Продолжение рассказа "Рассвет на двоих":
Часть 1: http://proza.ru/2013/06/01/268
Часть 2: http://proza.ru/2013/07/06/259
Читать в обязательном порядке, дабы иметь представление, что же всё-таки происходит.
Звонко щёлкнул замок железных наручников о стальную ножку прибитого к полу стола.
В помещении было достаточно светло, чтобы привыкшие к темноте глаза болезненно сощурились. Пахло здесь куда лучше, чем в моей сырой камере, провонявшей терпким мужским потом, да грязным сортирным очком.
Ну, хоть какой-то положительный момент в моей незавидной ситуации.
- Оставьте нас, пожалуйста, - дружелюбно улыбаясь, сказал седой старичок, что сидел напротив меня.
- Только дай повод, - следователь повернулся ко мне и убедительно пригрозил пальцем. – Не дай бог ты снова начнёшь вытворять свои фокусы…
- Мои руки у вас на виду, командир, - я демонстративно зазвенел цепью.
- Просто чтоб ты знал, одно неверное движение…
Что за назойливый мужик! Никак не может забыть, как ловко я вскрыл наручники, стукнув по балде нескольким полицейским. Как и ожидалось, российские «фараоны» не привыкли к таким фокусам.
Сбежать, правда, так и не удалось, впрочем, как и сохранить при себе свои «побрякушки». Пришлось даже пережить унизительное и крайне болезненное избиение в комнате для допросов, но увидеть их ошарашенные рожи… это того стоило.
- Меня зовут Николай Германович Кушиницев, - старик элегантно поправил свои округлые очки. – Я буду проводить психологическое тестирование, дабы помочь следствию и убедиться, что вы в своём уме и при трезвой памяти.
- Приятно познакомиться, Николай Германович, - я склонил голову набок, внимательно изучая своего собеседника. – Думаю, что представляться не имеет никакого смысла, ведь все мои данные записаны у вас в карточке. Поэтому спрошу сразу, есть ли у вас закурить?
- Прошу прощения, но ничем помочь не могу, таковы порядки. К слову, я не курю, да и вам не советую.
- Тогда, чем я могу вам помочь?
Психолог вытащил из серой папки целую стопку различных картинок, похожих на мазки детсадовца, который баловался с чернильницой.
- Мы проведём небольшой тест, я буду задавать вопросы, чтобы составить ваш психологический портрет, - он щёлкнул по кнопке диктофона. – Стандартная процедура.
- Что ж, я согласен.
Как будто у меня есть выбор.
- Начнём с простого. Как вас зовут?
- Вадим Алексеевич Хрусталёв.
- Вы помните дату своего рождения?
- Родился пятого января тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, - я гаденько ухмыльнулся. - От рождества Христова, разумеется.
Психолог довольно хмыкнул, после чего разложил передо мной несколько «клякс» и мягко указал на один из рисунков.
- Давайте поиграем в ассоциации. Что вам приходит на ум, когда вы смотрите на эту картинку?
Я пристально рассмотрел предложенную «экспозицию» и противно сморщился.
- Точь-в-точь рожа моего бати, уберите подальше, пожалуйста.
- У вас были какие-то конфликты с отцом?
- Можно и так сказать.
- Хорошо, - старичок пододвинул ко мне следующий листок. – А здесь?
Я нехотя бросил взгляд на очередной мрачный рисунок и вдруг застыл, словно контуженный. Чёрные фигуры сливались воедино, прочерчивая в мозгу давно забытую картину из детских воспоминаний. Причудливые точки как будто загорелись, выжигая на моей сетчатке страшную сцену давно минувших дней.
Это была кровь.
Целые вёдра крови.
Растёрзанное тело пожилой женщины.
Она, словно задохнувшаяся на суше рыба, лежала на спине, немного приоткрыв рот. Её стеклянные, затуманенные белой пеленой глаза, в беззвучной мольбе смотрели в потолок.
То была моя мать.
Я жил в обеспеченной семье. Родители никогда и ни в чём мне не отказывали, время от времени балуя новыми игрушками и приятными подарками. Кормили и одевали меня, словно маленького принца, воспитывали не ремнём, а лаской да добрыми словами.
К сожалению, богатая семья, не значит счастливая.
«Шальные девяностые» неуклонно подходили к концу, и на улицах вновь стало спокойно. Власти потихоньку возвращали бразды правления в свои загребущие руки. Но на самом деле не поменялось ровным счётом ничего, просто одни бандиты сменили других.
Мой отец был военным до мозга костей, прошёл афганскую войну, каким-то чудом дослужившись до подполковника. Он был главным в семье, ведь по сути, именно его стараниями мы жили в достатке.
Мать же оставалась безработной домохозяйкой. Целыми днями она варила борщи, убиралась в квартире и занималась моим воспитанием. Как и любая другая порядочная женщина, каждый вечер сидела у окна, терпеливо ожидая возвращения любимого мужа, который почему-то старался избегать родного дома.
Это началось примерно тогда, когда мне исполнилось десять лет.
Бесконечные ссоры и конфликты родителей, обвинения в измене, страшный крик отца. Всё это навсегда запечаталось в моей памяти, как пример того, что любые счастливые отношения могут развалиться благодаря взаимному недоверию и ненависти.
Я аккуратно провернул ключ в дверном замке, снимая с плеч тяжёлую сумку, в которой обычно носил кимоно для занятий карате.
Не трудно догадаться, что именно вояка-отец решил, что боевые искусства помогут мне вырасти «настоящим мужчиной». Именно он привёл меня в детскую секцию, бросив на попечительство мудрому сэнсэю, который с трудом говорил по-русски. К счастью, чтобы понимать язык тела, умение чесать языком настоящим, совершенно бесполезно.
С кухни доносились привычные материнские всхлипы. Уже тогда я понимал, что в семье происходит что-то нехорошее, но мне было невдомёк, что родной человек способен обмануть и причинить боль. Тогда это казалось чем-то невероятным, утверждением из разряда «есть ли жизнь на марсе».
Попытки выпытать у матери хоть какие-нибудь подробности её необъяснимого горя, как правило, ни к чему не приводили. Женщина лишь лучезарно улыбалась сквозь заплаканное лицо и божилась, что всё, мол, в порядке.
Нет повода для беспокойства.
Так думал я.
- Мам, есть чего похавать? – прямо с порога спросил я.
- Да, конечно, я картошечки пожарила, - она торопливо вытерла рукавом слёзы, после чего назидательно нахмурила брови. – Что за жаргонные выражения? Где ты этих слов нахватался-то?
- В школе услышал, - я виновато опустил глаза, вдруг осознав, что ляпнул лишнего. Таких «пацанских» словечек в нашем доме не жаловали. – Но это же не матюки!
- И слава богу! Не хватало тебе ещё ругаться при матери!
Ну вот, опять. Мать снова решила выплеснуть всю злобу, что каждый день разъедала её изнутри. Отец как всегда задерживался, поэтому «под раздачу» попадал уже я. Приходилось терпеть, ведь ничего другого мне не оставалось.
Выслушивая очередные упрёки про своих друзей-хулиганов, я спешно запихивал в рот картошку. И голод здесь был не при чём, мне лишь хотелось побыстрее убежать в свою комнату, чтобы не слышать очередные истерические вопли.
Так мы и жили.
От тяжкой апатии меня спасал только кассетный плеер, который мне подарил на новый год «заботливый папочка». Как раз такой, о каком грезили все ребята с нашего двора. Забавно, но такие вот «родительские взятки» действуют на детей куда лучше, нежели безграничная любовь и поцелуи. Поэтому, папу я чертовски любил, хоть и немного побаивался. Он, в силу своего характера, не желал со мной сюсюкаться и презирал излишние нежности.
Я включил свою любимую кассету, на которой была запись довольно известной зарубежной рок-группы «AC/DC». «Highway To Hell» - называлась песня, олицетворяющая моё тяжёлое детство. Должен признать, отец знал толк в хорошей музыке, и это чуть ли не единственное светлое воспоминание, которое он оставил после себя.
Несмотря на ссору с матерью, на душе было радостно и легко. Пятница – самый желанный день недели для ленивого школяра, вроде меня. Не нужно делать надоедливые уроки, да и гулять во дворе можно до самого вечера.
Разве не здорово радоваться таким простым вещам?
Уснуть под энергичный ритм электронной гитары удалось на удивление легко. Усталость после тяжёлой тренировки давала о себе знать, поэтому я моментально провалился в бездну глубокого сна.
Это был последний раз, когда мне удалось нормально поспать.
Разбудили меня громкие крики, эхом разлетающиеся по квартире.
«Опять ругаются», - была первая мысль, с которой я проснулся. Всё бы ничего, но в следующую секунду раздался короткий писк и… всё затихло. Потом, глухой звук падения, разорвавший гробовую тишину.
«Странно, - подумалось мне. – Неужели отец её ударил?» Он никогда не поднимал руку на мать.
Я рывком поднялся с кровати и в нерешительности застыл перед дверью.
Войти или нет? Может, лучше всего просто лечь спать?
Мне было страшно выходить, зная, что папа прибывал в крайне неудачном расположении духа. А что если мне тоже влетит? Не за дело, а просто так, под горячую руку.
Собрав всю волю в кулак, я выглянул из комнаты.
Отец стоял спиной ко мне, склонившись над неведомой фигурой, распластавшейся на кухонном полу. Под его ногами медленно, но неумолимо, росла багряная лужа. С каждым ударом моего сердца, она становилась всё шире и темнее.
В воздухе плавал омерзительный «металлический» запах, от которого внутренности болезненно сжимались в комок. Словно… на скотобойне.
Дверь предательски скрипнула, с потрохами выдав моё присутствие.
Папа резко повернул голову, обнажая длинные острые зубы. Его челюсть вытянулась настолько, что почти упиралась в грудь, а по перекошенному лицу ручьями стекала кровь.
Я закричал.
Кричал так сильно, как никогда. Даже в самых страшных ночных кошмарах мне не доводилось так бешено орать.
Чудовище, что походило на моего отца, неуклюже покачнулось. В его мутных звериных глазах мелькнула искра человеческого рассудка.
- Я… не хотел, - до боли знакомым голосом проблеяло чудовище. – Не подходи ко мне!
Предупреждение было излишним, ведь я бы ни за что на свете не приблизился к этому созданию.
- Прости… прости. Прости. Прости… - непонятно перед кем начал извиняться монстр, потихоньку отступая назад. – Я, правда, не хотел… прости. Прости…
Оно подошло к окну и издало звук, похожий то ли на всхлип, то ли на плевок. Трясущимися руками открыло его, вскакивая на подоконник и сваливая на пол горшки с цветами. Они падали и с треском лопались, щедро орошая осколками и влажной землёй всю кухню.
Земля и кровь. Вот, что навеки запечатлелось в моём юном мозгу.
Отец немного постоял, шумно вздыхая и отплёвываясь. Он последний раз обернулся и посмотрел мне в глаза.
- Прости, - сказал папа уже осознанно, после чего сделал шаг и устремился вниз, навстречу мокрому асфальту.
Где-то далеко внизу послышался глухой шлепок.
И тишина.
Происходящее было настолько нереальным, что моё детское сознание превратилось в подобие размякшей жвачки. Время стало жидким, словно проточная вода, но одновременно вязким, будто густой кисель. Казалось, его можно было ощутить, даже потрогать.
Не обращая ни на что внимания, я шёл к открытому окну. Нет, не шёл.
Плыл.
Словно в каком-нибудь жутком сне, до боли смахивающем на реальность.
Изломанное тело моего отца валялось на тротуаре, растекаясь вокруг багряной акварелью. Внезапно оно зашевелилось, и, как ни в чём ни бывало, поднялось на ноги. Шаркающей походкой, то, что некогда было моим папой, скрылось за гаражами, оставляя за собой кровавые следы.
«Сейчас я открою глаза и проснусь в своей любимой комнате».
Я больно ущипнул себя за руку, и тёплые слёзы хлынули по щекам. Ужасное горе стальными тисками сдавило моё горло.
Я не спал.
И уже никогда не засну так, как прежде.
Земля и кровь.
Кровь и земля – это всё, что я мог видеть перед собой. Согнувшись пополам, мне едва удалось сдержать рвотные позывы.
- С вами всё в порядке? – беспокойным тоном спросил Николай Германович. – Вы какой-то уж чересчур бледный.
- Нормально, - едва квакнул я, набирая в лёгкие как можно больше воздуха. – Давайте продолжим.
- Ладно, - психолог задумчиво цокал языком, вчитываясь в свои записи. – Тут сказано, что среди конфискованных вещей у вас нашли цепочку со странными символами. Скажите, вы религиозный человек?
Я издал нервный смешок.
- Моя профессия не особо располагает к вере. Мир, в котором я живу, слишком грязное место для светлых и непорочных ангелов, не говоря уж о Боге.
- И кем же вы работаете? – доктор удивлённо уставился на меня.
- Охотником на нечисть.
Несмотря на всю нелепость моего заявления, психолог даже бровью не повёл. Неудивительно, ведь его профессия это выслушивать любую чушь с максимально серьёзным лицом.
- Это что-то на подобии экстрасенсорики? – Николай Германович попытался «ткнуть пальцем в небо». – Вы экстрасенс?
Мне снова захотелось рассмеяться, но в этот раз удалось себя сдержать.
- Нет, док. Экстрасенсорика слишком тонкая наука для такого дуболома, как я. Так уж получилось, что мне привычнее действовать грубой силой, которая порой гораздо эффективнее всяких там «танцев с бубнами». К тому же, экстрасенсы борются лишь с последствиями. Я же устраняю причину.
- То есть, вы хотите сказать, что все те жертвы в отеле были нечистой силой? – психолог умело забросил наживку, внимательно наблюдая за моей реакцией.
- Совершенно верно, - искренне сказал я.
Сохраняя каменное лицо, доктор следил за мной, пытаясь понять, насколько правдивы мои слова. Точнее, верю ли я сам в то, что говорю. Он сделал какие-то пометки в своём блокноте, после чего продолжил:
- У меня здесь написано, что вы очень рано потеряли родителей, после чего воспитывались в детском доме.
- Да, и что с того?
- Вас подвергали какому-либо насилию в процессе воспитания?
- Нет, конечно, – нагло соврал я, отводя глаза в сторону. – Это был милый и пушистый дом для бедных сироток.
- Угу, - черкая в своём блокнотике, мычал Николай Германович. – Угу.
Да уж, милый и пушистый домик, где я провёл остаток своего детства. Домик, который оставил на память длинный шрам поперёк лица.
Милый и пушистый.