Лидочка, дорогая, здравствуй! Ты спрашиваешь у меня, как я живу, каких вершин я достигла за прошедший 2012 год? О каких вершинах идет речь? Надеюсь, не о Гималайских. Господи! Какие могут быть вершины у нас? Живем потихоньку изо-дня в день. И на том спасибо, и, слава Богу. Да я не жалуюсь. Нет, нет и нет.
Сейчас жить можно. По сравнению с тем, что мы пережили в детстве… Помнишь, когда нам папенька, царствие ему небесное, бросил обоих наших маменек и женился в третий, а может и не в третий, а Бог знает, в который раз, и мы остались с тобой без отца, а матери наши без мужа, вот тогда было здорово. Помнишь, как мы с тобой по шесть часов стояли в очереди за сосисками, за сахаром? Теперь-то что! Теперь магазины завалены всяким добром и продуктами. Одно плохо. Многие определенно съехали с крыши. Это касается не только отдельных личностей. Я имею в виду своего мужа, моего ненаглядного Степана Никифоровича. Я имею в виду газеты, телевидение, кино. Ну, газеты можно не читать. Я их из-за программ покупаю. В кино тоже можно не ходить. А вот телевизор, радио… Господи, чего там только не увидишь и не услышишь!
Мне-то что! Я все время в делах, да в заботах. По магазинам бегаю, по канторам с платежками. Уборка, готовка, стирка – все на мне. Летом еще и огород. Вещь приятная, но все время забирает. Так что мне особенно перед телевизором торчать некогда. А вот Степан Никифорович! Он, как приговоренный, сидит целыми днями перед этим чертовым ящиком и все смотрит и смотрит, слушает и слушает, не отрываясь. А передают там черт-те знает что. Включил он недавно один канал, а там девка молоденькая, в коротенькой юбочке зарядку делает, а под юбочкой на ней почти ничего нет. Я плюнула и на кухню ушла. Через минуту Степан Никифорович прибегает ко мне и кричит: «Бросай все! Россия умирает!» «С чего это она умирает? – говорю я. – Голую жопу увидела и от радости в зобу дыхание сперло?»
Нет, там теперь другое. Там два журналиста сцепились. Один кричит, что всё у нас плохо, другой, что все у нас хорошо.
А то еще раз прибегает ко мне Степан Никифорович и ревмя ревет. Какому-то мужику кто-то оторвал голову. Медики ему эту голову обратно пришили, и теперь этот мужик бегает здоровехонький. Ну, как тебе это понравится? А уж дебаты как начнутся, так тут восторг один, не оторвешься. Такие гадости друг дружке говорят. Стыдобища, да и только. Казалось бы, там такие люди работают культурные, образованные. Они бы должны сморкаться стихами, а они вон что вытворяют.
Но самое тяжелое для нас со Степаном Никифоровичем это то, что нас все время пугают. То птичьим гриппом пугают, то свинячьим. До того допугали, что сами запутались. Весной, говорят, что у нас птицы на юг полетят. Вот как.
А уж с продуктами что делается! Есть-то практически нечего. Рыба плавает в тяжелых водах, кур кормят гормонами, овощи удобряют какой-то химией. Я уж колбасу, сливочное масло, всякие магазинные баночки и коробочки не покупаю. Степан Никифорович не велит. Говорит, что все отрава. Что готовить ему – не знаю. Хорошо, что у нас своя дача есть. Так и там плохо. Говорят у нас осадки вредные, все, что растет – порченное. Степан Никифорович похудел бедняга. Я уж бояться за него стала. Уговариваю его поесть что-нибудь. Еду для него кипячу подолгу, продукты вымачиваю, выпариваю. Что от них остается – одному Богу известно.
Но я все-таки нашла то, что он ест без опаски. Это оладьи. Я их приспособилась делать каждый день. Пожарю ему целую миску. Он за день их уплетает с чаем. Даже поправился немного. Хоть это ест. Пожалуй, это единственное мое достижение, моя вершина, которую я осилила в прошедшем году. Только бы эти паразиты из телевидения чего плохого про муку, про яйца, про сахар, про кефир, про растительное масло не сказали. Вот трепанут, что все эти продукты, из чего я оладьи пеку, зараженные каким-нибудь вирусом, и тогда конец котенку. Пропадет мой Степан Никифорович совсем.
Сама я за себя не боюсь, я их не слушаю. Я всегда была немного хулиганкой. А вот Степан Никифорович нет. Беда его в том, что он всегда был страшно дисциплинированным. Он и тогда, при советской власти, слушался начальство, верил печатному слову. Он и сейчас верит, как видишь, во всякую хреновину. Ни как он не может послать кое-кого кое-куда подальше.
На этой грустной ноте заканчиваю свое послание. Спрашивай меня о чем угодно, только не о вершинах. До свидания.
Навечно твоя сестра и друг Полина.
Январь 2013 год.