ВИТЁК, Я И ДРУГИЕ
Александр Квиток
Витёк собирается на свидание. Наклонившись к маленькому настольному зеркалу, он долго причёсывается. Поворачивается то одной, то другой стороной, всматривается в себя внимательно, и снова тщательно расчёсывает свои тёмно-блондинистые («шатенистые», как утверждает сам Витёк), слегка волнистые волосы. Долго причёсывается, слишком долго.
Наблюдаю за ним, лёжа на кровати и оторвавшись от книги. Не выдерживаю:
– Хорош, Витёк! Итак красивый, дальше некуда…
– Спокойно, Санёк. Ещё минута-другая, и я буду в полном порядке.
– Ты и так в порядке – красавец-мужчина, – говорю ему, а потом спрашиваю:
– А зачем оно тебе надо?
– Что – оно?
– Ну, красиво выглядеть…
– Как зачем? Чтобы нравиться женщинам.
– А зачем нравиться женщинам?
– Чтобы их соблазнять.
– А зачем их соблазнять?
– Чтобы их е..ть.
– А зачем их е..ть?
– Чтобы получать удовольствие.
– А зачем получать удовольствие?
Витёк, задержавшись на секунду, отвечает:
– Чтобы испытывать радость.
– А зачем её испытывать?
– Чтобы быть счастливым.
– А зачем быть счастливым?
Витёк затрудняется с ответом, молчит, кладёт расчёску в карман и, пройдясь по комнате туда-сюда, находит, что сказать:
– Ну, как зачем, Санёк? Как зачем? Страна строит коммунизм, а мы с тобой кто такие?
– Молодые строители коммунизма, – отвечаю я. Это я знаю из лозунгов, которые мы видим и слышим ежедневно.
– А главный лозунг коммунизма помнишь?
– Да. Всё для счастья человека…
– Вот видишь! – Витёк назидательно, по-учительски поднимает указательный палец перед собой и выжидающе смотрит на меня. – Ну, думай, думай!
Мне неохота умственно напрягаться, и я говорю:?
– Ну, это когда ещё будет?
– У меня будет уже сегодня.
– Как так?
– А вот так! Повтори свой последний вопрос из серии «А зачем...?»
– А зачем быть счастливым?
– Отвечаю: «Чтобы строить коммунизм».
– А зачем строить коммунизм?
– Чтобы быть счастливым!...Всё, Санёк. Я пошёл. Если будут ещё вопросы, я потом отвечу на них, когда вернусь со стройки.
У меня и в самом деле вопросы кончились – круг замкнулся. И уже вдогонку Витьку, когда он выходил, я высказал пожелание:
– Привет молодым строителям коммунизма!
Витёк ушёл. Вернулся он только под утро. На первую пару занятий он не пришёл, проспал, а когда пришёл на вторую пару, то я не удержался и спросил:
– Ну, что там с коммунизмом, Витёк? Построили или как?
– Не спеши, Санёк. Коммунизм построить – не поле перейти. А сам по себе процесс строительства – очень уж завлекательное дело. Строить будем ещё долго, пока есть порох в пороховницах
– Слушай, Витюня. А если случится такое: порох кончится, а коммунизм так и не построим, тогда что?
– А тогда мы можем со спокойной совестью сказать себе самим, нашим детям и внукам: «В молодости мы делали всё, что могли, и делали своё дело хорошо».
– Ну, ты стратег! – я с восхищением пожимаю руку башковитого сокурсника. Мы встаём – в аудиторию входит преподаватель. Занятия продолжаются.
Этот разговор не получил широкой огласки в нашем студенческом сообществе, хотя по насыщенности юмором он прошёл бы почти как анекдот. Но уж слишком цинично здесь мы проехались по «светлому будущему всего человечества» (так тогда называли коммунизм в газетах и в лозунгах), а вера в это «светлое будущее» в нас пребывала ещё крепкая. Потому и не получила развития дальнейшее смехотворчество. Лишь изредка мы с Витьком обменивались не понятными для одногруппников фразами:
– Строить? – спрашивал я одним словом, увидев, что Витёк куда-то собирается и прихорашивается перед зеркалом.
– Да, – отвечал Витёк. – Пока ещё есть порох…
– Здоровья вам и трудовых успехов, – говорю вслед уходящему Витку.
– И вам того же, – отвечает он и закрывает за собою дверь.
***
Витёк старше меня всего лишь на полгода, но в знании жизни и по части практической мудрости он впереди меня лет на пять-шесть И я безоговорочно признаю его авторитет, его превосходство, и не истесняюсь задавать вопросы и просить у него совета.
К тому же он и в самом деле просто умный парнище, «башковитый», как мы его иногда называем. Учится отлично, получает повышенную стипендию, претендует на красный диплом, и никто не сомневается, что он его получит. Хорошо ладит со всей группой и преподавателями, легко общается с незнакомыми людьми. Настолько легко, что на наш вопрос, с кем это он только что говорил, он спокойно нас уведомляет, что первый раз видит этого человека.
Особенно легко он покорял женщин, и чаще предпочитал заводить знакомства вне стен техникума, хотя легко мог бы охмурить любую из нашей группы или же из группы гидрогеологов.
Я завидовал такой лёгкости общения, как у Витька, но быстро перевоспитаться и стать таким «дон Хуаном», это было невозможно, ибо такое свойство натуры, скорее всего, даётся человеку от рождения и развивается по мере практического применения.
Только на пятом (выпускном) курсе, когда мы с Витьком жили в одной комнате в общаге и вместе делали наши дипломные работы, мне стало понятно, почему он имел успех у женщин. Помимо внешней привлекательности и общительного характера у Витька имелось ещё одно важное свойство, которого не было у нас: он выглядел, говорил и поступал как мужчина, а мы всегда рядом с ним выглядели пацанами.
На фотографиях студенческих лет я и сейчас вижу наши почти детские восторженно-радостные лица и серьёзный взгляд Витька – уже повидавшего жизнь бывалого мужчины. Надо отдать ему должное: в нём не было того самоуверенного цинизма, так свойственного некоторым «ходокам по бабам», которых я знал тогда и узнал позже. Он ценил наше студенческое товарищество, и что мне особенно нравилось в нём, всегда держал слово и был готов помочь любому из нас и словом, и делом, и материально. Были случаи, когда он пренебрегал очередным свиданием, чтобы незамедлительно придти на помощь кому-то из группы, попавшему в сложное положение.
В те годы, помнится мне, в характеристики из личного дела каждого из нас вписывалась стандартная фраза: «В коллективе пользуется заслуженным уважением своих товарищей». Так вот, эти слова без преувеличения подходили Витьку. Это было точно о нём.
Первые полгода после окончания НГРТ, мы с Витьком работали в одной из партий Кольцовской Экспедиции, только в разных отрядах. Потом я загремел в армию, а вернувшись через три года уже не застал его в Кольцовке – он учился на горно-геологическом факультете в Новочеркасском политехе. Закончив институт, Витёк вернулся в родной техникум теперь уже в качестве преподавателя по геологическим предметам.
***
Встретились мы с ним как-то зимой, когда в Ессентуки съезжаются на камеральные работы почти все геологи из полевых партий. Витёк тогда приехал на пару дней в командировку. Приехал для того, чтобы уладить вопросы по будущей летней практике студентов НГРТ – сколько, когда и каких специальностей студентов необходимо прислать в Экспедицию на полевые работы.
Он разыскал меня в камералке на Белом Угле, и мы с ним договорились: встречаемся вечером в ресторане при гостинице «Ессентуки» – поговорим, пообщаемся, вспомним студенческие годы, заодно и поужинаем. Витёк добавил, что он будет с «любимой женщиной», а я сказал ему, что и я приду с «любимой женщиной». Уже тогда я понял, что с женщинами вечера воспоминаний не получится. Вышло так, что мы вообще в тот вечер не встретились.
Официантка подошла к нам сразу же, как только мы сели за столик. Я взял меню, а ещё попросил к нам никого не подсаживать – мы ждём друзей. Миловидная девушка в белом кружевном фартучке понятливо кивнула и отошла. Передал меню и предложил подруге определиться с личными вкусами и заказывать всё, что захочет. Я был при деньгах и мог себе позволить немного шикануть. Потом сам просмотрел меню – оно выглядело не слишком обширным.
Витёк с любимой женщиной задерживались, а у меня прорезалось нормальное чувство голода, такое естественное для человека, когда вокруг вкусные запахи, звяканье посуды и звон бокалов. Подозвал официантку и сделал заказ. Когда она отошла, подруга ревниво заметила, что «она к тебе прижималась, а ты и рад», на что я ей посоветовал «не преувеличивать». Она часто донимает меня своей неуместной ревностью. Ещё в автобусе ей не понравилась девушка, поднявшая мою запонку, которую я потерял при посадке в автобус.
Мы пили и закусывали, а Витёк всё не появлялся. Дважды подходила официантка с намерением подсадить к нам за столик клиентов, а наплыв таковых был приличным, но я не уступил и отстоял наше право дождаться друзей. Не дождались.
На другой день Витёк опять появился в камералке, извинился и предложил вместе пообедать, и опять с любимыми женщинами и в том же ресторане. Кто бы против, а я только «за». Отпросился у начальника, и в назначенное время мы дружно уселись за тот же столик. Только официантка нас обслуживала другая – женщина средних лет, но тоже миловидная.
Обед прошёл в тёплой дружественной обстановке. Мы немного выпили и плотно покушали. В центре внимания возвышался Витёк – любимец женщин и мой друг, а я и не возражал – зрелый симпатичный мужчина тридцати лет – он действительно выглядел импозантно и заслуженно привлекал к себе женские взгляды. Представительный мужчина, как говорила моя мать, когда она была ещё молодой, а я – ещё маленьким.
Перемены в моём друге произошли заметные – всё у него было другое: голос, манеры, приобретённая вальяжность, неспешная продуманная речь с назидательной интонацией. Из него так и выпирал «учительский синдром» – пять лет преподавательской работы сделали своё дело. Не удержался я от юмора, и несколько раз обращался к нему с вопросом, подняв руку, как ученик на уроке: «Можно вопрос спросить, Виктор Тимофеевич?»
Женщины весело щебетали вокруг него, Витёк уместно шутил и неторопливо что-нибудь изрекал. Всем было хорошо. Мне тоже было хорошо и, может быть, оттого я больше молчал и просто наблюдал, изредка задавая Витьку шутливые вопросы.
После обеда поднялись в гостиницу, на третий этаж. Витёк занимал просторный двухместный номер. Предполагалось чаепитие, но чайника и посуды в номере не оказалось, а на телефонный звонок администратору с просьбой принести нам чаю и пирожных, нам ответили, что «таких услуг гостиница не предоставляет». Ладно, мы не буржуи, обойдёмся. Хотя стакан горячего чая или чашечка крепкого кофе нам пришлись бы в самый раз.
И опять женщины весело щебетали вокруг Витька, но он теперь не возвышался, как в ресторане, а лежал на диване и расслабленно что-то вполголоса говорил. Чувствовалась в нём усталость после бурной ночи с любимой женщиной. Он успел шепнуть мне в ресторане, когда мы вышли в туалет, что из-за этого вчера они не пришли на ужин: когда мы их ждали за столиком и держали для них места, то они в это время не могли разомкнуть свои объятия. Нормальный ход – страстный мужчина и страстная женщина сошлись в экстазе. Тут уж простительно всё, в том числе и невыполненные обещания.
Мне лень о чём-то думать и что-то делать, и я в шутку посоветовал женщинам:
– Почухайте ему пятки.
Рекомендация принята с восторгом. Они стали щекотать ему подошвы, а он смешно дрыгал ногами и с возмущением просил их перестать. Смеху и визгу было много.
Потом они угомонились и долго ворковали над ним, как любимые жёны султанского гарема. Я тоже успокоился, отсмеявшись своё и уже чувствовал, что начинаю засыпать. В гостиничном номере хорошо прогретые батареи создавали духоту, а духота нагоняла сонливость после сытного обеда.
Встал, оделся и никем не замеченный вышел из номера. Свежий февральский ветерок приятно холодил лицо. Дошёл до вокзала, посмотрел расписание: электричка ожидалась через пять минут. В гостиничную духоту возвращаться не хотелось, и я поехал в общагу. Вечером пришла моя любимая женщина и принялась меня упрекать за мой резкий уход по-английски: дескать, как ты мог меня одну там бросить? Я слушал её и смотрел на неё, но теперь уже как на нелюбимую: что-то померкло во мне ещё там, в гостинице, когда я задремал под женское воркованье около моего друга Витька. Им было хорошо без меня, а потому я с лёгкостью их покинул. Ей же я сказал:
– Но ты же не одна там осталась?
Она опять своё: и это не так, и то не так.
Скучно мне стало от её упрёков, и я предложил:
– Давай отложим разговор…Я тебе позвоню.
Она ушла обиженная и больше мы с ней не встречались.
А Витёк уехал на следующий день. В Новочеркасск. Встретились мы с ним через двадцать лет на Грушёвой Поляне.
***
Есть такой посёлок на реке Большая Лаба – между селом Азиатским и посёлком Рожкао – называется Грушёвая Поляна. Место живописное, на высоком скалистом бреге горной реки. Посёлок представляет собой улицу длиной метров триста и два ряда деревянных домов по обе стороны улицы. Большинство домов – четырёхкомнатные, с общим тамбуром и крыльцом, но есть также три многокомнатных барака с отдельными входами в каждую двухкомнатную секцию. Строился посёлок в начале пятидесятых годов двадцатого века как базовый для геологоразведочной партии, работающей на разведку медно-колчеданного месторождения. Поэтому не забыли отстроить и другие производственные сооружения: мехмастерские, гараж, склады, столовую, баню, водопровод. Партия на медь проработала лет десять и закрылась, но посёлок не пустовал. В этом посёлке несколько полевых сезонов довелось проживать и мне.
Несколько больших и малых домов выкупил Новочеркасский геологоразведочный техникум для учебной геологической практики студентов. Здесь мы и встретились с Витьком, когда он приехал со студентами, как руководитель практики. Тогда нам было каждому около пятидесяти лет. К тому времени я уж давно был женат и имел почти взрослых детей.
Одним из первых вопросов, которые я задал другу, был, конечно же, вопрос о семейном положении. Он как-то безнадёжно махнул рукой и сказал:
– Не спрашивай, Санёк. Доведут меня эти женщины…
Сначала неохотно, а потом как бы открывшись, начал он рассказывать про сложные отношения с одной замужней женщиной. Похоже, что это была для него не проходная и временная любовь, а настоящая. Драматизм ситуации состоял в том, что оба они желали соединиться в семью, но этому благородному порыву любви препятствовали сильные и морально безупречные аргументы. Как со стороны высокопоставленного мужа этой женщины, так и со стороны преподавательского состава НГРТ выдвигалось множество обвинений и жалоб против немолодых возлюбленных. Дошло даже до горкома партии. Помните, как у Высоцкого: «Ты людям всё расскажи на собрании». Чувствовалось, что у Витька сложилась несладкая жизнь, и он просто не знал, что делать.
Подошёл Володя Глазков, наш начальник партии. Он тоже учился с Витьком на одном курсе в НПИ, и они хорошо знали друг друга. Разговор пошёл о Новочеркасске, об институте, о техникуме, о геологии вообще и о конкретной работе текущего года. Я предложил где-нибудь посидеть на природе – мысль показалась всем достойной. Бутылку водки купили у сторожа посёлка, он всегда держал ходовой товар у себя дома и немного на этом подрабатывал. Банку рыбных консервов, хлеб, стаканы и ложки я позаимствовал из нашей отрядной кухни, и мы, неторопливо беседуя, пошли подальше от посёлка.
Устроились на небольшой полянке среди сосен и берёз, выше посёлка. Здесь уже слышался ровный шум горной реки, а сама Большая Лаба просматривалась в просвете между деревьями сверкающей отражённым небом излучиной. Развели небольшой костерок и сели возле него на траву.
Хорошо мы тогда посидели – тихо, мирно и с некоторой грустью. О женщинах не говорили, но было много другого, что хотелось вспомнить и о чём поговорить. Засиделись до поздней ночи. Комары нас особенно не беспокоили – их отпугивал дымок от костра.
Не знали мы тогда, что это была наша последняя встреча. На следующий год мы опять базировались на Грушёвой Поляне. Приехали студенты из НГРТ. Один из преподавателей сообщил мне, что зимой Витёк погиб – его сбил автобус на улице Новочеркасска. Умер на месте.
Помянули мы тогда его, посидели у костра с грустью под водочку. Когда вернулись в Ессентуки, я сказал о смерти друга Володе Глазкову. А он уже знал об этом – однокурсники сообщили.
Сейчас уже и Володи нет в живых. Умер года два назад. Да и вообще, в последние десять лет много ушло из жизни знакомых и мало знакомых геологов. Если поминать всех, а потом девять дней, сорок дней, годовщина, то будут непрерывные поминки. Тоска…
Много нас было – мало осталось. Я знаю, что все «там» будем, но не спешу «туда». Подождёт костлявая дама.
30.07.2013