Фрески памяти. Часть вторая

Клара Хюммель
                Фархад.
    Месяца… числа.. 642г.

      Меня привезли с Посольством в Кратисфен. Богатство Византии, экзотика Китая… Чувства многие мои в  столице царства Сасанидов  ожили одновременно. Удивление от роскоши, восторг от изящества, страх от  величия, преклонение  перед мастерством зодчих -  вся эта лава сразу закипела в моей душе.   Немало довелось повидать мне  за годы подневольных скитаний, но дворец Царя Царей привел  меня в восторг задумкой архитектора.  Стены Зала Приемов были украшены серебряными плитами. Спустя некоторое время  узнал я, что  каждую неделю их натирали белым евфратским песком и полировали до зеркального блеска.  Какой извращенный ум придумал  такое сочетание: зеркальный дворец  в   черной оправе площади.  Отражается низкое в высоком, смешивается, не может жить одно без другого.  Жизнь и смерть, величие и грязь - все соединено воедино. Необычное сочетание подавляло  волю, показывало, что ты - лишь пыль под сандалиями Бога. И его преемника на земле - Шахиншаха.
      
       Вспоминается мне даже сквозь годы  нестерпимо яркий свет, отражающийся по стенам и сводчатому потолку серебром  отполированных пластин. Да еще огромный ковер, затканный золотом и драгоценными камнями, в который воткнули мое лицо, в знак поклонения шахиншаху. Опалы, сапфиры и бирюза  рядом  с  пылью, и вместе с ней, зло кривились в усмешке, встретившись с моим  растерянным взглядом.

        Со временем появилась привычка не замечать  тяжелый  занавес кровавого цвета, на фоне которого  в дни празднеств восседал Шахиншах. Привычка не замечать  львов, охраняющих Царя царей, их смертоносное дыхание.  Голые  рабы, с кожей такого же черного цвета, что и моя, управляли этими хищниками, а  иногда и, по велению Властелина, становились их едой.

         Богине Судьбы было угодно, чтобы в   тот день меня подарили   пятнадцатилетнему  Йездигерду III ,в честь восхождения его на престол  Царя Царей.   Евнухи, умеющие читать на  арамейском, греческом и коптском -  большая редкость. Человек, побывавший в  Византии и Китае – тем более.
 
         Евнухи из царских покоев постепенно становятся больше, чем телохранителями. Хотя я не мог претендовать на большое продвижение по службе, я не  был  кастратом в полном смысле. Я был спадо. Но это было еще хуже.  Судьба, отняв у меня возможность иметь детей,  сделала меня привлекательным для женщин, я не потерял стройности тела и страстных желаний. Таких евнухов использовали только на службе в покоях самих владык.
         Но  что ниспошлют мне Боги  в этом дворце величия: унижения, покой?   Тогда я этого не знал.


                ЛЮБОВЬ.
       Горестный ветер ковром желтых листьев  расстилается по земле. И юноша еще  не знает, что я существую где-то.
 
       Ночной дождь оросил деревья. Роса с листьев роз стекает чистым серебристым звучанием. Лотосов душистый запах плывет над озером. Но возмужавший Фархад не чувствует, что я рядом.

       Рассвет, как спелый персик встает над городом. Бархатистый и нежный, чуть темный у земли, становящийся светлее и светлее выше к небу, он несет в себе новый день, новую жизнь. Но этот мужчина не верит, что я могу быть с ним.

       Сумрак зеленый в весеннем саду дымится на ветках лазурных. Весна налита в чаши распустившихся листьев. Фархаду уже 30 лет.  Я посылаю с палящим ветром любви свои семена в его сердце, но оно в броне боли и семена любви отлетают прочь. Они прорастают не в его сердце, а в сердцах женщин, которые влюблялись в него.

      Многие из них, что появлялись в его жизни из жгучего любопытства, влюблялись в его ум, красоту его тела и талант любовника.  Он смеялся над  их выдумками любви, но ждал ее.  Любовь,  глубокую, как небо, вечную, как Солнце, нежную, как  сон Морфея.

       Пришла его очередь, его роза уже расцвела в саду любви. Весна разрастается нежнейшим сладостным туманом повсюду… и в его душе.