17. разговор с луной. шизофрения

17. РАЗГОВОР С ЛУНОЙ. Шизофрения.

После своего первого жаркого лета Ася и Тарас стали студентами второго курса Института журналистики. Осень и зима очень быстро пролетели под час учёбы. «Звёздная парочка» так и осталась жить в общежитии – Ася не захотела переезжать к Тарасу на квартиру и ему пришлось подчинится воли своей возлюбленной. Но каждые выходные они, как свободные голуби, прилетали в своё гнёздышко поворковать.
На дворе был май. Ночь. Светила полная и яркая луна. В ванной журчала вода. Вскоре Тарас выключил воду, обмотался полотенцем и отправился в спальню. Когда он зашёл в комнату, Ася стояла голая, перед окном, и громко разговаривала:
- Ну, чего ты смотришь? Чего? Чего же так смотреть? Да! Я красивая! И знаешь почему? Потому что счастливая. А человек бывает по-настоящему красив, только  тогда, когда абсолютно счастлив!
- А ты счастливая? – Тарас нежно обнял Асю.
- Ещё как… Как же я счастлива… Я счастлива потому, что люблю… Ой, Тарасик, если бы ты знал, как я тебя люблю… Я раньше даже не подозревала, что так можно любить человека… Но люблю ведь.
- Я тоже счастлив. Я тоже люблю. И, помнишь, я говорил практически такие же слова тебе. А вот ты признайся, Асю, с кем это ты сейчас только что разговаривала, кому рассказывала о счастье? Ведь мы с тобой в комнате вдвоём, нет больше никого рядом.
- Нет, Тарасик, мы с тобой наедине, но не одни. Ведь с нами ещё и луна. Это я  ей говорила, какая я красивая.
- Луне, что ли?
- Конечно, а кому же ещё можно рассказывать о счастье? Только она не попросит поделиться, и только луна не умеет завидовать. А зависть – у счастья и у любви, – самый заклятый враг.
- Но разговаривать с луной, по медицинским меркам – это болезнь, которую называют шизофренией.
- А мне то что – до медиков и их диагнозов? И какое им дело до меня?
- Никакого, они просто закроют тебя в палате, поставят №6, чтоб с благословления Антона Павловича Чехова, и будут рассказывать, что такое хорошо и что такое плохо, что правильно, а что не является нормой.
- А они откуда знают, что такое хорошо, а что такое плохо? Откуда они знают, как правильно и, что такое вообще за понятие – норма жизни? Скажи мне откуда они могут всё это знать?
- Они же врачи. Их этому в университете учат.
- Врачи, в первую очередь, -  тоже люди. И я могла бы стать врачом, будь то моё призвание. А чему их и должны учить, пока они студенты медицинского, так это, стало быть, разбираться – где у человека находится сердце, а не для чего оно стучит. Врач, это не Бог.
- Но разговаривать с Луной или самим собой – считается отклонением от нормы.
- Скажи, а обозвать грубым словом человека – это норма?
- Нет.
- А, как ты думаешь, что причинит тебе боль, то, что я разговариваю с луной, или, если я тебя обзову дрянным словом?
- Мне, если честно, очень нравятся в тебе подобные странности, вроде как – поговорить с луной, поприветствовать новую душу, слетевшую на звезде. А вот если ты мне умеешь делать больно даже обыкновенными словами, а в этом я имел возможность убедиться лично и не один раз. То, думаю, что за матерщину, я бы тебе убил.
- Вот видишь, ты сам сказал, что дрянные слова – это преступление против человека, даже хуже, дрянные слова пробуждают в человеке чувство мести, т.е. подталкивают его на совершение убийства. И это не просто я сейчас рассуждаю, я говорю о том, что происходит в нашей жизни. Ведь мы же на самом деле не знаем, сколько убийств совершенно на почве гнева разожжённого словами. Я думаю, что практически каждое второе преступление происходит на почве слова, а каждое из них в любом случае исходит из слова. Но врачи продолжают утверждать, что  если человек решил поговорить с луной, то это  ненормально, то есть не является нормой. А вот то, что повсюду мы слышим брань – это нормально, всё в норме. Вот скажи и где здесь здравая логика?
- Логики и, правда, нет. Но ты можешь представить себе ту картину, чтобы происходила в обществе, если бы всех, кто позволяет себе прилюдно ругаться матом, закрывали бы в больницы для душевно больных? Мне кажется, что образовались бы не просто целые микрорайоны, но целые города психов? А таких, как ты, разговаривающих со звёздами –  гораздо меньше.
- Но это, тем не менее, не означает, что меня нужно закрывать в больницу, для душевно больных. Моя душа не то что здоровая, она переполнена счастьем, она в эйфории, и просто не может столько счастья носить в себе. Я – здоровая, может, мне просто приходится жить среди больных? И я бы с удовольствием поделилась бы с ними лекарством, но не знаю, как это сделать, просто –  не знаю. Я же не доктор. А доктора больше заняты, такими, как я, а не теми, кому действительно нужна психологическая помощь. А психологическая помощь нужна психам. Но их развелось столько, что медицина в шоке: она не знает, что с ними делать. Тут уже нужна массовая вакцинация. И потому-то готовят нас – журналистов, в подмогу врачам. С психами предстоит разбираться именно нам. И нам не остаётся другого выхода, как взяться за это серьёзно и излечить их. Иначе, в больном обществе, всех здоровых людей будут закрывать в клиники.
- Асюша, ты уже замёрзла, давай ляжем под одеяло, а то мне и правда не хочется, чтобы ты попала в больницу с воспалением лёгких.
Они улеглись в кровать, Ася прижалась к Тарасу и сказала:
- А ведь воспаление лёгких не страшная болезнь. Её можно вылечить. Самая страшная болезнь это та, которую нельзя вылечить. Для меня это душевная болезнь.
- Но душевная болезнь, излечима. Я же излечился.
Ася даже привстала от неожиданности, обвернулась одеялом и уселась на коленки возле Тараса:
- А разве ты был болен душой?
- Я не знаю, чем я был болен, но когда лежал в психиатрической клинике, то в моей лечебной карте стоял диагноз – «шизофрения».
- Ты лежал в психиатрической клинике?
- Ася, ты как с луны упала. Я же на парах ещё на первом курсе приводил пример из жизни, орал, что все мы тут, в Институте журналистики – шизофреники или будущие шизофреники.
- Но я думала, ты аллегорически назвал всех журналистов больными.
- Ну, ты, Асю, и, правда, неземная, но где же в шизофрении аллегория.
- Ничего не могу понять, как же так вышло? Как такое могло произойти?
- Очень много дибоширил по питерским клубам. Однажды понравилась мне деваха, весь вечер кадрила меня, а потом мы даже с ней встречаться стали, у её отец главный прокурор города, а тут возьми и её парень с Оксфорда приехал, сын дипломата. А я почём знал? В драку ввязался из-за неё, и легонько ножом задел её кавалера. Благо – почти всё обошлось, отец мой вовремя подсуетился – отделался я полугодами в белых покоях, в белой рубахе – с завязанными на спине рукавами.
- Ты ножом человека?.. Но я бы никогда не могла подумать, что ты способен на такое.
- Я бы тоже никогда не мог подумать, что способен на такое, если бы это со мной не произошло. Человек вообще никогда не знает – на что он на самом деле способен. Он выходит из себя наружу только в самых критических ситуациях.
- И это ты называешь самой критической ситуацией? Просто – нравилась девушка, приехал её парень, и нужно было в него ножом пырять?
- Видимо, в тот момент, так и было. Совсем малолетний, дурак был.
- И давно это было?
- Два года назад.
- И ты считаешь, что повзрослел за два года? И на много?
- Я считаю, что повзрослел достаточно, чтобы многое понять и на многое смотреть иначе, но не за два года, а за полгода в больнице. Там я на такие ужасы насмотрелся, что теперь буду делать всё, чтобы туда не попасть никогда. Это, Асюша, сущий ад. Ты там, в клинике, даже не подопытный кролик, ты там – ничтожество. И ты понимаешь, что из тех людей, которые тебя там окружают, самые нормальные, это как раз таки пациенты клиники.
- Забудь, хороший мой, забудь всё, как страшный сон. Тебе, получается, Бог дал второй шанс, ты вернулся в прежнюю жизнь.
- Нет, я не вернулся я пришел в новую жизнь. И это не шанс, а ссылка. Ведь мне уже двадцать один год, я бы в это время заканчивал четвёртый курс факультета журналистики в Питере. Именно туда я и поступил после окончания гимназии. И очень неплохо учился – с перспективой на аспирантуру и дальше, что из этого всего вытекает. Пока – в январе, на той проклятой вечеринке, не этот дурацкий случай, который выкинул меня не только из ВУЗа, но и даже – из страны. Я же сюда не поступал, меня будто бы перевели, правильнее – зачислили без экзаменов, я только в августе был выписан из клиники, а в сентябре меня зачислили сюда.
- Так вот почему ты учишься в Минске.
- А ты говорила – судьба. А это не судьба. Это – рок.
- Нет, Тарас, это судьба, так всё и должно было случиться. Во-первых, тебе только двадцать один. А, во-вторых, какая тебе разница российский или белорусский диплом держать в руках, специальность то одна?
- Ну, ты и сравнила!
- А что я такого невероятного сравнила?
- Куда тебя пригласят работать с дипломом БГУ, и кто вообще знает о таком ВУЗе, как Белорусский Государственный Университет? Это же не Гарвард и не Оксфорд.
- Да хоть Национальный университет Сингапура, или Йельский университет, где, кстати, образование имеет жизненно важную роль в развитии человеческого поведения и чувств. Я хочу тебе сказать, что и там и здесь учатся одни и те же студенты. И там и здесь, есть талантливые люди и не очень.
- Разница в том, что в тех ВУЗах учатся будущие президенты стран, а тут, их прислуга.
- У-у-у! Как тебя то понесло… Ты, притормози маленько. Президенты нашей и вашей стран, получали высшее образование у себя на родине. А разница на самом деле есть, – но в совершенно другом, не том, о чём ты только что заявил. Разница же в том, что мы не умеем ценить то, что своё, то, что у нас есть, то, что нам принадлежит – и это больно. А, что касается Гарварда – первого в рейтинге лучших университетов мира, то я тебе скажу, там тоже не всё так прозрачно и честно, они свой престиж столетия берегут это да. Но наши же университеты – малыши в сравнении с ним. Там президентов стран начали взращивать много ранее, чем наши Государства образовались.
- А я тебе говорю, что не попал в достойный ВУЗ и грош цена твоему таланту, даже – твоей гениальность – грош цена.
- Ты так, правда, думаешь?
- Я в этом просто – убеждён.
- А вот и напрасно. Если бы таких убеждений придерживался Бил Гейтс, он бы не был сегодня тем, кто есть.
- А что Гейтс?
- А то, что после того, как он поступил в Гарвардский университет, спустя два года учёбы был отчислен. Но он не опустил руки, я даже, думаю, что не так и сожалел о случившемся, так как именно там встретил своего будущего компаньона. И сразу, после отчисления, стал заниматься созданием программного обеспечения.  А ведь неизвестно, получилось ли бы у него всё так хорошо, останься бы он в университете. Может быть, под крылом умненьких опекунов, сидел бы в лаборатории и сколачивал бы капиталы преподавателям. А так –  он не только самым богатым человеком планеты стал, он после всего, что с ним происходит и происходило, – остаётся филантропом.
- Откуда ты знаешь, что он людей любит?
- Факты, Тарасик, факты говорят – он мир от бедности спасает, он не только благотворительные фонды создает, он программы по спасению образования и сельского хозяйства инициирует.
- Если бы у меня было столько денег я бы тоже всех людей любил и раздавал бы суммы на право и на лево. Что ж с такими деньжищами то делать ещё? Не солить же их вместо огурцов – в банках? Да и с собой на тот свет не возьмёшь. Вот и раздает.
- Он не раздает, он мир спасает, а это, дружочек мой, большая разница. Контролирует грамотность распределения своих собственных финансовых потоков. А то, что он людей любит, так это он показывает даже не деньгами. Вот я один случай запомнила, видимо по той причине, что он с ним произошёл на мой день рождения – четвёртого февраля, в девяносто восьмом году, в тот день он – глава Microsoft Билл Гейтс, был с официальным визитом в Евросоюзе, в Брюсселе. Во время входа Гейтса в правительственное здание, где он собирался выступать с речью на образовательную тему, ему кинули кусок торта в лицо. Шутник по началу сбежал, однако его помощник и оператор были задержаны, а впоследствии отпущены, поскольку известный «тортометатель», бельгиец, появился на телевидении, где взял вину на себя. Но  Гейтс отказался возбуждать судебное дело. Будь со мной откровенен, ты таких случаев из жизни много знаешь? Вот кинь бы не в аристократа, а в олигарха  тортом, так тебя тут же снайпер его и пристрелит – это в лучшем случае, а то охранник поймает и отдаст тебя на растерзание бешеным псам в клетку. А хозяин этих собак наблюдать за твоей мучительной смертью будет, и удовольствие получать от кровавого зрелища. Вот это и есть разница между образованным интеллигентом и человеком с образованием при власти. Вот видишь, Гарвард не выдал диплом Гейтсу, но об этом жалеет не Гейтс, а Гарвард. Потому что такого выпускника проворонили. Вот чувствую, что скоро начнут думать, как исправить такую оплошность.
- Асю, ты, сравниваешь всегда несравнимые вещи. Он – гений современного времени, так как владеет компьютерными технологиями. Век наш компьютерных технологий и он владелец этого века. А я – всего лишь поэт.
- Если ты так говоришь, то – ты всего лишь поэт. В каждые времена, на каждый век – свой властелин. В одно время это полководец, в другое – космонавт, в третье – компьютерный маг, но во все времена остаётся вечным только слово и чувства. Поэты были все эти тысячелетия, философы наставниками всех гениев – и будет пока существует планета земля.
- Да, но философы и поэты тех времен не лечились в клинике.
- Кстати, в школе Бил Гейтс не преуспевал в грамматике, обществоведении и других предметах, которые он считал тривиальными, но зато – получал высшие отметки по математике. Так вышло, что ещё только к концу начальной школы ужасное поведение юного гения стало волновать его родителей и учителей настолько, что он был направлен к психиатру. Он позже об этом во всеуслышание признался: «Да, я помешался на компьютерах. Пропускал физкультуру. Сидел в компьютерном классе до ночи. Программировал по выходным. Каждую неделю мы проводили там по двадцать-тридцать часов. Был период, когда нам запретили работать, потому что мы с другом украли пароли и взломали систему. Я остался без компьютера на целое лето. Тогда мне было пятнадцать-шестнадцать лет...» - Как бы я хотела видеть глаза психиатра, который на Гейтса в детстве смотрел, как на психически нестабильного ребёнка, а этот ребенок оказался в будущем просто – гением.
- Я бы тоже хотел увидеть… Но, что касается моей биографии, я же не могу признаться прилюдно, за что и почему меня временно припрятали за белые стены.
- Это верно. Но вся твоя биография не мешает тебе быть талантливым человеком и использовать свой дар в нужном направлении.
- А это ты работодателю попробуй втолковать. Он же смотрит на диплом по ВУЗу, а не на специалиста. Он смотрит на штамп из клиники, а не на меня.
- На диплом и все штампы в биографии смотрят глупые работодатели или безразличные к происходящему. Такое часто, к сожалению, бывает в государственных учреждениях.  Но в частных структурах, где хозяин заинтересован в прибыли, там берут за твоё мастерство.
- Да выбор работы, если у меня он и будет, то очень невеликий.
- Знаешь, Тарасик, не так давно я интервью одного молодой актёра читала Александра Тихонова, он сказал очень удивительную вещь: «Выбирать нужно не театр, а режиссера».
- И что он выбрал?
- Челябинского зрителя, предпочел.
- Кому? Ему предлагали Москву  или Питер? И он предпочел из огромного списка Челябинск?
- Нет, он предпочёл играть главные роли на Челябинской сцене, чем в бестолковых поисках бегать по столице. Он же – не менеджер, он – актёр, а жизнь актёра – это его сцена. А где и кто – твой зритель, это не суть, так как суть жизни – заниматься своим любимым делом. А если ты ищешь зрителя, а не он тебя находит сам, где бы ты не был, то ты попросту, извини, – прохиндей. Вот в Ялте, когда я читала стихи твои, тебе же было приятно получать комплименты.
- Естественно.
- А разве имело значение, что это был не столичный зритель?
- Абсолютно никакого.
- И я тебе про то же самое говорю. Разница в твоей честности перед самим собой. Ты любишь дело, которым занимаешься, или славу, за которой так много людей охотятся. Бери Тарасик ручку и пиши – вот твоё дело, а не думай про то, где ты будешь писать. Гениальность Била Гейтса даже не в его гениальности, а в том, – что он обнаружил свой дар, и никогда не сходит со своего пути.
- Но, Асю, ты опять забываешь, что у меня останется клеймо на всю жизнь – «шизофреник».
- Для тебя Тарасик, это не клеймо, а имидж. Потому, что в наше время всех настоящих поэтов принято считать шизофрениками. От части, здесь даже правда есть. Поэзия – это же крик души, крик – кричит о боли. А когда боль невыносимая и не отпускает тебя на долго, когда ты зрячий и больно смотреть тебе на то, что творится вокруг, когда не по справедливости все – и душа от  этого воет, то она не выдерживает боли и заболевает, и тогда ей врачи ставят диагноз – неизлечимо больна.
- Именно так мне и поставили диагноз – «шизофреник».
- Дурачок ты, а не «шизофреник»,  я же с тобой.
- И даже после того, что я тебе рассказал?
- Это твоя история – твоё прошлое. Прошлое с нами никогда не повторится. А, что касается моего личного будущего, за него не стоит опасаться – так как шизофрения – болезнь не заразная.
- Ты так думаешь?
- Я в этом уверена. И шизофрения вообще – не душевная болезнь. Я вот только не понимаю, почему порой, этот диагноз «душевная болезнь» прописывают откровенным психам – у которых вообще души нет?
- А какая разница между психом и душевнобольным, если для врачей  это одно и тоже?
- А какая разница между моральным уродом и человеком, который просто разочаровался в жизни? Вот только врачи бессильны в любом случае. «Моральное уродство» - не исправит не один душевно-пластический хирург, а душу не излечит не один, даже самый хороший врач.
- А если этот врач очень хороший психолог?
- Очень хороший психолог способен, в таком случае, помочь не упасть человеку духом, но излечить душу он, увы, бессилен. И всё только потому, что врач, это в первую очередь – человек.
- Иди уже ко мне, мой маленький философ.
- О нет, ты опять, мой хороший, заблуждаешься. Я – твоя маленькая девочка, но эта маленькая девочка мечтает в будущем стать большим философом.