Часть вторая.
Картина первая.
Святые Горы. Открытые ворота монастыря, через которые виден двор и часть лестницы, ведущей к собору. Слышен стук подъезжающих экипажей, сбоку появляются приехавшие к молебну помещики с семьями и простые крестьяне. Слева, под деревом стоит Пушкин в алой мужицкой рубахе, наблюдая за подъезжающими. Он явно кого-то ждет и скучает. Чуть поодаль, на пригорке расположились две старушки-богомолки. Они завтракают, разложив на коленях скудную снедь. Подходит молодой мужик в такой же, как у Пушкина, ярко-красной рубахе и садится на землю, спиною к дереву. Достает из кармана тряпицу и вытирает потное лицо. Это Афоня Початый, беглый крестьянин из Тригорского.
Афоня (бросив мимолетный взгляд на Пушкина): Жарко-то нынче как... А народу много пришло молиться... Неужто праздник какой?
1-я старушка (крестится): Успение Пресвятой Богородицы ныне... Грех не знать такого праздника.
Афоня: Воистину грех... Только Господь простит мне его, ибо давно я не вел счета дням своим...
2-я старушка: По лесам что ли шлялся? Али в остроге сидел?
Афоня (резко и удивленно оборачиваясь к ней): А ты откуда, старая, узнала?
2-я старушка: Узнала... Разбойников завсегда помолиться тянет после делов их грешных.
Афоня бросает настороженный взгляд на Пушкина: слушает ли он их разговор и как реагирует на него. Но тот как будто отвлечен шествием людей в церковь и не обращает на Афоню никакого внимания.
Афоня: А ты с чего взяла, что я разбойник? Разбойники, чай, не будут в ясный день по улицам шляться да еще при таком народе.
2-я старушка: А кто тебя знает... Может стыд тебя замучил, помолиться захотелось. Только рубаха у тебя не для молитвы надёвана, красная, как кровушка наша … Верно я говорю, Матрена?
1-я старушка: А чего ж не верно? Таку одёжу токо на ярманку надевать..
.
Афоня (смеется): Ну, старые, вам бы в жандармы податься, цены бы вам не было... Рубаха им, вишь, моя не понравилась... А чего ж вы тогда меня не боитесь, коли я разбойник? А вдруг я вас ограблю да порешу...
Старушки, переглянувшись, торопливо завязывают в платочки недоеденное и уходят.
Афоня: Смешной народ, ей Богу... В каждом мужике разбойника замечают... Особливо, если тот в красной рубахе...
Пушкин (оборачиваясь к нему): Да не сами они это придумали... Слух в округе идет, что в окрестных лесах разбойники появились, из беглых крестьян. А предводителем у них то ли разорившийся помещик, то ли поп — расстрига. Не слыхал?
Афоня (снова смеется): Выходит, целая шайка орудует? И все в красных рубахах? И барин на коне с шашкой? Не слыхал, не слыхал такого...
Пушкин: Так чего же тогда веселишься? Что тут смешного?
Афоня: А все смешное... Сроду не бывало, чтобы баре по лесам с беглыми мужиками разбойничали...
Пушкин: А я слышал противное... Будто один помещик, дабы справедливость восстановить, собрал своих крестьян да и увел их а леса... И грабили они только тех, кто свое состояние неправедно нажил.
Афоня: Сочинить такое, конешно, можно. Слушать такое, або в книжках читать приятственно будет. Да только не встречал я таких среди разбойников...
Поняв, что проговорился, хлопает себя ладонью по колену и встает, оглядываясь вокруг.
Пушкин (с улыбкой): А много ли ты их повидал в своей жизни, разбойников-то?
Афоня (глухо): Ты, барин, меня на слове не лови... Я не из тех, о ком ты думаешь..
.
Пушкин: А я и не думаю... (Помолчав). Только хочу совет тебе хороший дать... Зря ты ты в такой день к монастырю пришел. Народу здесь сегодня будет видимо-невидимо, и сам полицмейстер из уезда обязательно приедет помолиться. А он, знаешь, один в таких местах не появляется. Соглядатаи в штатском давненько уже здесь крутятся, дабы начальству угодить и подозрительных людишек убрать от его глаз..
.
Афоня (хорохорясь, но с печалью, которую трудно скрыть): А мне это все ни к чему... Я тоже помолиться сюда пришел...
Пушкин: И о чем же Бога будешь просить?
Афоня долго и задумчиво смотрит на него, потом подходит вплотную и тоже прислоняется к дереву, но с той стороны, которая не просматривается людьми, собирающимися у ворот монастыря.
Афоня: Просить буду об одном: чтобы грехи мои простил и тем самым открыл мне дорогу к моему счастью...
Пушкин: А в чем оно, твое счастье?..
Афоня: А вот этого тебе никогда не угадать... Но я сам тебе скажу... Вижу я, что ты человек не из злобных... Хотя и подозреваешь меня в чем-то.. Но другой бы уже давно о своих подозрениях кому следоват доложил... Слыхал, небось, как меня старухи, божьи одуванчики, охаяли? А ты мне решил лишь советы подать... А пошто мне твои советы, когда я сам, может быть, выйду после молебна из храма и полицмейстеру сдамся?
Пушкин: И зачем?
Афоня: А затем, что мне теперь без нее жизни нет... И не могу по лесам прятаться, когда она сказала мне, что души во мне не чает...
Пушкин: И кто же она?
Афоня: А вот этом-то и вся загвоздка... Тебе этого век не понять... Смеяться будешь али скажешь, что я это все сочиняю... Но я уж закончу, коль начал... Считай, что исповедоваться тебе хочу, перед тем, как в храм войти. Не осудишь?
Пушкин: Если трудно тебе, или видишь, что я человек недостойный твоего доверия, то не говори...
Афоня: Нестоящего человека я за версту вижу, ты уж мне поверь... И в себе такие думы носить мочи нет... Ты уж послушай, а говорить мне ничего не надо: я сам знаю, как со своей жизнью разобраться... Этой весной меня лесиной сухой в бору привалило... Думал, не выживу... Кое-как на дорогу выполз и сознание потерял... Очнулся в постели чистой... Голова перевязана, поломанная рука к дощечке прибинтована... Старуха рядом, из ложечки чаем поит... Спрашиваю ее, где я, она молчит, только губы недобро поджимает... А потом приходит она, спасительница моя... Барыня ихняя... Женщина красоты невиданной … В белом платье и с улыбкой на лице... Говорит, что проезжала из соседнего имения на коляске и нашла меня на дороге, истекшего кровью... И, поверь мне: как только я ее увидел, так и случилось со мной то, чего никогда в моей жизни не случалось... А что — не пойму... Чую только, что жить без нее уже не могу... А она словно тоже почуяла что-то во мне, сробела и ушла как-то сразу... Ночь я не спал, все думал о ней... И о том, что мне дальше делать... Ведь, коли поразмыслить, то самое лучшее для меня было в ту же ночь бежать оттуда, куда глаза глядят. В имении народу, чай, много, а кто я такой, сразу всякому понятно. Но не сбежал я, остался... И только потому, что ее увидел...
Пушкин: А потому решил на молебен сходить?
Афоня: Нет, сюда я пришел, когда она плакать стала и сказала мне, что жить без меня не может....
Пушкин вздрогнул и напрягся: он увидел, как по лестнице спускается девушка в голубом сарафане . На голове ее темный платочек, который она сдергивает на ходу и перебрасывает на грудь распустившуюся косу. Среди чинной суеты и нарядов приехавших семей помещиков она - словно свежий полевой цветок в завядшем букете, ручеек в опаленной степи.
Афоня: А ты, барин, случайно, не из Михайловского будешь?
Пушкин: Из Михайловского.
Афоня: Говорят, тамошний молодой барин стихи про братьев разбойников сочинил. Не ты ли?
Пушкин: Нет, не я. Но тебе советую помолиться сегодня подале от сих мест. И от исповеди отказаться. Довольно того, что ты мне все рассказал. Прощай!
Пушкин идет навстречу Олене, которая уже вышла из ворот и стоит, оглядываясь по сторонам.
Пушкин (подходит и берет ее за руку): А я смотрю и глазам своим не верю: неужто это наша Олена к нам, грешным, снизошла?
Олена: (испуганно вырывает руку): Ой, барин, разве можно? Гляньте, сколько народу! Батюшка увидит, снова заставит дорожки мести.
Пушкин: А что он может увидеть? Как восхищенный красотой юной поселянки подошел к ней усталый путник сказать о том, как она прелестна?
Олена: (смущается): Ой, не пойму я, барин, о чем вы...
Пушкин (не понижая голоса): А что, Олена, если бы я предложил тебе пойти со мной под венец? Прямо сейчас... Пошла бы?
Олена (внезапно расцветая и забыв про испуг): Пошла...
Теперь она сама берет его за руку, словно вокруг нет никого, и смотрит в его глаза. Так они уходят от толпы к тому месту, где Пушкин только что разговаривал с Афоней.
Олена: А где бы мы тогда жили? Ведь ваши батюшка с маменькой меня бы в дом к себе не пустили …
Пушкин (смеясь): А мы бы в лес с тобой ушли... Построили бы там избушку и стали жить-поживать...
Олена: Так там же ни пищи, ни одёжи нету... Как же там жить?
Пушкин: А я бы разбойником стал... И одел бы тебя, как царевну, а ела бы ты с золотых блюд заморские фрукты и жареных поросят...
Олена (задумчиво): Нет, с разбойником, чай, страшно жить, и никакой царской одежи не захочешь...
Пушкин: Но ты бы все равно знала, что я хороший, а не злодей какой... Неужто бы не любила?
Олена: Не-а, все равно страшно...
Раздается колокольный звон. Олена оглядывается и с грустью смотрит на лестницу ведущую к храму
Олена: А под венец я с вами я бы пошла... Хоть сейчас....
Пушкин тоже обращает свой взор на лестницу: по ней медленно, словно нехотя поднимается парень в ярко-красной рубахе. Олена испуганно смотрит на побледневшего Пушкина и роняет его руку... Потом уходит, на полпути оглянувшись... Пушкин идет в другую сторону... Слышится хор певчих со стороны церкви... Темнеет...
Уже из темноты появляется режиссер со в своей спутницей. За ними тенью следует новое действующее лицо этой пьесы — ее автор. Он мал ростом и согбен.
Режиссер: Становится все интереснее.... Но все идет к провалу... (К автору) Скажите, я не помню: у вас действительно разбойник читал стихи Пушкина?
Автор (робко и потерянно): Я тоже не помню...
Художник (смеется): Похоже всё в этой пьесе взбунтовалось против нас: актер играет не того Пушкина, каким его замыслил режиссер-постановщик, я не узнаю своих декораций, а сам автор не помнит того, что написал...
Автор (пытается возразить): Я все прекрасно помню... Парень по имени Афоня спрашивал Пушкина, не молодой ли он барин из Михайловского, который.... Дальше не помню...
Режиссер (всплеснув руками): Восхитительно! Может вы не знаете, что будет в следующей картине?
Автор: Нет...
Режиссер нервно уходит вверх к дубу, по которым стоял Пушкин, за ним плетутся его спутники. Темнеет.
Картина вторая.
Кабинет Пушкина в Михайловском. Свет свечи и от снега за окном. Пушкин в халате ходит по комнате. Садится за стол, принимается что-то писать, но тут же с досадой бросает перо. Срывается с места, подходит к печке, зябко прикладывает к изразцам руки, никнет головой. Входит няня.
Арина Родионовна: А я чай с малиной принесла... Я сразу заметила, что знобит тебя, как только из Тригорского вернулся... Немудрено и занемочь так... Говорила, не езжай сегодня по такому холоду, только ты меня, старую, совсем слушать перестал.
Пушкин: Обойдется, няня... Сейчас чай твой с малиной выпью, спать лягу и все пройдет. Меня никто не спрашивал?
Арина Родионовна: А кто ж, батюшка, тебя будет спрашивать, когда за сто верст ни одной живой души нет? Это еще хорошо, что нынешней зимой Прасковья Александровна в Петербург не уехала, а то б ты и вовсе здесь волком завыл.
Пушкин: Олена в дом не заходила?
Арина Родионовна: Заходила. Только узнала, что ты у Вульфов, опечалилась и ушла.
Пушкин: А который час? Что-то я не слышал, чтобы часы били.
Арина Родиновна: А чего ж им бить, когда их никто не заводит. Ты уж, будь добр, заведи их, а я в гостиной погляжу, да стрелки переставлю...
Уходит. Пушкин принимается заводить часы, порой останавливается, задумавшись. Закончив, вновь подходит к печи. Бесшумно входит няня, передвигает молча стрелки. Направляется к выходу, но останавливается, услышав голос Пушкина.
Пушкин: В следующий раз, если Олена придет в мое отсутствие, скажи ей, чтоб дождалась...
Арина Родионовна: Хорошо, батюшка, скажу... А тебе хочу совет дать, чтоб пожалел ты ее, не бросал меж двух огней... Отец у нее строгий, изведет своими попреками бедную девушку... А как к ней Сергей Львович отнесется, когда приедет да узнает про все про это? За твоей же спиною такое ей сотворит, что для нее будет смерти подобно. Она ведь не из тех кобыл, что гуляют с кем попадя... Чуткая она очень... Поменьше б ты к Вульфам мотался, и на душе бы у нее легче было...
Пушкин: Ладно, няня, давай не будем про это нынче. Мне и так сегодня что-то очень плохо...
Арина Родионовна: А ты чаю напейся, да спать ложись. А то, небось, остыл-то чай.
Уходит. Пушкин снимает с чайника теплый платок, наливает в чашку дымящийся чай.. Одной рукой доносит чашку до губ, а другая тянется за пером. Начинает что-то быстро писать, затем снова с досадой комкает бумагу и швыряет ее вместе с пером на стол. Глотнув чаю, задувает свечу и ложится на диван. Через минуту в комнате появляется режиссер-постановщик. Подходит к столу, берет скомканный лист бумаги и пытается прочесть написанное в призрачном свете луны и снега. Что-то поражает его в написанном , и он падает в кресло, оглядываясь по сторонам и словно спрашивая себя: «А куда это я попал?» Неожиданно бьют часы. Три раза. Пушкин вскакивает на диване, сидит обхватив колени руками. Режиссер осторожно выходит на просцениум. За ним закрывается стена дома. Вырисовывается весь фасад пушкинского дома с крыльцом и четырьмя окошками. С двух сторон появляются женщина — художник и автор пьесы.
Художник: Мне ужасно хочется спать. Который час?
Режиссер: Спектакль идет час плюс антракт следовательно сейчас девятнадцать сорок пять.
Автор: А по сюжету сейчас три часа ночи.
Художник: Вот это ближе моему состоянию. Еще минута, и я упаду здесь на снег и засну.
Режиссер (черпает снег ладошкой и тут же стряхивает его): А он настоящий! С чего бы это?
Автор (смеется): Самовнушение! Вы так вжились в мою пьесу, что даже снег вам кажется настоящим!
Режиссер (зло): В вашу пьесу невозможно вжиться, уважаемый автор!... Ладно, Бог с ним, с этим снегом. Но вы взгляните на это! Неужели вы думаете, что наш актер (имя рек) так вжился в роль Пушкина, что в точности перенял его почерк? И вы прочитайте, что он пишет.
Художник (берет из рук режиссера скомканную бумажку, разворачивает ее и читает): «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты...» (Бросает бумажку на снег) Все верно: изображая муки творчества, наш актер пишет на листке единственные строки, какие помнит еще из школьной программы. Пушкин не мог написать их сейчас, потому что Анна Керн еще не приехала в Тригорское...
Автор (бережно поднимает бумажку и разглаживает ее): А если он написал это стихотворение вовсе не Анне Керн?
Оба его спутника смотрят на него как на сумасшедшего. Затем женщина выхватывает записку из рук автора и напряженно всматривается в нее.
Художник: Вы хотите сказать, что...
Автор: А мне нечего говорить... Этот почерк невозможно подделать... И Анна еще не приехала... И встречи было две …
Режиссер (раздраженно): Уважаемый автор, а вы, случайно, не мистик? Принимая вашу пьесу к постановке, мы этого не заметили. Там ни мысли, ни слова не было о таком кощунстве: стихотворение «Я помню чудное мгновенье» посвящено вовсе не Анне Петровне Керн, а этой...
Автор (напористо): «Эта», как вы изволили выразиться, является героиней спектакля, который вы взялись ставить! А этот черновик известного всем стихотворения вы сами только что принесли из кабинета Пушкина и сами удивились тому, что он написан почерком великого поэта. Сегодня какое число?
Художник: По-настоящему (называет число). А по сюжету десятое или одиннадцатое января.
Режиссер: Почему «или»?
Художник: Потому что я не знаю, который сейчас час.
Режиссер: Я же вам говорил, что часы били трижды...
Художник: А я забыла, потому что сплю на ходу... Значит сегодня одиннадцатое января 1825-го года...
Автор: А Керн приехала в Тригорское в середине июня....
Вдали раздается звон колокольчиков...
Режиссер (задумчиво смотрит на бумажку в руке у женщины): Однако, нам пора уходить...Кажется, гость едет...
Все уходят. Через минуту слышен храп коней и голос ямщика: «Ну, родимые, кажись, приехали!» Из оркестровой ямы на сцену поднимается человек в шубе, идет к крыльцу. Он не успевает дойти до ступенек, когда дверь дома распахивается и на крыльцо выбегает Пушкин в ночной рубашке со свечой в руке.
Пушкин: Пущин, чертушка! Я чувствовал, что ты приедешь нынче!
Они обнимаются, долго стоят, обнявшись.
.
Пущин: Застынешь, мартышка. Пошли в дом...
Они входят, стена раздвигается, и мы видим: посередине совсем темную переднюю, слева комнату няни с лампадкой под образами, справа - кабинет Пушкина, на момент открытия сцены тоже темный. Он освещается свечой, с которой входит Пушкин. За ним — Пущин. Какое-то мгновение они молча смотрят друг на друга, потом обнимаются и стоят так с минуту: Пушкин в распахнутой рубашке и Пущин в шубе и шапке, на которых еще блестит снег. В это время в раскрытую дверь из передней в кабинет заглядывает няня. Сложив руки на животе, она умильно смотрит на обнимающихся друзей. Когда они расходятся, она подходит к Пущину и, встав на цыпочки, целует его в щеку.
Арина Родионовна: Здравствуй, мил человек! Обрадовал ты нынче нас своим приездом. Теперь наш отшельник душой оттает маленько, перестанет изводить себя хандрой.
Пушкин (с веселым укором): И тебе, старая, неймется меня попрекнуть. Давай, топи печь, а то ты спасителя моего заморозишь в наших хоромах.
Няня уходит.
Пушкин: Садись, мил друг, в кресло и пока не раздевайся: топили лишь вчера в день.
Пущин: После этой страшной дороги здесь просто рай! (Сбрасывает шубу и потирает руки).
Пушкин: А почему ты в ночь-то поехал?
Пущин: И не думал. Мой Алексей плохим ямщиком оказался. Трижды плутали меж селами, потом отогревались в каком-то трактире, а как стало темно, совсем потеряли дорогу в вашей снежной пустыне. Слава Богу, след от саней свежий сыскался, по нему мы тебя и отыскали.
Пушкин: (смеется): Так то ж мой след! Я вчера в Тригорском был, а домой вернулся через Святые Горы! И всю дорогу что-то худо мне было, будто чуял, что ты едешь ко мне, а доехать не можешь... Приехал домой, и тут на меня вовсе тоска напала: не могу я один быть, вдалеке от друзей...
Пущин: А как же соседи? Писал ты, что очень милые и интересные люди вокруг тебя обитают... Али разочаровался уже?
Пушкин: А кто я для них? Одни помнят меня курчавым мальчиком, которого надо многому учить, чтобы он стал умным и достойным их общества, другие же узрели уже во мне великого поэта и ждут от меня стихов, посвященных им...
Пущин: Брюзжишь, Француз, брюзжишь... Вот никогда бы не подумал, что ты на это способен...Видимо, не зря в «Арзамасе» тебя прозвали Сверчком... Сидишь себе за печкой и потихонечку ворчишь на своих соседей...
Пушкин: (смеется и обнимает друга за плечи): А Иван Великий все зрит со своей вышины и жаждет справедливости...
Пущин: Мне больше нравилась другая моя кличка: Большой Жано... Что-то в ней было...
Пушкин (прерывая его): … этакое благородное и интригующее дам...
Пущин: … чего не скажешь о твоих прозвищах. Одна Обезьяна чего стоит!
Пушкин: А кто это сказал, что не Пушкин похож на обезьяну, а обезьяна на Пушкина?
Пущин (скрещивает руки): Не я! Это твой друг Горчаков старался облегчить твои страдания... В чем, кажется, преуспел...
Входит Никита с охапкой дров. Сваливает их у печи и кланяется Пущину.
Никита: Желаю здравствовать, барин. Рады вас видеть. А то Александр Сергеевич извелся весь, друзей не видя.
Пущин: И ты туда же, Никита! Уединение для твоего воспитанника только благо. Ведь он поэт! И как вокруг все говорят, великий поэт! А потому должен, запершись от всего света, дарить миру свои бесценные произведения.
Никита (ворчливо): Слава Богу, надарил уже... Заслали в такую даль, где делов, кроме как саранчу ловить, нету. Это радоваться надо, что вернули нас в имение... Здесь все родное, свое. Однако, друзьям хорошо бы вспомнить об Александре Сергеевиче... Живой он очень, не может без общества...
Пущин (смеется): Да вы здесь оба брюзжать научились... А я ведь тебя другим, Никита, помню... Не давал ты ранее барину своему унывать...
Никита: Так то когда же было, Иван Иванович... Даже роща по зиме шуметь перестает... Я тож свою листву давно как сбросил...
Пущин: Слушай, Александр Сергеевич, у тебя все в имении так образно говорить могут? И ты еще жалуешься на недостаток общения с умными людьми! .
Входит няня и принимается складывать дрова в печь, по-доброму ворча.
Пушкин (к Пущину): Давай, рассказывай! Кого из наших встречал? Что в Петербурге обо мне говорят?
Пущин (встает с кресла и подходит к окну): Что-то никак не развиднеется... На самом деле я чуть свет прикатил... О встрече с друзьями нашими я тебе позже расскажу... Много их у нас с тобой, и у каждого своя жизнь... А жизнь, как ты знаешь, без горестей не бывает... Хотя и успехов предостаточно...
Пушкин: Слышал, слышал … Некоторые, например, из артиллеристов в судьи выбились... Навыки прежние пригодились?
Пущин: Тебе на язык лучше не попадаться... Оттого и в Петербурге ты нынче не в почете... Я говорю, конечно, о светских мнениях. После «Бахчисарайского фонтана» все ждут не дождутся от тебя чего-нибудь не менее романтического и пылкого. А у нас в списках ходят лишь твои эпиграммы и стихи, в коих много горечи и желчи. Вот и расстроены наши барышни подобным обстоятельством и говорят о тебе не льстиво. А о кругах поэтических ты сам знаешь. Вяземский сказал мне, что пишет тебе о них регулярно и подробно, да и журналы с критикой ты наверняка читаешь...
В окно врываются первые яркие лучи света и вместе с ними внезапно раздается песня. Где-то рядом девушки поют «Растопися, баненка...»
Пущин (прислушиваясь): Как хорошо поют... Где это?
Пушкин: Это наши красны девицы тебя песней приветствуют в горнице у няни... Говорят гостю дорогому, что банька для него истоплена...
Пущин: Да нет, слышу я, что песня эта о другом... А можно к ним пройти?
Пушкин: Отчего же? Пойдем
.
С левой стороны освещается вторая половина дома, комната няни. На лавках вдоль стены сидят девушки, прядут и поют песню. Она звучит до конца, пока друзья пересекают переднюю, входят в в комнату и стоят у дверей, слушая пение. Взгляд Пущина останавливается на Олене, сидящей у окна и ярко освещенной восходящим солнцем. И он уже не в силах оторвать свои глаза от нее.
Пущин (беря рядом стоящего Пушкина под руку): Ты посмотри, это же чудо какое-то! Она совсем не такая, как все...
Пушкин (грустно): Смотри, не влюбись... Страдать придется тяжко...
Пущин: Отчего же?
Пушкин: Оттого, что она не такая, как все... Она - крепостная.... Барышня — крестьянка...
Песня продолжается. Стена няниной комнаты закрывается, а в кабинете Пушкина вспыхивает свет. Там в кресле сидит совсем обессиленный режиссер — постановщик, а за его спиной стоит женщина — художник и смотрит на него сверху вниз, как заботливая мать. Следующий диалог проходит под тихое звучание песни.
Режиссер: Никогда не слышал такой песни... И язык в ней как-будто не совсем русский...
Художник: Это диалект... Разве вы не знали, что псковитяне «цокают»?
Режиссер: Нет...
Художник (едко): Ну вот, а собрались ставить пьесу о Пушкине в Михайловском...
Режиссер (после короткой паузы): Я вас уволю...
Художник: За что?
Режиссер встает, пожимает плечами и уходит, едва волоча ноги.
Картина третья.
Весна. На высоком холме над Соротью вовсю зеленеет трава и цветут цветы. Пушкин в белой рубашке с непокрытой головой сидит на склоне, смотрит вдаль: на разлившуюся реку, на широкие поля, на мельницу у Михайловского. Справа на холме появляется Олена, поднимающаяся снизу. Она в нарядном сарафане, на голове у нее венок полевых цветов. Олена подходит к Пушкину сзади, становится на колени и обнимает его за плечи. Пушкин запрокидывает голову и смотрит ей в лицо.
Пушкин: Ты сегодня, как невеста... Нарядная, красивая... Не ходи далеко — украдут...
Олена: А я вас покличу... Я же знаю, вы теперь меня у любого ворога отобьете...
Пушкин: Почему же теперь?
Олена: Потому что... Потому что теперь я доподлинно уверилась, что услышал Бог мои молитвы...
Пушкин: И о чем же ты Его просила?
Олена: Чтобы вы меня полюбили.. по-настоящему.
Пушкин: А как это — по-настоящему?
Олена: А это так, чтобы сохли вы только по мне, а других никого не замечали …
Пушкин (удивленно оборачивается, и они оба оказываются стоящими друг перед другом на коленях): И что, ты теперь точно знаешь, что я...?
Олена: (улыбаясь и гладя его волосы): Да... Вы нынче ночью сказали мне, что другой такой нету... И стих мне читали очень хороший..., хотя и коротенький совсем.. Только я его не запомнила...
Пушкин: Почему же, если он коротенький?
Олена; Потому что сама словно дурная была... От этих слов, и от всего...
Пушкин (осторожно целуя ее в щеку): Бедная ты моя! Красивая! И умом Бог тебя не обидел... Вот только о любви ты зря Его просила... Ничего Он не понимает в любви.
Олена: Грех так говорить, Александр Сергеевич! Он во всем понимает... Иначе не быть бы нам вместе...
Пушкин: Не называй меня Александром Сергеевичем, пожалуйста. И говори мне «ты».. Ведь сегодня ночью ты мне так и говорила...
Олена: Неужто? Стыд-то какой!
Пушкин: (смеется) Это ты верно сказала... Более стыда и быть не может..
Олена (смущается и смеется, прикрывая рот ладошкой): Все равно буду называть, как звала. Где это видано, чтобы дворовая девка своего хозяина по-мужицки кликала..
.
Пушкин: (поднимается с колен, говорит сердито, но с печалью): Так выходит, что я тебе хозяин и более никто? Даже слово подобрала какое-то противное душе моей.. Хозяин!...Такой день мне испортила... А я уж было собрался тебе еще один стих прочесть...
Олена (глядя на него снизу вверх): Не гневайтесь Александр Сергеевич... Я сама не знаю, что говорю... Потому что счастливая очень … В первый раз мы вот так с вами вышли погулять... Вот там дрожки с кем-то едут, а я все равно не уйду, так и буду стоять рядом..
Пушкин: А кто бы это мог быть?
Олена: Как будто от Тригорского едут... Хозяйка тамошняя часто в Вороничи на погост приезжает, на могилу к прежнему мужу... Точно она... И военный с ней какой-то...
Пушкин: Это не военный, Оленушка, а настоящий что ни есть жандармский офицер...
Олена: Я спрячусь, однако...
Пушкин: А кто только что говорил, что будешь стоять рядом всем назло? Вот и стой!
Олена: Так ведь они с дрожек сошли и сюда идут!
Пушкин: Тем лучше! Рассмотрят тебя вблизи как следует, увидят, какая ты красивая да ладная! Этот жандарм мне еще позавидует...
Олена: А барыня?
Пушкин: А Прасковья Александровна, я думаю, уже доподлинно знает, что ты у меня есть. А теперь пусть воочию убедится, что Пушкин своих чувств не прячет и молвы не боится...
Из-за бугра появляется Осипова в сопровождении жандармского офицера. Он строен и внешне приятен. С улыбкой отдает честь Пушкину и с интересом смотрит на стоящую рядом с ним девушку. Прасковья Александровна, напротив, хмурится при виде Олены, которая застывает перед ней в глубоком поклоне. Пушкин целует протянутую ему руку Осиповой и начинает развлекаться.
Пушкин: Соизволите разыскивать кого-то в наших краях, господин офицер?
Жандарм: Никак нет, господин поэт. Прибыл из Пскова по сугубо личным делам. И сделал глупость, отправившись на прогулку с несравненной Прасковьей Александровной не в цивильном платье.
Пушкин: А разве сие возможно? Что-то я ни разу не встречал жандармских офицеров не по форме одетых.
Жандарм: Почему же? Когда мы не на службе, мы вольны одеваться, как нам заблагорассудится.
Пушкин: А мне почему-то казалось, что вы всегда на службе. Я ведь на своем веку повидал немало доблестных служителей порядку. Недавно во Пскове...
Осипова: Довольно об этом, Александр Сергеевич... Господин офицер в гостях у меня... Павел Никандрович Сытин его зовут, познакомьтесь.
Пушкин (склоняя голову): Очень рад... Пушкин Александр Сергеевич, ссыльный коллежский секретарь.
Жандарм: (вновь козыряя ему): Не стоит так уничижать себя, господин Пушкин. Я постоянно читаю ваши стихи и всюду готов повторять , что вы великий поэт.
Пушкин (разыгрывая удивление): И вам верят? Что-то сомнительно это. Мне все время кажется, что поэт Пушкин в глазах ваших друзей перестал существовать. И ничего, кроме лишних забот, я вам не доставляю...
Осипова: Опять вы взялись за старое, Александр Сергеевич! Павел Никандрович на самом деле увлечен вашей поэзией и часто, когда бывает у нас, читает моим девочкам ваши стихи... А сейчас он любезно согласился сопроводить меня в Вороничи, на наше семейное кладбище... А вот теперь мне лучше скажите, что вы делаете здесь в компании с этой прекрасной поселянкой?
Пушкин: Любуемся весной, любезная Прасковья Алесандровна... Я узнал сегодня, что бывают предопределенные встречи... Ты вышел из дома, вокруг буйство проснувшейся природы, душе пора очнуться, а она печалится и скорбит... И вдруг видишь... Вышел тебе навстречу живой и прекрасный человек, девушка в венке из весенних цветов, с улыбкой на лице... А в той улыбке - вся тайна мира сего, которую ищут мудрецы и властители мира... Вы только взгляните на нее, добрейшая Прасковья Александровна... Неужто возможно пред этим устоять?
Осипова: Вы сегодня очень романтично настроены, Александр Сергеевич... Воистину весна вам голову вскружила... (Олене) Ты ступай, девушка... Мне с твоим хозяином переговорить надобно... Наедине...
Пушкин:(берет Олену за руку): Наедине не получится, голубушка Прасковья Александровна. Господин жандармский офицер будет мешать нам своим присутствием... Адью...
Уходит, уводя за руку пытающуюся вырваться у него Олену. Явно раздосадованная Осипова, подобрав юбки, направляется широкими шагами к экипажу, за ней плетется безучастный офицер. Слышно ржание лошадей и стук отъезжающих дрожек. И словно вслед за ним, сцена поворачивается вполоборота, и представляет сейчас другую сторону горы с начинающимся у ее подножья лесом. И мы снова видим Пушкина, уже почти бегущего с горы, Олена едва успевает за ним, но Пушкин не оставляет ее руку.
Пушкин (внезапно останавливается): Вот и испорчено утро.... А за ним и весь день, обещавший быть счастливым...
Вдруг выпускает руку Олены, словно роняя ее в задумчивости и безволии.
Пушкин: Так надобны тогда стихи? Чтобы просвещенный жандарм читал их милым тригорским девушкам?... И кто его знает, от чего млеют их слабые сердца: то ли от моих выстраданных строк, то ли от его воркующего баритона... Как ты думаешь, Олена?
Олена (хмуро, растирая руку, за которую тащил ее Пушкин): Не знаю... Мне домой надо, а то батюшка заругает...
Пушкин(грустно): Ну вот видишь, Олена, и тебе худо стало... Как это она сказала?... «С твоим хозяином поговорить надобно...» Второй раз на дню слышу это слово, и тошно мне становится (Берет снова ее руку, теперь нежно и бережно). Ты не слушай ее, не хозяин я тебе... В уничижении слабых ищут они себе поддержки … Навряд ли найдут... А я нашел нежданно... Тебя.. (Целует ее руку)
Среди деревьев вдруг мелькнула красная рубаха, и из лесу осторожно выходит Афоня, не замечая Пушкина и Олену.
Пушкин: Ну-ка, погоди... Кажется, я встретил своего давнего знакомого...
Отходит от Олены поближе к лесу и, заложив пальцы в рот, свистит. Афоня испуганно вздрагивает и прячется за дерево.
Пушкин: Не прячься, Афанасий! Твою красную рубаху за сотню верст видно...
Афоня (выходя из-за дерева и рисуясь): А-а, барин! Свистишь ты прямо, как соловей-разбойник. Идешь куда али просто прогуливаешься?
Пушкин: Иду, Афоня, иду. От одного лиха к другому... А ты, я вижу, все по лесам скитаешься. Что, неприютной оказалась твоя любовь?
Афоня: (широко и радостно улыбаясь): А вот и оплошал ты, барин! Приютила меня моя милая. Всем сердцем своим пригрела, спасла от сиротства и слабодушия. А я вот неверным оказался... Пригрело солнышко, и ушел я на волю, дышать воздухом лесным да ничего не страшиться...
Пушкин (грустно): А раньше ты другое говорил... Что жить без нее не можешь... Неужто врал?
Афоня: Не научен я врать, барин... Только не понять тебе этого... Нет жизни мне без нее, но и без воли смертно... Вот и вышел я под чисто небо, может быть в последний раз, чтобы напиться досыта ею, а потом пусть что будет... Повяжут меня, буду Бога просить, чтобы дал мне на нее хоть раз издалека взглянуть, а после этого и умереть нетрудно...
Пушкин: А если бы она не барыня была? Что бы тогда делал?
Афоня: А коли бы не барыня, то тогда и разговор другой... Взялись бы мы с ней за руки да вместе в лес ушли …
Пушкин: (задумчиво повторяет): Вместе в лес ушли... Любовь и воля... ( Встрепенувшись) Ты, Афоня, пожалей свою милую, однако. Большой жандарм к нам из Пскова пожаловал, да видно, не один... Не тебя ли ищут?
Афоня: Да с чего бы это, барин? Я не ограбил никого, не убил... Третий день всего лишь по лесу хожу, да солнышку радуюсь... Нет, барин, не по мою он душу...
Пушкин: Так, значит, по мою....
Уходит, забыв об Олене. Она идет вслед за ним, понурив голову. Афоня провожает их растерянным взглядом. Со стороны дороги к нему поднимается женщина в белом.
Картина четвертая
Лужайка у водяной мельницы близ Михайловского. На бревне сидят: режиссер- постановщик, автор и женщина-художник. Слышен рассерженный и тревожный шум воды.
Режиссер (так же рассерженно, листая папку с текстом пьесы): А это вообще не поддается... (К автору) Вы знаете, что у вас написано в ремарке к концу третьей картины?
Автор ( смущенно): Точно не помню, но, по-моему, не то, что мы видели.
Режиссер: Так вот слушайте! «Пушкин берет Олену на руки и уносит со сцены. Афоня грустно смотрит им вслед. С двух сторон на холм поднимаются жандармы в красных мундирах»
Автор: Так и написано: «... в красных»?
Режиссер: Так и написано... (Издеваясь) Ну уж точно не «женщина в белом платье»... Они играют, как хотят...
Художник: Они играют, как это должно быть...
Режиссер (швыряет папку на землю): Бросьте выдумывать! Во всех мемуарах подтверждается факт ссоры Пушкина со своем отцом по поводу слежки... А он отказался вообще играть эту сцену! И что он нам сказал?
Автор: «Не следует выносить семейные дрязги на всеобщее обозрение...»
Художник: Как хорошо сказал! Особенно сейчас... Все тащат на экраны телевизоров свое грязное белье, а бойкие мальчики делают на этом свою карьеру.
Режиссер (в гневе): Не надо сравнивать! У нас серьезный театр, мы ставим пьесу, которую единогласно принял художественный совет, а вы нам про какое-то телевидение!
Художник (смеется): Не надо сердиться. Сохраните свои нервы для третьего акта. Там, я думаю, Александр Сергеевич, вообще откажется играть то, что здесь написано..
Поднимает с земли пьесу и протягивает ее режиссеру-постановщику. Тот брезгливо берет и ее и тут же передает автору.
Режиссер: Вы хоть перечитывайте перед каждым спектаклем, что вы тут понаписали.. Сегодня вы забыли, что у вас жандармы в красных мундирах, а завтра окажется, что Пушкин у вас блондин...
Художник (смеется) … с татуировкой на левом плече: «Я помню чудное мгновенье». А вот , кстати, и он. И опять одет не по форме.
Вся троица быстро скрывается за кулисами. По тропинке, ведущей к усадьбе, появляются мельник и Пушкин. На нем крестьянский армяк и летняя крестьянская шапка с короткими полями.
Мельник: А вода шумит тревожно, потому что весна на дворе, а скоро и лето. Вот она и просится на волю, не хочет колеса вертеть. В запруде успокоится маленько, отдохнет и побежит себе к самому синему морю, которому, говорят, конца и края нет. Вы, барин, бывали когда-либо у моря?
Пушкин (задумчиво): Бывал, Архип, бывал... И у теплого моря пришлось порезвиться, у нашего, петербургского, поскучать. Напрасно твоя говорливая вода к нему торопится... Ты посмотри, какая здесь ей красота! Кувшинки по ней плавают, березы да ивы в нее смотрятся. А там затеряется она в сером просторе и станет соленой и холодной, и ветру послушной. Она еще вспомнит твою мельницу и загрустит о ней...
Мельник: А вы, барин, словно сами у воды выросли. Сурьезно о ней говорите, как о человеке каком...
Пушкин: О человеке так не скажешь: много грязи в нем... Пока отмоешь, до сути доберешься, глядь! - и жизнь прошла...
Мельник: Это вы правду сказали, барин... В писании сказано, что за грехи наши нам ответ там держать... (Вскидывает голову кверху). Только больно хочется, чтобы злодеи наши и на земле помучились... Но такое только в сказках бывает...
Пушкин: А ты много преданий знаешь? Ведь, слышал я, что место у мельницы самое таинственное, много там чудес происходит...
Мельник: О чудесах не скажу, но порой бывает, что из воды видения всякие появляются.
Пушкин: Какие, например?
Мельник: Бывает, леший к водяному в гости зайдет. Знамо дело, бучу поднимут, вода по заводи кругами ходит, волна аж по срубу хлещет, как в море-акияне... В окно выгляну и вижу на глубине две фигуры: одна вроде желтая вся, словно в листья осенние одетая, а другая зеленая вся, как жаба...
Пушкин: А не со сна ли тебе это привиделось? Иль может к тебе в тот вечер кто со штофом заходил?
Мельник: Да разве можно, барин? У меня здесь хозяйство мудреное, нельзя на пьяную голову им управлять, А присниться такое навряд ли может. Я же говорю тебе, что леший - рыжий, как лист с березы, а водяной, прямо как несваренный рак, а глаза у него красные. Осенью такое бывает, перед тем как холодам придти. Мне еще моя бабка говорила, что холода для всех нечистей хуже смерти, вот они и бесятся перед ледоставом.
Пушкин: А русалка тебе, случайно, не являлась?
Мельник: А как же, была... Один раз, помнится, на Купалу дело было... Девки за рекой хоровод водили, а она вынырнула, за колесо рукой держится и на огонь смотрит... А сама вся такая тонкая и будто из стекла сделана, звезды сквозь нее видать... А в другой раз она на берег вышла, на бережке присела и начала косы заплетать. Я тогда даже рассмотрел, что ног у нее нету, а заместо их — хвост... Я старикам рассказал, а ни мне толкуют, что не наша это русалка...
Пушкин: Почему?
Мельник: А потому что у нас в Михайловском ни в кой век утопленниц не было … А русалками становятся девки, что себя порешили, в воду сиганув... А бабка Матрена, которой уже за сто лет, рассказала мне историю про одну русалку и решила так, что она-то мне и привиделась.
Пушкин: Так расскажи и ты мне ее...
Мельник: А чего не рассказать, коль вся история короткая и ясная... Князь соблазнил девчонку из народа, а потом, как водится, женился на богатой... Ну, а обманутая любила, видно, его всей душою, да позора и побоялась … Побежала на берег реки да и утопилась... Но Бог не дал ей умереть, а превратил в русалку. И уже на дне речном родилась у нее дочь.... От князя, ведомо.. И вот уже много лет выходит она на берег по ночам, желая встретить своего погубителя и отомстить ему...
Пушкин: Ну и что, встретила?
Мельник: Покамест нет... Князь старый стал, редко на реку приходит... Но там его отец русалки нашел, который после ее утопления с ума сошел и вороном себя кличет... Матрена говорит, что он мельником был, как и я... Он князю многое напомнил, и тот как-будто загоревал от того, что девку эту загубил... Ему бы раньше о ней было подумать... Только баре наши тешатся, вперед не заглядывая: а что же дальше с этим человеком будет?
Пушкин (вздрогнув и отвернувшись в сторону): Ты, мельник, прав Минутою живем и только для себя....
Мельник: Что, барин, вы сказали?
Пушкин: Нет, ничего... Печальную историю ты рассказал мне...
Мельник: А я что-то за свой век веселых историй не припомню... Похоже, наша жизнь так устроена: веселье забывается, а печаль остается...
Пушкин ( про себя) А остается она, чтобы мы помнили себя людьми, а не скотами...
Мельник: Опять я, барин, вас не расслышал... Вы не берите больно на душу мой рассказ. Чего только на этом свете не случается.... А, может, и не было этого вовсе... Матрена чего только не порасскажет..
.
Пушкин: Так ты сам мне говорил, что видел русалку на дне запруды...
Мельник: А коли мне это привиделось? Листья на дно ложатся, чего только не увидишь там... И рыжего лешего, и водяного в зеленой паутине, и русалку, как стекло прозрачную... Вон матушка ваша идет, небось, вас ищет.
Надежда Осиповна: (приближаясь к мельнице): Сашенька, я всюду ищу тебя, а Ольга, дворовая девка наша, сказала мне, что ты на мельницу пошел.
Пушкин: Ты видела Олену?
Надежда Осиповна: Да, спряталась у няни и плачет отчего-то...
Пушкин: Плачет?
Надежда Осиповна: Да, плачет... Небось, отец ее за что-то отругал... Он строгий у нее: за каждую малость наказывать готов... А я хочу тебе новость сообщить...Мне из Тригорского передали, что Анна Керн к ним на днях приезжает... Ты помнишь ее?
Пушкин ( рассеянно): Еще б не помнить...
Надежда Осиповна: Ты в молодости волочился за ней изрядно, не так ли?
Пушкин: Не то слово — волочился... Я был влюблен в нее, как паж в свою хозяйку... Страдал, не спал ночами, стихи марал... И рвал их на клочки, как недостойные ее...
Надежда Осиповна: Ты нынче что-то больно откровенен со мною.
Пушкин: А, видно, время для меня пришло такое... Быть откровенным до конца...
Надежда Осиповна: Так ты поезжай к вечеру в Тригорское, узнай, когда и с кем приедет Анна... Я слышала, что с мужем у нее нелады...
Пушкин: Зато лады с другими...
Надежда Осиповна: Фи, я думала, что ты сегодня откровенен, а ты так просто груб до невозможности...
\
Пушкин: Возможно... А к Вульфам я сегодня не поеду. Приедет Анна, позовут... Коль видеть меня она захочет...
Подходит к спокойной воде и глядит в нее, будто стремясь там что-то увидеть.
Пушкин: Темно и холодно... Луна нас не согреет...
Уходит, и тут же из перелеска появляется женщина-художник. Она зябко обнимает свои тонкие плечи руками и смотрит туда же, куда только что всматривался Пушкин. Потом приседает и набирает полные пригоршни воды.
Художник: И снова удивительная вещь. Сроду не было у нас на сцене настоящих прудов... И вода совсем не та, что у нас в водопроводе... Словно на осенних листьях настоенная...
Плещет себе в лицо водой и улыбается.
Художник (смотрит в небо, где сияет серп луны): И луна совсем не бутафорная... Такая может и согреть...