Ныне, за давностью лет, достоверно рассказать о каком-либо человеке практически невозможно. Мы можем лишь опиратся на зафиксированную информацию его современников, неоспоримых биографических данных, также зафиксированных различными документами и, в какой-то степени, анализировать его деятельность, выраженную в творчестве в любом виде, техническом или гуманитарном.
Поэзия – понятие особое. Но в любом случае – это полёт мысли, какой бы она не была, и этому полёту присущи фантазии вплоть до галюцинаций, и вольности в изображении желаемого, то есть чего не было. Поэзию не зря сравнивают с гениальностью и помешательством.
Все попытки посредством личных восприятий поэзии того или иного автора характеризовать личность его – от лукавого, господа.
Во избежание обличений меня в «высасывании из пальца» фактов, раскрывающих личность человека, давно покинувшего наш мир, я предлагаю вашему вниманию любопытную лекцию Владимира Соловьёва о Лермонтове, моём любимом поэте.
Лекция представляет собою прокурорское иcследование о личности Лермонтова, из которoй следует, что великим поэтом нашим была унаследована от своего шотландского предка, Фомы Рифмача, способность прорицания, и вот почему он и предсказал в знаменитом стихотворении своём, написанном за несколько месяцев до смерти, гибель свою в долине Дагестана.
Стихотворение «Сон», по мнению Владимира Соловьёва, не имея ничего подобного во всемирной поэзии, могло быть созданием только потомка вещего чародея и прорицателя, исчезнувшего в царстве фей. Но не в этом дело.
Гениальность Лермонтова отмечается философом только, как неоспоримое доказательство его божественного призвания стать сверхчеловеком и возвыситься над смертью, чего, однако, он не исполнил. А напротив, в детстве он любил ломать кусты, срывать лучшие цветы, усыпая ими дорожки, ловил мух и радовался, когда брошенный камень сбивал с ног бедную курицу; в юности любил разрушать спокойствие и честь светских барынь, находя особенное наслаждение в этом совершенно негодном деле.
Таким образом, в Лермонтове покойный профессор усматривал «черты нечеловеческие» и «демоническое сладострастие».
Курьёзно, что философ видит причину трагического конца Лермонтова в том же демоническом сладострастии, обращённом только «вместо барышень на бравого майора Мартынова».
В поэзии Лермонтова, который пал жертвой рокового столкновения гения с пошлостью, - как в своё время пал от такого же столкновения Пушкин, - философ наблюдает «что-то сродное свиньям».
По мнению философа, с годами Лермонтов окончательно погряз бы в чём-то чрезвычайно дурном, потому что в нем сидел «демон нечистоты».
Владимир Соловьёв заглянул в таинственные порнографические тетрадки Лермонтова и свидетельствует, что... нечужд был порнографии и... А.С. Пушкин;
но пером Пушкина в этих случаях водил «бесёнок», а пером Лермонтова - настоящий «бес».
Что и говорить, сладострастие и порнография - дурное дело!
Демон Лермонтова устремлял его не только на причинение сердечных тревог светским барышням, но и увлекал его «в тяжбу с Господом Богом».
Ярче всего выразился этот протест против Провидения в поэме Демон».
Владимир Соловьёв замечал, что, несмотря на великолепие стихов и на значительность замысла, говорить с полной серьёзностью о содержании поэмы «Демон» для него также невозможно, как вернуться в пятый или шестой класс гимназии. А о любовной лирике двадцатилетнего Пушкина тем более. Замечу, что он тогда вовсю подражал своему кумиру и протеже Жуковскому, как известно,
Б-А-А-ЛЬ-ШО-О-МУ любителю женских прелестей, чему свидетельствует он сам.
Поэтическое вдохновение, повторяю, не является веским аргументом действительности.
На мой взгляд, если Лермонтов и Пушкин, в течение своего недолгого земного существования, искали забвения и находили его у светских дам, то особой беды в этом не было. Но характерные черты Лермонтова и Пушкина в сладострастии и в тяготении к нечистому очевидны.
Поэт Лермонтов, как и поэт Пушкин – это только великолепные поэты, но в жизни - мелочные интриганы, склочные, завистливые от своей физической ущербности мужики, отчего и были убиты не менее известными в обществе Мужчинами.
Доказательством того служат премногочисленные официальные документы, письма того времени и воспоминания современников Лермонтова и Пушкина.
Но ни один из них не мог сознаться даже перед совестью своей в своём гнусном отношении к женщинам, к их мужьям и просто людям, стоящим в нравственном отношении гораздо выше их.
Не могли преодолеть они, потомки иноземцев, в себе то, что именуется в христианском мире «гордыней». А вот Империатрица Всероссийская, немка, в крещении Екатерина Алексеевна, в истори оправдавшая звание «ВЕЛИКАЯ» признала:
«Я знала, что я Человек, следовательно, - существо не совершенное».
Господа, завершая свою краткую статью о простых смертных, Лермонтове и Пушкине, позволю себе напомниь вам библейскую заповедь: «Не сотвори себе кумира!»