Когда Марина Леонидовна Морозова получила, наконец, повышение по службе, прибавка досадного «и.о.» её ничуть не огорчила. Две эти жалкие буковки терялись на фоне главного: отныне Марина Леонидовна стала доцентом консерватории. И все в их прославленном и известном на весь мир музыкальном вузе были согласны с тем, что своей новой должности преподаватель Морозова достойна более других.
Она выросла в семье потомственных музыкантов. Ещё будучи студенткой, удостоилась лауреатства на нескольких престижных международных пианистических конкурсах. А когда начала преподавать на кафедре фортепиано в родной консе, как на студенческом жаргоне было принято именовать консерваторию, принялась лепить лауреатов из своих учеников. Столько громких наград, как у воспитанников Марины Леонидовны, в их вузе за последние годы не было ни у кого.
А защититься у нее не получилось. Начала было писать кандидатскую диссертацию по проблемам ансамблевого исполнительства с участием фортепиано, но вышла замуж за своего давнишнего воздыхателя скрипача Илью Верника.
Илюша подавал большие надежды, и Марина Леонидовна как верная боевая подруга полностью подчинила себя желаниям и капризам мужа. К сожалению, ничего путного из её Илюши не вышло: в результате он стал довольствоваться скромным положением скрипача в местном филармоническом оркестре. Каково это было после всех его самолюбивых устремлений, знала только она, его жена. Илья Верник чувствовал себя в оркестре безвестным лабухом, завидовал более удачливым однокашникам и очень мало зарабатывал. Вот почему, когда на свет появился их Славик, Марине Леонидовне пришлось вкалывать за двоих.
Она не брезговала никакой работой: преподавала в консерватории, была концертмейстером в районном хоре ветеранов, заменяла заболевших пианистов в оркестрах, даже однажды устроилась сопровождать бравурной музыкой занятия группы здоровья в одном из санаториев. А что было делать? Муж хронически пребывал в стрессе от обстоятельств невыносимой ему жизни, сын рос, а денег едва хватало на самое необходимое.
Доцентская должность с заметной прибавкой зарплаты показалась Марине Леонидовне не просто подарком ректората, но и избавлением от постылых подработок. Сколько на самом деле можно? Пора чуточку пожить и для себя. А там, глядишь, добьёт она таки свою диссертацию, и дурацкое «и.о.» исчезнет из названия её должности само собой.
Однако всё пошло по-другому. Вскоре после назначения Марины Леонидовны на новую должность исстрадавшегося Илюшу сразил инсульт. Для Марины Леонидовны начались тревожные дни выхаживания мужа, и она, как все и ожидали, сделала всё возможное, чтобы вернуть его к нормальной жизни.
Увы, нормальной жизни, несмотря на титанические усилия супруги, вялый и безвольный Илья не принял. Он ленился разрабатывать парализованную руку, не хотел вставать с постели, ныл, как ребенок, периодически закатывал скандалы, и, казалось, придумывал все новые испытания для своей терпеливой жены. На его лечение уходили практически все доходы семьи, и Марина Леонидовна была вынуждена опять искать подработку. Только в этот раз из-за необходимости постоянного ухода за Ильёй она задалась целью найти только одну дополнительную работу с достойным вознаграждением. Так и сказала своим многочисленным друзьям и знакомым, которые взялись помочь ей в этом деле.
И вскоре позвонила одна из приятельниц: богатой семье «новых украинцев» (приятельница именно так их охарактеризовала) требовался преподаватель фортепиано для семилетней дочери.
- Я им сказала, что ты как доцент консерватории берешь 30 долларов за урок.
- Да ты что! – испугалась Марина Леонидовна. - Это много, они откажутся!
- Не откажутся и не обеднеют, сама увидишь. Мадам, наоборот, спросила, не мало ли 30 баксов для преподавателя такого уровня. Ты смотри, если их девчонка окажется бездарью, прикуси язык и начинай заниматься. Такие деньги на дороге не валяются, - напутствовала приятельница.
К счастью, Леся, как звали дочь «новых украинцев», оказалась с отличными музыкальными способностями: и слух, и чувство ритма, и музыкальная память, и звонкий чистый высокий голосок девочки натолкнули Марину Леонидовну на мысль, что при достойной обработке из этой крохи может получиться бриллиантик чистой воды. Напряжение, с каким она шла на первую встречу с будущей ученицей, спало, и она поняла, что «бриллиантик» возник в её голове не случайно.
Мама Леси, молчаливая и статная, как прибрежная скала, одетая в струящееся расписным японским шелком кимоно, была просто осыпана бриллиантами: в ушах, на ухоженных пальцах, на дородной шее поблескивали дорогим блеском искусно отшлифованные алмазы. И хоть Марина Леонидовна была абсолютно равнодушна к подобным украшениям – любому бриллианту она, скорее, предпочла бы что-нибудь из дерева или кожи в фольклорном стиле, или нечто оригинальное из яшмы, бирюзы или малахита – блеск состоятельности впечатлял. В такой обстановке она оказалась впервые.
Трёхэтажный особняк новых работодателей Марины Леонидовны, построенный, несомненно, по проекту талантливого архитектора, напоминал итальянское палаццо. Подобные здания постройки эпохи Возрождения она видела в Милане, когда ездила на конкурс в Италию. Но здесь все было новое, дышащее свежестью и дерзкой современностью, с пиететом впитавшей красоту и щедрость подлинного барокко. Величественный фасад дома, облицованный розоватым мрамором, выходил арочными галереями на морской залив.
Уютный ухоженный двор дышал озоном водяной дымки, которой беспрерывно орошались изумрудные газоны. А цветы пахли так, что их аромат вливался в холл, где мама с Лесей принимали Марину Леонидовну.
- У вашей девочки абсолютный слух, я с удовольствием буду давать ей уроки, - сказала Марина Леонидовна. – А где инструмент?
- Какой такой инструмэнт, - подала голос мама, – нету у нас инструмэнта.
Говорила она на простонародной смеси украинского и русского языков, выразительно «гэкая», из чего Марина Леонидовна сделала вывод, что мама родом из села, нормального образования, скорее всего, не получила и быть интеллигентной не научилась. С закрытым ртом, со всеми своими маникюрами-педикюрами, дорогими побрякушками, в шелках и туманах, она тянула на даму, но её манеры так и дышали здоровой и крепкой малорусской деревней, в которой девчата кровь-с-молоком, нравы бесхитростны, а люди испокон веку привычны к работе на земле.
О генетической приспособленности к тяжелому крестьянскому труду свидетельствовали большие крепкие руки мамы, с унизанными перстнями тяжёлыми пальцами. Такие же руки природа передала и Лесе, но для игры на фортепиано большая ладонь была благом, уже сегодня растяжка кисти семилетней девочки достигала полторы октавы.
- Нужно пианино. Как же мы будем заниматься? – растерянно пояснила Марина Леонидовна.
- Знаете шо, помогите нам. Мы не знаемо, якый инструмэнт трэба купить. Я вам за это отдельно заплачу.
В музыкальный салон семья явилась в полном составе. Папа, в отличие от мамы, оказался вполне цивилизованным господином, владельцем крупной фирмы, занимавшейся газификацией области. Не денди, но и не тип сельского рубахи-парня. Невозмутимый, простоватый, упитанный, с розовыми, хорошо выбритыми щеками, в костюме-тройке от Versace, он, как манекен, представлял собой типичный образец бизнесмена.
- Ну-с, какое пианино будет нашим? - спросил он после беглого осмотра фортепиано, представленных в салоне. – Что вы посоветуете, Марина Леонидовна?
- Не хочу пианино, хочу рояль! – вдруг заартачилась Леся.
Марина Леонидовна принялась, было, убеждать, что для начала лучше приобрести пианино, оно не так громоздко, да и тратить большие деньги на рояль неразумно, коль неизвестно, насколько серьёзно ребёнок будет изучать игру на фортепиано… Но папа перебил:
- Хочет рояль – будет рояль!
На подиуме в центре зала стоял единственный переливающийся благородным шоколадным лаком «Стейнвей».
- Хочу белый рояль! Белый, белый, только белый! Не купите – не буду заниматься! – Леся чувствовала, что сегодня в центре внимания исключительно её хотения.
- Пусть будет белый, - сдался папа.
Доставка белого «Стейнвея» из Гамбурга вкупе с его стоимостью обошлась более чем в 250000 долларов.
Потянулись дни занятий. Марина Леонидовна приезжала на уроки из консерватории. В холле всегда стоял столик, сервированный под чай и кофе. Молодая деревеньковатая горничная, явно из родственников или односельчан родителей Леси, предлагала Марине Леонидовне подкрепиться. Леся вертелась рядом. Она смотрела на Марину Леонидовну влюблёнными глазами, ей очень нравилась учительница и занятия с нею.
Ни мама, ни папа ни разу не спустились с верхних этажей, не поинтересовались успехами дочери. Тридцать долларов в конверте с логотипом фирмы папы Марине Леонидовне регулярно вручала горничная после окончания каждого занятия.
Белоснежный «Стейнвей» установили тут же, в холле. Потрясающая акустика пространства с высоченным куполообразным потолком, с которого хрустальным инеем свисали дорогущие светильники испанской фирмы Riperlamp, делала звук рояля наполненным и летящим. У Марины Леонидовны дрожали руки, когда она касалась клавиш рояля. В их городе было только два «Стейнвея», в филармонии и их консерватории, и то стареньких, оставшихся с советских времен. Такую роскошь, как этот белый «Стейнвей», Марина Леонидовна не могла себе представить даже в самых заветных мечтах.
Всякий раз после окончания урока она позволяла себе сыграть что-то из классического репертуара, с которым когда-то выступала на конкурсах. Звуки рояля, от которых в буквальном смысле мурашки ползли по коже, заполняли все вокруг. Леся, с сияющими глазами и заливавшим щёки горячечным румянцем, застывала рядом, и Марина Леонидовна понимала, что девочка, которая так реагирует на настоящую музыку, станет хорошей пианисткой. У ребёнка был несомненный талант.
Они прошли гаммы, несложные детские этюды и пьески и приступили к классическому репертуару. Леся схватывала музыкальную грамоту на лету. Она чутко реагировала на музыкальные гармонии Моцарта, Баха, Рахманинова. И хоть пьесы были несложными, адаптированными для детской музыкальной школы, Леся исполняла их с чувством и пониманием, что приобщается к великим музыкальным произведениям.
Незаметно приблизился Новый год. В холле особняка установили роскошную высоченную ёлку, сверху донизу изукрашенную искусственными позолоченными цветами – это была явно дорогая эксклюзивная дизайнерская работа в духе новомодных тенденций. Пока Марина Леонидовна пила свой традиционный кофе, горничная внесла и положила на пол возле столика несколько увесистых пакетов.
- Что это? – спросила Марина Леонидовна.
- Новогодние подарки – продукты из села, - гордо сообщила горничная. – Здесь все: индюк, свининка, смалец, сельская кровяная колбаска, мёд, сметана, творожок… Берите, хозяйка у нас не жадная. У них всего много.
Марине Леонидовне стало неловко. Ей обычно дарили цветы и конфеты, а тут – целый гастроном. Но с другой стороны, продукты к Новому году нужны, все сейчас такое дорогое.
- Спасибо, передайте хозяевам большое спасибо, - смущённо забормотала она.
- Передам, вы только кушайте с аппетитом, - с нажимом ответствовала горничная. Марине Леонидовне опять стало неловко.
Начался урок, и когда после гамм Леся перешла к маленькой прелюдии Баха, которую они разучивали, сверху, со второго этажа, где располагались хозяйские апартаменты, раздался громкий голос мамы:
- Слухайте, сколько можно? Шо вы все ерунду играете?
Она величественно проплыла по лестнице, вздымая, как лебединые крылья, свое шелковое кимоно, и грозно спросила:
- Когда я почую настоящую музыку?
- Но это настоящая музыка… Иоганн Себастьян Бах… - растерялась Марина Леонидовна. – Это программа классической музыкальной школы.
- Я вам шо, за вашего Баха такие деньги плачу? Полгода занимаетесь, а ни одной путной музыки не выучили!
- А что бы вы хотели услышать? – убито поинтересовалась Марина Леонидовна.
- Ну… - мама пришлепнула крышку рояля своей увесистой ладонью, приняв традиционную позу вокалистки, - Иво Бобула (украинский поп-исполнитель эстрадных песен – Авт.) знаете? Знаете такую его песню: ла-ла-ла-ла-ла-ла… - фальшиво пропела она.
Марину Леонидовну внутренне затрясло. Она всегда реагировала подобным образом на музыкальную фальшь и бездарщину. К счастью, ни Иво Бобула, ни его песен она ни разу в жизни не слышала.
- Знаете это что? Это… это… это не музыка, а чёрт знает что! – возмутилась она. – Не портьте вкус своей талантливой дочери. Леся достойна лучшего!
- Это я лучше знаю, шо моей Лесе надо. А вы её не чипайте и не командуйте тут! Вы уволены! Вон отсюда!!!
И уже со своей царской выправкой поднимаясь по лестнице, мама скомандовала:
- Наталка, забери у нее наши подарки! Недостойная она наших подарков!
Когда Марина Леонидовна выскочила на улицу, натягивая на ходу свое зябкое нейлоновое пальтишко, за ней выбежала плачущая Леся:
- Не уходите, Мариночка Леонидовна, не бросайте меня! Я папе скажу! Он ей так даст, что она три дня отлёживаться будет! Он сделает, как я хочу, а не как она…
Но лауреат международных конкурсов и.о. доцента консерватории Марина Леонидовна Морозова, не останавливаясь, бежала к автобусной остановке. Ей казалось, это ей уже дали так, что она три дня подняться не сможет. И странно, именно в этот момент униженного негодования её обычное существование, с нехватками, подработками, капризами мужа и постоянной привычкой жить как бы начерно, как бы в долг, в ожидании лучших времен, виделось ей островком спасения. Она была больше не в состоянии ломать себя в угоду новым хозяевам жизни. Даже за тридцать сребреников за урок.