня. На гастролях по кладбищам таскал. Самое подходящее место, он считал, для разговоров о жизни, о смысле жизни. И я тоже любила его, любила. Как ребенка, может быть. Ведь он ребенок был, вы согласны? А постель… для него это была такая… может быть, немножко обременительная неизбежность. Взрослости. А для меня это всегда был разочаровывающий финал, почти всегда.
Может, потому… А! Мы же открыться решили! Как раковины!... Неужели Господь, я всегда думала, не мог поэстетичней что-нибудь придумать? Никогда не задумывались? Не так по-скотски. Или потому это, что не для нас замышлялось, не для людей с длинными пальцами, а для них всех этих жующих и снующих? Ах!..
«Я только снов хочу. Любви объятья грубы,
назойливы слова.
И лишь прощаясь, вас я поцелую в губы
и то едва-едва».*
-------------------------------
*Татьяна Ефименко, «Мы можем быть вдвоем…»
Не помню, чье, но это… то самое.
БЕЛОЗЕРОВ (зажигалкой зажег свечу на рояле). Исповедь грешницы.
ХОХЛОВА. А главным для меня всегда было, знаете, что? Это сладкое ощущение себя на пересечении взглядов, в фокусе. Их взгляды, которые ползают по тебе, раздевающие, от которых – мурашки между лопаток. И это значит, что ты еще о-го-го, какой там вечер, еще солнце в зените!.. А Макс не любил тусовки, он любил кладбища.
Муж ушел от меня. Пока была в театре, старался не замечать мои шляния. Условия профессии, наверно, думал так. Да и сам шлялся. А тут пришла домой под утро. «Где ты была?!» «У зубного врача, а что такое?»
Самое смешное – что он, действительно, стоматолог-протезист из элитной одной поликлиники, Георгий Павлович, Гоги. Такой весь холеный, на пальцах черные волосики. Тут золотой перстень с сердоликом. Пальцы такие теплые и мягкие… Пациенты все у него были лапочки. «Вс;, всё, лапочка, уже не больно». Высокий грузин, курчавые волосы с проседью. Вот с ним было вс; просто ах и любви объятья не грубы почему-то, наоборот...
Всю жизнь искала своего, моего, и вот нашла, когда мне было уже… Женат, двое сыновей, один инвалид детства. Куда он меня только не водил – театры, рестораны! Любил показывать. Грузин ведь, его женщина должна быть самая-самая! А сам до чего хорош!
Вернулась домой часа в четыре ночи. Утра. Весь день были у него на даче. Шашлык, вино – «Киндзмараули». И так далее, и так далее! Душа танцевала просто. «Где ты была?! С кем?!» «Брось. Брысь!» – я ему, смеясь, сказала. И все на этом, разошлись, разъехались. В сущности, он не вредный мужик, мой муж. Готовить любит, покушать. Правда, хорошо готовит. «Ни в каких ресторанах, – говорит, – тебя так не накормят». Полмира объездил по командировкам. Серый, как мышь полевая.
Вы правы, Боб, у них, у жующих и снующих, и слов-то своих нет, все уличное. «Ты врубайся, врубайся!» Или вот это вот – «мало не покажется». Блатное. Ведь в бандитской стране живем! На прощание, правда, свое слово сказал: «Про*****». Никогда не слышала. Что это, прародительница, основательница рода?.. Еще спросил: «Сколько ты ему платишь?» Я – смеясь: «Нисколько! Мы друг другу себя подарили!»
А потом и мой Гоги... «Не могу тут жить, – сказал. – Прости». Встал передо мной на колено, руку поцеловал. Продал все, дом, дачу, и уехал, семью увез на родину, в Кутаиси, у него там родительский дом. Мужчина моей мечты...
Белозеров наигрывает на рояле мелодию романса «В лунном сияньи...»
Сын говорит: «Ты, мать, всегда была центровая». Была, да, старалась. И вот… Вы не знаете, что такое два года прожить одной, когда никто в глаза не посмотрит, кроме себя в зеркале, никто не назовет сокровищем…
Сын? Звонит, звонит. У него все, как надо, – коттедж с башенкой, киргиз садовник, нянька у внука. Каким-то он бандитским промыслом занимается, рэйдерство, что-то такое… Зарабатываю? Да никак почти. Сын подкидывает, муж иногда. Жалеет меня… Не хочу… Ничего не надо. Лежать только лицом к стене и… Что это, депрессия, скажите?
Достала из нижнего ящика трюмо пухлую красную папку с тесемочками, с бумагами, желтыми, как моча. Стихи мои девичьи. Вы знаете, даже удивилась. Ничего! Рифмы хорошие. Хотела напечатать когда-то, да… Театр, Макс. Не до чего было Так и пролежали. Но… понимаете, не мое это, чувствую. Как будто из другой жизни, не я писала. Алеша, Боб, никогда ни к чему нельзя вернуться, творчество, как и любовь, не терпит перерывов.
БЕЛОЗЕРОВ. Зачем же мы здесь собрались?
ТАШАЕВА. Чуда ждать.
ХОХЛОВА. Одна осталась в тишине этой звенящей…что уж и не знаешь, что звенит,
тишина эта или внутри тебя что-то? И чем ближе к ночи, тем сильней звон.
БЕЛОЗЕРОВ. Сосуды это, Лилия Юрьевна. Склероз называется.
ХОХЛОВА. Наверно. Может быть… И вот эта проблема снов. Выяснить решила, что там они мне, черт возьми, показывают? Расшифрую, выстрою в цепочку, тогда оно и придет, тогда и пойму, так решила. Что придет, что пойму – это неважно! Правда, Алеша? Как ты думаешь?.. Ясность какая-то, покой! И стала я кодировать себя: «Когда снится что-то главное, я просыпаюсь, я просыпаюсь». А главное – это когда сердце бешено колотиться начинает, правда же? Верный признак… Что же вы молчите, не спросите: «И вам удалось?»
БЕЛОЗЕРОВ. И удалось вам, Лилия Юрьевна?
ХОХЛОВА. Удалось, Боб! Мой будильник – мое сердце! В блокнот записываю... Сон про маму был. Чуть наклонно, почти вертикально, вот так руки распахнув, плывет в своем длинном халате, сиреневом, бархатном, поясок по ветру болтается, и оборачивается, шепчет мне что-то, зовет… Потом город снился какой-то, темный, липкий, холодный, но мамы там не было.
Еще фраза такая была, строчка, по воздуху плыла, покачивалась, как змей воздушный: «Чтобы звезды поняли сердце человека». Откуда она взялась и к чему прилепиться должна, я не знаю!
ТАШАЕВА. «Чтобы звезды поняли…»
ХОХЛОВА. Да.
ТАШАЕВА. Лилия Юрьевна, и пришло к вам это – неважно, что, – ясность, покой?
ХОХЛОВА. Ах! Нет, дорогая, не пришло!
Плачут.
ТАШАЕВА. Бог ты мой… Простите нас, дорогая, простите!
ХОХЛОВА. И вот наконец, позвонил он. «Лиля, это я» «Эл, ты?!» Все. Сумасшедшая, да? Как скажете.
Долгая пауза.
МИРСКИЙ. Город, холодный, липкий, который вам снился, – это, я полагаю, смерть, голубка. Страх смерти, сначала он приходит во сне. Днем мы его топим кто в чем: телевизор, компьютер, внуки, собака. Пока тебе пятьдесят семь, даже шестьдесят семь, это удается, а вот когда семьдесят семь… Вера нужна. А когда ее нет…Солнышко светит, за окном листва зеленая, а он подступает к горлу, ужас... А финал этого процесса — то, что нам всем еще предстоит… Когда она будет совать тебя в свой мешок, – цепляться за руки тех, кто сидит рядом, кто взбивает тебе подушку, одеяло поправляет, и шептать им, здоровым еще, – тем, кто после тебя жить будет: «Не отдавайте меня, не отпускайте!» Это уже ужас-ужас, дети мои.
ХОХЛОВА. Необычайно образно, Лев Александрович, и страшно – про мешок.
ТАШАЕВА. Но, к сожалению, это уже было – у Толстого.*
-------------------------------
*Л. Толстой, «Смерть Ивана Ильича».
МИРСКИЙ. Ну это уже слишком. Все у вас было. У меня еще не было.
Пауза.
ТАШАЕВА. Теперь мне раздеться? Моя очередь?.. Зрелище не приятных, предупреждаю, знаю, о чем говорю, я часто раздевалась перед зеркалом… Не буду, не пугайтесь. Скажу только, почему я раздевалась.
Мы приехали сюда из нашего Степанакерта, мне тринадцати не было. Мама бухгалтером устроилась в управу, она была хороший бухгалтер. Комнату нам дали в пятиэтажке. Соседка у нас была Панька, Прасковья, официантка из ресторана «Рига». Раз в неделю к ней приходил скульптор Купальников, известный, лауреат всяких премий. До чего красива баба, Бог ты мой, – грудь, бедра крутые. Утром выплывает на кухню в халатике на голое тело. Смотрит так нагло и напевает: «С чего начинается Родина…» Морда простовата. Мама с ней схватывалась – тут ребенок, девчонка, а там, за перегородкой, то смех, звон, то визги-стоны. В милицию ходила. Приходил участковый, разговаривал с ней, с Панькой, она ему, наверно, деньги давала, а, может, еще чего, а в воскресенье опять скульптор приходил. У нее сын, муж-алкаш где-то Подмосковье, а эту комнату ей скульптор оплачивал.
Так вот, стояла я перед зеркалом и думала, хоть бы меня кто-нибудь… Одно смущало: потом убьет обязательно – от стыда, что на такую полез. Однажды она маме кричала: «Пошла ты туда-сюда, я тебя выкину из квартиры вместе с мартышкой твоей!»
Раствориться хотелось, как кофе растворимое, – в жизни, в чем-нибудь. Не светит мне ничего в жизни, я поняла. Захотелось актрисой стать, чтобы во всем в этом растворяться – в ролях. В школе в сценках играла... Меня приняли в училище с первого раза, мелкие такие нужны были, травести.
Мне бы всю жизнь играть этих Алешу, Кая, зверюшек разных, если б не Макс. Я была ему интересна. Ему, вообще, – согласны? – интересны были вот такие… с вывихом, что ли. А всякие ресторанные красотки, вроде Паньки моей, – он был к ним равнодушен. Лилия Юрьевна, извините, но я знаю, что говорю!
ХОХЛОВА (смеется). А я без вывиха?
ТАШАЕВА. Может, потому и финал у вас был разочаровывающим, что для него дух был на первом месте, душа. Простите меня. А на кладбища он меня тоже водил…
Но еще про Паньку, про мысли мои детские. Тело, ноги эталонные просто, а морда – так. Глазища, правда, голубые, но все равно – стандарт. А Джоконду помните с ее улыбкой двойного изгиба? В этой ее улыбке, в уголках рта, и таилась ее душа больная, поняли вы? Я монна Лиза, я так решила, а она Венера, бабища.
Лилия Юрьевна, вам никогда не понять, что это было для меня, ненавидящей свое тело, Таню сыграть, Джульетту! И как я ему благодарна. Да с таким роскошным партнером. (Жест в сторону Белозерова.)
ХОХЛОВА. А мне – Дезде;мону с таким роскошным партнером. (Жест в сторону Мирского.)
ТАШАЕВА. Дальше раздеваюсь. Когда Макс исчез, я отравиться хотела. Носила в сумочке пузырек с уксусной эссенцией. У нас в девятом классе девочка выпила, когда забеременела. За школой у нас церковь была и кладбище. Старушки видели, как она там по сухим листьям каталась. Мне тоже захотелось по сухим листьям кататься и выть.
А однажды ехала в автобусе, смотрю, человечек стоит. Шапочка, пальто черное, волосы по плечам, а из-под пальто – ряса черная. Ни на кого не смотрит. «Извините, – говорю, – вы Витя Чижиков?» Мы учились в одном классе. Такой врунишка был, все сочинял что-то про себя. А тут стоит и молчит, вниз смотрит. Спросила его: «Вить, как ты священником стал? На тебя это совсем не похоже было». Говорит: «Я воевал полтора года на Кавказе». И посмотрел так, – мол, поняла или нет? Мы долго с ним шли по набережной. «Вить, – говорю, – помоги мне. Ты Женю Михалеву помнишь?» «Помню». «Я тоже отравиться хочу, как она». Он молчал-молчал, потом говорит, глаз не поднимая: «Читай «Евангелие», «Деяния апостолов». Что я еще могу тебе сказать?». Даже не спросил ничего, что я да почему. У него свои в душе… не тараканы даже, скорпионы. Алкоголик он. Зато на службу взял. Стою в конторке, свечки продаю, иконки, записки принимаю. Люди подходят, шепотом рассказывают про горе свое. «Что поделаешь? – я им шепчу. – Бог дал, Бог взял».
ХОХЛОВА. Помогает, Аллочка?
ТАШАЕВА. Помогает. Церковь?.. Помогает, да, пока ты там. А выйдешь… Сын Божий – это такой образ поэтический, я так для себя решила. Религия – это поэзия! А «верую» – это не то, что «верю», а это как понимать поэзию, чувствовать! Или музыку. Помогает. Пока ты там...
Одинокий он, Витька. Ладони холодные, липкие. Как город ваш. Это смерть убитых им в нем застыла?.. Замуж зовет. Боюсь я его. Мне кажется, у него в душе, как в фильме ужасов, – среди ночи вдруг визжать, кусаться начнет и какие-нибудь змеи изо рта полезут…
БЕЛОЗЕРОВ. Матушка…
ТАШАЕВА. Но все-таки, Бог есть, есть. Вчера лежала, пузырек свой в руке сжимала. Там пробочка резиновая, упругая. Открыла… (Хохловой.) И тут вы позвонили.
ХОХЛОВА. Есть, Аллочка, есть. Все в его руках, дорогая. Без пузырьков всяких. Не надо пузырьков.
БЕЛОЗЕРОВ (играет).
«…Вдоль по дороженьке троечка мчится.
Динь-динь-дон, динь-динь-дон –
колокольчик звенит.
Этот звук, этот звон…»
Ладно… Я в остатке? Рядовой Белозеров к стриптизу готов! Но мужской стриптиз, однако, дамы энд господа, в отличие от женского, – вещь грубая весьма, здесь нет того…
ХОХЛОВА. Боб, сосредоточьтесь.
БЕЛОЗЕРОВ. Хм. Да… Ладно, вот вам сказка про три желания, кои возникли у нашего героя за последние годы его вольного плавания по волнам жизни. Три. желания. Первым – ну естественно – была глория, слава, то, к чему мы и раньше шли постепенно – под рукой мастера, но теперь побыстрей захотелось, чтобы на улице все собаки оборачивались! И, естественно, чтобы это в хруст купюр конвертировалось.Ну а как же? Снялся пару раз в довольно заметных фильмах, стяжавших даже кой-где кой-чего. Но не ему, не нашему герою, стяжавших, вот в чем дело. Да и сам чувствую: нет, не то, не мое это. Кино – тут совсем другие нужны… приспособления.
Реклама, то, се. Года три покрутился. Что дальше? Власть и слава, говорите? А что, думаю, если туда попробовать – головой во власть\? Морда более или менее узнаваемая. Ей-богу, было. Был членом Общественного совета при.... Финансовые перспективы – более, чем, уж вы поверьте. Ведь там же — тс-с только — черная касса имеется, налогами не облагается! На ерунде сломался. Руководству один особнячок двухэтажный глянулся, в котором детский садик размещался. А садику предложили неподалеку полуподвального типа. И Борис Васильевич до того обнаглел, что написал письмо на самый верх. Результат? Домик этот они поимели, а Борис Васильевич… его тоже поимели, – мол, ты это все – жене своей на кухне впаривай, урод! Причем, желательно, шепотом!
Это уже какое было, второе желание? Ну вот оно и третье, бизнес называется. Причем, как замышлялось, честный бизнес, прозрачный, как слеза младенца. Деньги, бабки – да, конечно, но чтобы без криминала, тьфу-тьфу-тьфу! Ведь наш герой – он мечтатель, господа, он искренне верил, что такое бывает!
А тут пригласили его на акцию в ресторане одном. Устроитель – торговый дом «Бибиков». Выступал, читал всякое – Пушкина, Бродского, тост произнес за торгово-промышленный капитал страны. А когда надо, вы уж не сумлевайтесь, с досугом мы всегда подмогнем! Подходит такой рыжий, усики ежиком, с бокалом, и говорит таким рыжим голоском: «Есть деловое предложеньице, Борис Васильевич». Брат того главного Бибикова, Яша. «У меня, – говорит, – супермаркет «Элина», место замечательное» Ну правда, хорошее место, и там огромное подвальное помещение, в котором он, Бибиков-рыжий, хочет арт-кафе открыть, звезд приглашать, чтоб они пели, плясали, байки травили. Ну, то есть, буквально мечту нашего героя излагает! «Вы, – говорит, – известный артист, вам и карты в руки. Будете художественное руководство осуществлять.. Согласны?» Согласны, еще как согласны! Вот же она, жар-птица, сама в руки лезет!
В договоре с банком — на кредит — записали: «АО «Элина» в лице исполнительного директора Белозерова Б. В.» «Яша, – говорю, – я же худрук, какой же я исполнительный?». Говорит: «Для банка худрук – такого не существует. Да ерунда, – говорит – все это.. Договор не с тобой, с АО, тут так и записано».
Ну получили, обмыли. Недельки через две выясняется: кредит оный пошел на погашение каких-то там Яшиных прошлых дел, которых до хрена было. Потом и магазин закрылся, свет погас. И телефон Яшин, естественно, вырубился.
Дальше? Через какое-то время звонок раздался из охранного центра «Антей». «Землячок, должок за тобой. Когда погасишь?» У меня буквально все, что могло, опустилось. «Вы чо, пацаны? Это ж не со мной, с АО «Элина» договор! Яша говорил». «Никакой «Элины», – говорит, – нету, понял? И Яши твоего тоже. А в договоре, – говорит, – твое фамилие!» «Ребята, – говорю, – да у меня и денег таких сроду не бывало, я артист!» «А это, – говорит, – нас не…» Тут они термин такой специальный применили. «Давай, землячок. У тебя ведь сынок в школе учится № 255? Месяц сроку даем». У меня тут, поверите, ноги ходуном заходили… Такое вот было наше третье желание.
Восемнадцать тысяч я им через какое-то время отдал. Долларов, долларов. Баксов! «Дальше, – говорю, – если только себя на органы». «А чо, – смеется, – это вариант! Ладно, живи пока, артист». Жена в церковь подалась, тещу в больницу увезли.
Дальше?.. Дальше опять телефон звонит. «Предложеньице, землячок. Встретиться надо». Встретились. Сумочку дал мне полиэтиленовую, а там посылочка такая, ленточкой перевязана. «Сделаешь, ничего не должен». Вот то и сделаешь… Зашел я в маркет один, взял того-сего: сырку, сырковую массу… Люблю с детства. (Мирскому.) Маэстро, вы любите сырковую массу? Что-то вы затихли... Вот. А посылочку эту в картошку зарыл, в контейнер, дождался, когда никого не было… Господи, прости мою душу грешную!
На следующий день сообщение в СМИ: «В супер-маркете таком-то прогремел взрыв. Двое погибли, трое в состоянии разной степени тяжести доставлены в больницу. Пожар бушевал…» Вот, братья мои и товарищи... С тех пор нашему герою никто не звонил.
Что-что говорите? Полиция? Какая... Может, она это и была, самая.
Вот вам сказка про три желания. И вот вам Боб, толоконный лоб!
В качестве эпилога. Самое несбыточное желание, уже четвертое, извините. Сидеть бы эдак на бережку… не Черного, нет, Красного, Красного моря, – всю свою долгую, прекрасную жизнь, и бросать в воду камушки, чтобы они прыгали. И чтоб на километр туда и на километр туда ни одной вашей рыжей морды с усиками, дорогие россияне… (Играет на рояле.)
«Помнится зала
с шумной толпою,
лик моей милой
под белой фатою.
Динь-динь-дон, динь-динь-дон –
звон бокалов гремит,
с молодою женой
мой соперник стоит».
Отдаленный взрыв.
Мирский вдруг, привстав, тяжело, прерывисто задышал.
ХОХЛОВА. Что, Илья Александрович?
МИРСКИЙ. Нет, нет, все… о-кей. «Все, как прежде, и та же… гитара…»*
--------------------------------
*Из песни И. Дунаевского.
4.
Дежурный БАХ сидит в своей комнате на диване, опершись руками и лбом
на рукоять шпаги.
БАХ (бормочет). У нас тут полный, полнейший, не извольте беспокоиться, Людмила Афанасьевна…
Входит ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА, массивная, кругло-краснолицая дама.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Здравствуйте, Иван Иванович.
БАХ. Ждал вас, ждал. Добрый день.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. А почему вы меня ждали? У вас что-то случилось?
БАХ. Так с телефоном… На линии перебои какие-то были. Мы разговаривали,
я решил, что проверять приедете. Не ошибся.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (взяла трубку, послушала, положила). А почему входная дверь не заперта? Иван Иванович, сколько раз я вам говорила…
БАХ. Но я вас ждал, Людмила Афанасьевна!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Там звонок есть! Или он не работает?
БАХ. Что? Где?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. При входе звонок есть, вы не знаете?
БАХ. Знаю. Работает, почему, у нас все работает.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Или вы слышите плохо? Слуховой аппарат носить надо! Берут же таких… Признайтесь, по протекции к нам попали?
БАХ. Признаюсь, Людмила Афанасьевна. Школьный друг… (Показывает глазами наверх.)
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Что, очень высоко?
БАХ. Вы не поверите.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Где? В администрации Президента? Что ж… (Кивнула на шпагу.) Это откуда?
БАХ. Это? На сцене нашел. Театральный реквизит.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Все время к вам приглядываюсь, Иван Иванович. Какой-то вы…
БАХ. С приветом?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (смеется). С творческим!
БАХ. Вы, насколько я знаю, в прошлом тоже творческая личность.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Ну это… Вы только не ершитесь, я же с вами нормально разговариваю… (Принюхалась.) Пьете, что ли?
БАХ. Да ни боже мой! Что вы? Это у меня… дезодорант такой, Людмила Афанасьевна.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Я думала, уж вы-то, интеллигентный человек… Да с такими связями… Ой, горе. Скажите, есть еще на Руси непьющие мужики?
БАХ. Есть. Я думаю, есть.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Зал проветриваете? Влажную уборку делаете?
БАХ. В обязательном порядке. Пойдемте, покажу.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Сейчас пойдем. Должностная инструкция где?
БАХ. Что?.. А, вот, пожалуйста. (Ищет на столе, вокруг.) Все на месте, у нас тут полный... Вот, пожалуйста. (Нашел полиэтиленовую папку с инструкцией.)
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Журнал для записей?
БАХ. Какой?.. А. вот журнал. (Ищет. Руки его все больше трясутся. Нашел, наконец.) Вот, пожалуйста.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (изучает записи). Вы дежурство приняли или нет?!
БАХ. Принял, а как же?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. А почему вашей подписи нет?
БАХ. Да вот же она!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Вот этот вот крестик? Вы, что, неграмотный7 Вы драматург, по-моему?
БАХ (его вдруг качнуло). Извините…
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Боже, да он на ногах не стоит! Ну что мне с вами делать, скажите?.. Вы знаете, что я сейчас должна? Снять вас с дежурства, написать докладную, и пусть с вами начальство разбирается! Вы поняли или нет?!
БАХ. По… понял..
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. А что у вас друзья какие-то (Кивнула наверх.), меня это совершенно не касается. Поняли или нет?!
БАХ. Понял, Людмила Аф… Аф…
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Что?.. Ну тихо, тихо. Сядьте. Не буду писать.
БАХ (сел). Людмила…
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Может, скорую вызвать?
БАХ. Нет…Не надо скорую.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Вы в порядке?
БАХ. Да. Это от волнения… что вас вижу.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. У других люди как люди, а у меня… Ладно. Все нормально, говорите? Пошли, посмотрим, что там у вас делается.
БАХ. Только один вопросик можно? Если позволите.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Какой еще вопросик? (Посмотрела на часы.) Обед скоро.
БАХ. Людмила Афанасьевна, я размышляю тут на досуге. И совсем даже не пью, клянусь вам!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Ладно-ладно. Ну что? Говорите же! О чем вы размышляете?
БАХ. Любопытство гложет… Ведь наш фонд создавался для поддержания, так сказать, очагов культуры? Чтобы огонь не потух и так далее. Для поддержания творческих инициатив. Так? Потому вы сюда и пришли? Ведь вы же искусствовед в прошлом, театральный критик?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Ну так, так! Дальше что?
БАХ. А в результате стали менеджером по нежилому фонду.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. А это не вашего ума дело, Иван Иванович, вы поняли или нет?! Вы о чем-нибудь другом поразмышляйте, хорошо?
БАХ. Почему такое ****ство происходит, а? Скажите?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Сейчас же прекратите хулиганить, пьянь вы тропическая!
БАХ. Скажите, Людмила Афанасьевна! А потом пойдем зал смотреть.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Ладно... (Села в кресло.) Только разговор тет-а-тет, договорились?
БАХ. Клянусь вам! Антр ну! Или как там… Шерше ля фам!.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. У вас там что-нибудь осталось?
БАХ. Где? Что?..
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Да прекратите вы паясничать, наконец! Дайте, сказала!
БАХ. Приказ начальника… (Достал из-за спинки дивана бутылку.)
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (сделав два глотка, отдала ему). Ну и дрянь… Вы знаете, кто хозяин нашей организации?
БАХ. Хозяин? Нет.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Которому принадлежит девяносто процентов акций? Или девяносто пять. Министр наш! Дочка его, вернее! Очаги, говорите, поддерживать? Чтобы огонь не потух? Вот-вот, так примерно в уставе и записано.
БАХ. Ну? Так это замечательно.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Почему ****ство такое, спрашиваете? Потому что хозяина интересует состояние счетов! Ему нужны коммерческие проекты, а не… А самые коммерческие, вы знаете, какие?
БАХ. Публичные дома?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. В том числе, да! Казино, рестораны, ночные клубы!.. Имейте в виду: узнаю, что растрепали кому-нибудь, выгоню тут же, никакие ваши знакомыене не помогут, поняли, нет?
БАХ. Понял, Людмила Афанасьевна.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. А сколько мы отстегиваем из сумм, что нам выделяют, вы не знаете? Туда, сюда! Ведь кругом уже обложили! Процентов сорок, не меньше!
БАХ. Да…
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Вот тебе и «да». Манда! Фу, с твоего портвейна у меня совсем язык развязался.
БАХ. Людмила Афанасьевна, я буду нем, как… как капитан Немо! И еще один вопросик, если позволите, вдогонку. Как вы думаете, почему у нас всегда-всегда так получается, что у нас никогда ни хрена не получается? Где угодно, получается, только не у нас. Все порывы, почины, зачины, кончается одним: откаты, убийства, шмоны, ОМОНы… Почему-у?!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Ах, дорогой вы мой! Не знаю, гены, наверно, такие.
БАХ. А, гены! Дяди Гены. У всех у нас гены…
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (достала у него из кармана бутылку, пьет; смеется). А ты, я смотрю, шутник! (Хохочет.)
БАХ. У вас обед, говорите? (Достал из холодильника пакет с недоеденными бутербродами, разложил на стуле. Поставил бутылку. Сел рядом.) Дорогая вы моя!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (взъерошила его волосы). Ах ты, проказник!
5.
На сцене при свете свечи видны лишь силуэты актеров. Мирского нет.
БЕЛОЗЕРОВ. Когда он придет…
ТАШАЕВА. …станет светло, будто тысяча солнц загорелись в одном.
ХОХЛОВА. И наши усталые души, как осенние птицы, устремятся навстречу…
БЕЛОЗЕРОВ. И больно станет и так сладко, когда увидим эти с детским вопросом глаза…
ТАШАЕВА. …влагой подернутые глаза…
ХОХЛОВА. …и извиняющуюся улыбку.
БЕЛОЗЕРОВ. Он скажет: «Друзья, давайте работать».
ХОХЛОВА. «Давайте работать», – он скажет.
ТАШАЕВА. «Работать». Что значит – жить.
Из правой кулисы входят дежурный БАХ со шпагой подмышкой, за ним ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Ее временами шатает, но она владеет собой. Бах зажег свет на сцене.
У правой кулисы в плетеном кресле, положив ноги на столик, полулежит БЕЛОЗЕРОВ, шляпа надвинута на глаза. ТАШАЕВА и ХОХЛОВА сидят ближе к авансцене, их разделяет пространство сцены.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Боже мой... Кто это?!
БАХ. Не пугайтесь, дорогая. Да, это дом с привидениями, вы разве не знали?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Иван Иванович, если вы думаете, что… то вы ошибаетесь.. Почему у вас на объекте посторонние люди?!
БАХ. Тихо, Людмила Афанасьевна, тс-с.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Что-что? Я вас спрашиваю!!!
БАХ. А это не посторонние!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. А какие? (Приглядывается.) Они, что, работают у нас?
БАХ. Да. Работали.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (Белозерову). Может быть, вы скажете, кто вы такие и что тут делаете?
БЕЛОЗЕРОВ (поднял шляпу). Белозеров Борис Васильевич, актер – вот этого самого театра. Что тут делаю – жду. Ждем, мадам!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Чего, когда он откроется?! (Хохочет.)
БАХ. Да.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (вглядывается в Белозерова). А, да, да, узнаю… кажется… (Хохловой.) И вас тоже.
ХОХЛОВА. Спасибо, милая.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Былые дни вспоминаете? Или пьете тут вместе с ним? (Кивнула на Баха.)
БАХ. Людмила Афанасьевна, да я их впервые вижу! Не считая, правда, на сцене. Правда, и сейчас тоже на сцене… Что интересно, на той же самой.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Нет, правда, ждете, когда театр ваш откроется?
БЕЛОЗЕРОВ. Ну да. Именно. Что вас удивляет?
БАХ. Да.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Вы знаете, на этот счет у меня есть совершенно точная информация. Сказать вам, когда?
ТАШАЕВА. Когда? Скажите!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Ни-ког-да!
ХОХЛОВА. Ах! Каркнул ворон! Nevermore. Вы слышите? И что же здесь будет, если у вас совершенно точная информация?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Пока ремонт будет.
БЕЛОЗЕРОВ. Ну да «закрыто на ремонт».А, простите, полюбопытствую, какой ремонт капитальный или косметический? А зрительный зал, сцена останутся?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Останутся, останутся, не волнуйтесь.
БЕЛОЗЕРОВ. Ну вы меня успокоили. А потом здесь что будет? Дом моды, например? И от сцены в зал пойдет подиум, по которому двухметровыми шагами будут шагать двухметровые красотки. Да, мадам?
БАХ. Да. Будут, будут.
ХОХЛОВА. Или, например, публичный дом! А что? А почему нет?
БАХ. Да.
ХОХЛОВА. Или назовем это более современно, более респектабельно: секс-клуб. Или просто: ночной клуб! А? Скажите же нам, скажите, что здесь будет?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Что-то мы тут с вами разговорились. (Баху.) Вы видите, что вы наделали? А если тут пропадет что-нибудь, кто будет отвечать?. Вот что: немедленно очистить помещение, пока я службу охраны не вызвала. (Достала мобильный телефон.)
БАХ (актерам). «Очистить», слышите? Стало быть, вы его загрязняете!
БЕЛОЗЕРОВ. Мадам, а вот принц датский, прошу простить, званием, я думаю, повыше вас, встречал актеров другими словами: «Милости просим, мои хорошие».
ХОХЛОВА. Людмила… простите, Афанасьевна? Скажите! Очень хотелось бы знать, что здесь будет.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Здесь? Вы в точку попали, здесь ночной клуб будет.
ХОХЛОВА. Ах, найт клаб, майн гот!
БЕЛОЗЕРОВ. А называться будет?.. Погодите, погодите… Вас Людмила Афанасьевна зовут? «Мадам Людо;», о! Почему нет? Нет, «Милашка Людо», о, «Милашка Людо»! Вам нравится? (Он у рояля, аккомпанирует себе, поет, ухитряясь при этом ногами выделывать всякие штуки.)
«Пьяные, толстые скачут милашки.
Трико облегают вспотевшие ляжки.
Хрипит саксофон и гремит барабан.
Пьяный канкан, потный канкан!»*
---------------------------
*Песня группы «Агата Кристи».
БАХ (аплодирует). Браво! Замечательно!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (она несколько растеряна: Баху). Вы тут что крутитесь, не понимаю? Дакает все: «да», «да»… Вы тоже убирайтесь, слышите? Все убирайтесь!
БАХ. А я убираюсь! Каждую смену!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Что тут происходит, не понимаю? Вальпургиева ночь
какая-то!
ТАШАЕВА (вскочила). О, замечательно, – Вальпургиева ночь! Давайте устроим Вальпургиеву ночь? (Подкручивает волосы.) Я похожа на ведьму?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Боже мой… (Баху.) Дай!!! Ты слышишь?!
БАХ. Повинуюсь, моя королева. (Достал из кармана, отдает ей бутылку.)
Она выпила, крякнула.
БЕЛОЗЕРОВ. Бальзам вечной молодости? Вы позволите? (Выпил тоже.)
ХОХЛОВА (вскочила). Слушайте, сейчас мы вам тут чудесненько все организуем.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Что-что?
ХОХЛОВА. Найт-клаб организуем! И проведем генеральную репитицию. Хотите?
БАХ. Да.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (посмотрела на него). Да. Хотим. Организуют они. (Она, кажется, не в себе. Хохочет.) Давайте, организуйте.
ХОХЛОВА. И не сомневайтесь даже. Значит, так… В артистических мы, конечно же, поставим кровати – с упругими такими, облегающими тело ортопедическими матрасами.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Ортопупическими! (Хохочет.)
ХОХЛОВА. По стенам, по потолкам – все в рамах с завитушками огромные зеркала, ну чтобы… вы понимаете, да?
БАХ. Да.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Да.
ТАШАЕВА (вскочила). Но, извините, пожалуйста, интим – да, но это далеко не все. Там, в зрительном зале, будет огромный игорный зал. Биллиардный. Весь в золоте и… в рубинах, мадам, вы представляете? О, рулетка! «Зерро!» «Ставлю на красное!» «Делайте ваши ставки, господа!» «Ставки сделаны». «Ах, я банкрот, я разорен! Что скажет маменька?» («Стреляется».)
БАХ. Ха-ха!
ХОХЛОВА. Нет, извините, пожалуйста, извините! «Ставлю на красное» – это там пусть будет, в фойе, в холлах. А здесь будет шикарный кабак! Аллочка, ну где же еще, ты подумай! Стены затянуты бардовым шифоном и на нем кругом бра, бра с бронзовыми канделябрами.
БАХ. С золотыми, нет, с золотыми!
ХОХЛОВА. Ах, да не мешайте вы мне! Кто вы?.. Столики квадратные и в середине столика – на тонкой ножке лампа с массивным бронзовым абажуром… Ну хорошо, с золотым, правильно. А по нему амурчики, амурчики. И вокруг тихая, мурлыкающая музыка. Ах, как я себе это представляю, вы даже не представляете! (Напевает.):
«Every night in my dreams
I see you, I feel you…»*
-------------------------
Песня из кинофильма «Титаник».
БЕЛОЗЕРОВ (подыгрывая, подсел к ней, шепчет). «Дорогая! К нашей годовщине я подарю тебе золотое колье, как то, помнишь, мы видели в галерее «Лафайет» в Париже».
ХОХЛОВА .«Фу! Не хочу это дурацкое колье.»
БЕЛОЗЕРОВ. «А что же ты хочешь, дорогая?»
ХОХЛОВА. «Хочу ту миленькую диадему с маленькими бриллиантиками по три карата!»
БЕЛОЗЕРОВ. Прекрасно! (Аплодирует.) Браво! Но где же у нас будут биллиардные залы?
БАХ. Да.
БЕЛОЗЕРОВ. О, я знаю, где, – в фойе бельэтажа, – чтобы удары шаров не… не спугнули этих амурчиков, амурчиков, не омрачили покой отдыхающих в комнатах глубокого интима.
ХОХЛОВА. Послушайте же!!! Если в зале кабак, то на сцене должно быть?.. Правильно, что же еще, – поп-шоу! Или как там?
ТАШАЕВА. Шоу поп.
БАХ. Да.
ХОХЛОВА. Милочка, вам же артисты нужны – яркие, обворожительные, зажигательные, правильно?
БАХ. Да.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (хохочет). Это вы ,да?
ХОХЛОВА (ходит вокруг Людмилы Афанасьевны, «обвораживает» ее). Повелительница сфер, возьмите нас в ваш рай зеленого дурмана!.. Ой, что это я сказала?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. О, браво, браво! Возьмем, а как же?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (протянула руку Баху.) Дай, я сказала!
БАХ. Так точно. Слушаю-с.
Она хлебнула из бутылки.
БЕЛОЗЕРОВ. Позволите? (Выпил.) Божественный напиток. (Коллегам.) М?
ТАШАЕВА. М!
ХОХЛОВА. Ах!..
Все пьют. Бутылка возвращается в карман к Баху.
БЕЛОЗЕРОВ. Итак… Тихо! (Хлопает в ладоши.) Господа! Энд дамы. Начинаем наши пробы «Алло, мы ищем – таланты для найт-клаба «Милашка Людо-о-о»»!!! Мадам Хохлова!
ХОХЛОВА. Всегда!
БЕЛОЗЕРОВ. Прошу!
ХОХЛОВА (вспрыгнула на помост). Стриптиз хотите? Маэстро!
БЕЛОЗЕРОВ (он – у рояля). Однако, стриптиз?.. А вы готовы?
ХОХЛОВА. Какое ваше дело? Я всегда готова! Стоп, передумала. Могу я передумать? «Хабанера» из соответствующей оперы Бизе «Кармен»!
Она вполне профессионально исполняет пародию, щелкая неизвестно откуда взявшимися кастаньетами. Белозеров не менее профессионально аккомпанирует ей.
БАХ (в восторге). Браво! Бис! (Делает знаки начальнице.)
ХОХЛОВА. Да ради Бога! Ария мадам Баттерфляй из одноименной оперы Джаккомо Пуччини! Верней, из другоименной. (Тут ей явно не хватает голоса, но это еще смешнее.)
БАХ (бешено хлопает). Браво!!!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (очнулась, наконец). Что тут творится, скажите мне? Маразм какой-то. (Баху.) Вот вам…
БАХ. Это Людмила Афанасьевна, это все вам! (Вскочил на помост. Включившись в игру актеров, он провожает Хохлову вам, на место.) Вы обворожительны, неподражаемы, я просто в восхищении!
ХОХЛОВА. Ах, благодарю вас, милорд.
БАХ (воображаемой публике). Мадам и мисье, мы продолжаем нашу безумную программу! Как приятно видеть в зале элиту нашего безумного бизнеса, которая… который – бизнес – и которая – элита – не сегодня, завтра, так сказать, притянут нас за уши к неизбежному процветанию, хотим мы того или нет! Ну конечно же, мы не хотим, ну конечно! Но как сказал Архимед? «Дайте мне торговую точку, и я переверну Россию!» О, переверните же нас поскорей, переверните с ног на голову! Вернее, наоборот.
ТАШАЕВА. Браво.
БАХ. А сейчас наш найт клаб «Мордашка»…
БЕЛОЗЕРОВ. «Милашка»!!! Не путайте!
БАХ. «Милашка», да. (Шепчется с Белозеровым, Ташаевой.) А сейчас мы ралы представить вам звезд нашей ночной эстрады. Они только-только прилетели, приземлились с гастролей в Лос-Паламосе и Патрио-о-Муэрте, где имели фантастический, небывалый успех! Это звезды нашей поп-сноб-жлоб эстрады, театра, кино и цирка народные, инородные артисты России и Папуа – Новой Гвинеи Алеша Ташаева и Боб Белозеро-о-ов!!!
Хохлова визжит, свистит, топает ногами.
БЕЛОЗЕРОВ (сел за рояль; кураж сошел с него). Не могу, извините. (Закрыл крышку, уронил на нее голову.)
ТАШАЕВА. Басню позволите? Басню! Крылова, конечно, кого же еще??
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Совсем чокнутые. Валяйте Крылова – басню.
ТАШАЕВА (сильно переиначивая автора).
«Петух нашел жемчужное зерно
и крыльями развел: «Зачем оно? Пусть индюки надутые твердят:
«Ах, жемчуг, ах!» А я б был боле рад
ячменному, оно не столь хоть видно,
да сытно!
Братва!
На кой курям жемчужное зерно?!
Говно, оно и есть говно!!!»»
Посвящается вам, Людмила Афанасьевна.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. За что же вы меня? Пригвоздили, как Иисуса Христа.
БЕЛОЗЕРОВ. Все, я готов. (Играет дуэт из оперетты И. Дунаевского «Белая акация», одновременно поет, пляшет с Ташаевой, подбегая к ней и возвращаясь к роялю.)
Ты помнишь, как хотели
четвертого апреля…
ТАШАЕВА. Четвертого апреля
ты помнишь, как хотели…
ВМЕСТЕ. …в театр на Новой Дронной мы попасть?
БЕЛОЗЕРОВ. В театр мы не попали,
билетов не достали…
ТАШАЕВА. Билетов не достали,
в театр мы не попали…
ВМЕСТЕ. Их можно было разве что украсть!
ТАШАЕВА. Ах, Саня!
Ах, Ваня!
Я хочу туда, хочу, лишь там поэзия и свет!
БЕЛОЗЕРОВ. Ах, Тося!
Ах, Фрося!
А как я хочу-хочу? Но, хоть умри, билетов нет!
ТАШАЕВА. Ах, Ваня!
БЕЛОЗЕРОВ. Ах, Маня!
ВМЕСТЕ. А повсюду – порнография и бред!
Наконец, спустившись с помоста, Ташаева и Белозеров заняли прежние места.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Все у вас? Концерт окончен?
БЕЛОЗЕРОВ. Э-э… (Обвел глазами всех.) Да, если позволите. Что могли-с.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (покосилась на Баха). Ты еще тут? (Смеется, взъерошила его волосы.) Ладно, работай, пока я добрая. (Ходит по сцене.) Жаль мне вас, ей-богу, жаль. Кроме жалости, никаких чувств вы не вызываете.
Она остановилась над Белозеровым, он снял шляпу, положил перед собой, как нищий.
Сэконд-хэнд, поняли, вы кто? Так они еще и выдрючиваются!
ХОХЛОВА. Что же еще остается сэконд-хэнду?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Понимаю вас, понимаю прекрасно. Хотите сказать: «В наше время тут искусством пахло, не то, что ваша эта поп-жлоб»?
БАХ. Да.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Ты только не испытывай мое терпение, ладно?
БАХ. Все, замолк. Замолкаю навеки. (Отошел подальше со шпагой подмышкой.)
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Так вот, позвольте представиться. Эта баба с лексикой хамской, да? – «очистить помещение» и прочее – в прежней своей жизни искусствовед. (Делает книксены на все стороны.) Театровед! Театровед! Да с ученой степенью, чтоб вы знали!
БЕЛОЗЕРОВ. О-о!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Да-а!.. Помню вас, как же, видела. Да, безумно жаль, конечно, что так все случилось с вами, но по причинам, так сказать, высшего порядка, не нам судить, – кончились вы, поняли? Умерли, в тумане времени растворились, мои хорошие! Вот… (Посмотрела на часы.) Хотя почему не нам судить? Давайте обсудим, если хотите, – причины.
БЕЛОЗЕРОВ. Да, скажите нам, искусствовед с ученой степенью, по какой причине мы кончились, в привидения превратились?
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (Баху). И вы тоже… и вам ответить попытаюсь на ваши вопросы... Так вот, есть, мне кажется, высшая справедливость в том, как все происходит. «Все к лучшему в этом лучшем из миров». Кто это сказал?.. Потому что это нерента-бель-но, канитель вся эта, духовная жизнь ваша! (Поддела ногой, перевернула плетеное кресло.) Вот это вот все чеховское! Да, мир раскололся. И трещина прошла аж тютелька в тютельку между вами, «духовниками», и всем остальным миром! Каким? Кто молча, тупо делает свое дело, бизнес, да, да, бизнес делает! Неважно, какой, пусть даже убийства заказные, да, да, да! Но это рента-бель-но, понимаете? А все ваши слова высокоумные – нет!!! Вообще, вся продукция ваша – это «слова, слова, слова»*! Цена которым, как оказалось, на рынке – три
-------------------------
*Уильям Шекспир, «Гамлет».
копейки в базарный день! Вот вас с рынка и турнули! (Баху.) Вот «почему»! Ты спрашивал, почему у нас то да се! Спрашивал? Вот по этому самому!
БАХ. Да-да, я слышу, Людмила Афанасьевна, я слышу.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. И, подумать только, я, дуреха старая, жизнь вам отдавала, верила во все эти слова ваши, которые пустые оказались, пустые, как шарики надувные! Но слава тебе, Господи, свет не без добрых людей, помогли, стала менеджером Фонда «Восхождение». Серьезная организация – ресторанный бизнес, гостиничный, и шоу-бизнес, и… И платят норма, льно. (Баху.) Скажите им, нормально у нас платят?
БАХ. Да-да, я слышу.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Что, у вас плохая зарплата?
БАХ. Нет, хорошая, очень даже. Спасибо вам большое.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА (Ташаевой). Помню, как вы катались по полу, выли: «В Москву, в Москву!» В этом была ваша духовная жизнь, да? В этом? Ну и кто вам не давал в Москву свалить? Не знаете? (Смеется.) Да потому что это слова, слова все! А сейчас, между прочим, вся Средняя Азия в Москву прет! И Молдавия, и… И без всяких ваших рыданий! И бабки заколачивают тут, какие могут! (Ходит, оглядывает притихших актеров.) Так вот, мои хорошие… Но вы не хотите признать свое поражение, вы злитесь! На кого? На тех, кто что-то умеет, кроме как слова говорить. Правильно сказал этот ваш: «Дело надо делать»*.. И не
-------------------------
*Антон Чехов, «Дядя Ваня».
перебивайте меня, у меня мало времени!
БАХ (ходит в глубине сцены). Да, у вас мало времени…
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Даю вам совет, господа актеры: делайте что-нибудь. Делай, как я! Если, конечно, умеете что-нибудь.
БЕЛОЗЕРОВ. Хто, я? Могу свистульки делать детишкам из стручков.
БАХ (ходит в глубине сцены, опираясь на шпагу, бормочет). Ваша попытка самооправдания... Не такая уж неудачная, надо признать. На так глупо, не так глупо.
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. И последнее, если позволите. Кто вам наплел, напел все это – про свободу, права человека и прочее? Философы? Ха-ха! И тут тоже – слова, слова, слова… А решают все на Земле дела – землетрясения, извержения вулканов и наоборот… Все на этом, точка.
Долгая пауза.
ТАШАЕВА (вскочила). «В начале было слово»! Слышите вы? «И слово было у Бога»!
БЕЛОЗЕРОВ, Браво, Алеша.
ТАШАЕВА. И люди тоже во все века находились, которые не тупо делали бабки и отстреливали конкурентов, а внедряли в мир слово Божие!
БАХ. Их так и называли: божьи люди.
ХОХЛОВА (вскочила). Позвольте и мне. Все наши слова-слова, мне кажется, всегда были – эхом ваших дел и делишек, поняли вы?
БАХ. Да.
ХОХЛОВА. Слабым? Может быть. Кричать надо было, а мы – шепотом. \
ТАШАЕВА. Вы хозяева казино, вы тут банкуете? И вам и на фиг не нужна вся эта канитель? (Поставила на место перевернутый стул.) Нерентабельно? Что ж, вы правы, так было всегда. Но всегда, во все времена, находились люди, которым надо было приходить сюда — зачем, скажите? Чтобы подзарядиться, чтобы понять, как жить, как детей растить в вашем распроклятом рентабельном мире!!!
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. А сейчас где они, эти люди?
Смотрят в зал. Долгая пауза.
БЕЛОЗЕРОВ. Позвольте, и мне… Мы – жалкий осколок, говорите? А все остальные дела делают, да? А вы посчитайте, сколько вас таких, которые делают?. Два процента. А все остальные девяносто восемь что делают? Какой бизнес, Людмила Афанасьевна? Водку жрут, пивом запивают и слова говорят – матерные…
ЛЮДМИЛА АФАНАСЬЕВНА. Ну это уж… Кто может, тот делает. Это не ко мне вопрос. (Баху.) Я тебе говорила: гены, дяди Гены. Все, устала я от вас, устала… (В трубку.) Николай Егорыч, добрый день, Марченкова Людмила Афанасьевна. Я на…
Бах протыкает ее шпагой. Охнув, она падает назад.
БЕЛОЗЕРОВ. «Ставлю золотой, – мертва!»*
-----------------------------
*Уильям Шекспир, «Гамлет».
ТАШАЕВА. Так диспуты кончаются в театре.
Долгая пауза.
БАХ. Я драматург, который больше не пишет пьес. Мне нечего ему предложить. И вам тоже.
ХОХЛОВА. И у нас, и у нас тоже. Мы только тени…
ТАШАЕВА. В Москву... (Достав из лифчика пузырек, отворачивая крышку, идет к левой кулисе.)
БАХ. Пьеса пишется драматургом, что сильнее всех, сильней Шекспира.
ХОХЛОВА. Будет закончена, и тогда он придет?
БЕЛОЗЕРОВ. Будет закончена, когда он придет.
ТАШАЕВА. Когда будет закончена… когда он придет… когда будет… Нет, не понимаю. (Ушла.)
БАХ. Нам время, что пряха, сюжеты прядет,
сплетая в косички концы и начала.
А шерсти для пряжи осталось так мало.
Затылок уж слышит дыханье финала…
Тогда и придет, вот тогда он придет.
Это будет ваш звездный спектакль. Наш. Невыносимо прекрасный. (Хохловой).И тогда найдет себе место беспризорная фраза, что проплыла через ваш сон. На вопрос, посланный мне: «Зачем ты здесь?», там будет ответ, посланный вам.
ХОХЛОВА. «Чтобы звезды поняли сердце человека»…
БЕЛОЗЕРОВ (тоскуя). И простятся все грехи? Как долги, спишутся?
Бах идет к правой кулисе. Закалывается. Гаснет свет, лишь свеча на рояле горит. Долгая-долгая пауза. В центральной двери появляется темный прорзрак. Хохлова и Белозеров подходят к краю сцены, вглядываются.
ХОХЛОВА. Макс, это ты?
БЕЛОЗЕРОВ. Я здесь, землячок…
Достав пистолет, призрак стреляет в Белозерова, затем в Хохлову. Они падают.
6.
Темная комната дежурного, верней, похожая на нее. Видны лишь силуэты сидящих: БАХА, ТАШАЕВОЙ, ХОХЛОВОЙ, БЕЛОЗЕРОВА, МИРСКОГО.
ХОХЛОВА. Пусть ангелов лиры играют навзрыд.
Нет, он не придет, а он к нам прилетит,
когда из-за туч
глянет солнечный луч,
словно с балкона, как встарь, луч юпитера,
к нам устремленный рукой осветителя.
БАХ. Но будет тот луч – лишь дорога, по ней
промчится квадрига крылатых коней,
замрет у подъезда и наземь сойдет…
БЕЛОЗЕРОВ. …тот, без кого на земле и на небе
холодно, как в капулеттевом склепе.
МИРСКИЙ. Недолго осталось ждать. Всего лишь вечность.
ТАШАЕВА. Всего лишь.
Зазвенел телефон.
ХОХЛОВА. Это он…
За дверью все усиливающееся зарево.
(1996, 2012 гг.)
(1996, 2012 гг.)