«Один погибнет, окрепнет другой.
Счастья всем подарить невозможно»©
… Жанна Курилюк нервно выкуривала одну сигарету за другой. Вообще-то она бросила курить еще два месяца назад, но…
Она с отчаянием, граничащим с паникой, покосилась на большие настенные часы. Пять вечера. Пять… черт подери…
Она горестно застонала, бессильно уронила голову на стол, беспокойно запустила пальцы в короткие белые волосы. Под ложечкой противно ныло. Дочь ушла гулять в двенадцать, значит, ее нет уже пять часов. Ее мобильный почему-то отключен, и…
Сейчас бессмысленно звонить в милицию или службу розыска детей – эти кретины в любом случае начнут искать ребенка только спустя три дня после его исчезновения, им бесполезно объяснять, что ее девочка – домашняя, что она никогда не гуляет дольше двух с половиной часов кряду и никогда не выключает телефон.
Что же делать? Пассивное ожидание сводило Жанну с ума. Самое ужасное, что даже посоветоваться не с кем – муж по делам в Америке, старшая дочь в Киеве со своим женихом… а прислуга – чужие люди, какое им дело до ее беды…
Господи, хоть бы с Солей ничего не случилось… Боже, пожалуйста… умо…
Словно бы в ответ на это ее мобильный ожил. Жанна судорожно подскочила к нему, лихорадочно глянула на дисплей – волна счастья и облегчения захлестнула ее. Звонила дочь.
- Где тебя носит, несносная девчонка?! – гневно и в то же время радостно заорала в трубку.
Окаменела – до нее донесся смех. Смех глумливый, спокойный, бесшабашно-заливистый, не предвещающий ничего хорошего. Смех не ее дочери.
- Кто это? – спросила как можно спокойнее, но в голос все равно невольно пробивалось напряжение.
В трубке продолжали смеяться – весело, безмятежно. Если бы звонили не с телефона Соли, Жанна подумала бы, что нарвалась на обыкновенного телефонного хулигана, но…
- Да говорите же, черт бы вас побрал!!! – завопила Жанна, не помня себя от бессильной ярости и тревоги.
- Охае, окаа-сан… - издевательски протянул невидимый собеседник. Краем сознания Жанна отметила, что голос был совсем молодой… если не сказать - юный.
- Послушайте, что за шутки? Я…
- Это ТЫ послушай меня внимательно, женщина, - холодно перебил голос. – Триллеры любишь? Вот и я люблю… Итак, начинаем постановку: у меня твоя дочь, и я могу убить ее в любой момент, как только того пожелаю. От тебя требуется… сама догадаешься или тебе подсказать? – спросил с какой-то неуместной кокетливой игривостью.
Жанну качнуло – чтобы удержать равновесие, она схватилась за стол. Пот – отвратительный, липкий – тек по шее.
Это все больше походило на кошмарный сон, на нелепый фарс, на малобюджетный американский ужастик, но никак не на реальность. Реальность – понятную, безопасную, логичную.
- Это какой-то розыгрыш, да? – одними губами прошептала Жанна – сил говорить просто не было.
- Нет, - вкрадчиво и радостно возвестил преступник. – Я абсолютно серьезен. Чего и тебе желаю, сучка.
- Сколько? – слабым голосом спросила Жанна. Она все еще не верила в происходящее. Скорее бы очнуться и забыть весь этот ужас, всю эту беспомощность… обнять Солочку, прижать к себе и… не отпускать. Не отпускать, ведь в мире так много плохих людей... а малышка так уязвима, наивна… за ней нужен глаз да глаз. И, хотя от всего не убережешь, но все же…
- Пятьдесят тысяч, - деловито и четко произнес ублюдок.
Жанна растерялась, сглотнула без слюны. Невольно вспомнилось, что говорят в таких случаях в фильмах. Разумеется, было нелепо вести себя так, как в глупом кинофильме, но что ей еще оставалось делать?..
- Дай мне Солю, урод. Я хочу услышать свою дочь… убедиться, что она жива.
- Хорошо, - с неожиданной легкостью согласилась сволочь.
Через несколько секунд Жанна услышала звонкий детский голосок:
- Мама… мамулечка, это я! Не волнуйся за меня, хорошо? Со мной будет все в порядке! – девочка частила, как и всегда. Голосок был сильно возбужденным и дрожал от испуга… или от возмущения? - Только, пожалуйста, не давай ему денег! Слышишь, мамочка – не давай ему ни КОПЕЕЧКИ! Он – очень плохой… - послышалась какая-то неясная, приглушенная возня, но уже через мгновение все стихло.
Жанна дрожала крупной дрожью. Она задыхалась, из глаз катились слезы, в районе сердца мучительно ныло. Беда свалила в кресло, навалилась неподъемным грузом.
- Соля!!! – истошно, страшно закричала в трубку. У нее был хронический тонзиллит, поэтому она сразу же закашлялась и охрипла, но это не имело ни малейшего значения.
- На проводе, - снова услышала ехидный, саркастический голос похитителя. Как же Жанна ненавидела его обладателя в ту минуту! Если бы у нее хоть малейшая возможность уничтожить его тут же, мгновенно, она, не задумываясь, сделала бы это. Но она была бессильна. Абсолютно бессильна чем-либо помочь Соле… и это было нестерпимо.
- У меня сейчас нет таких денег с собой, - словно издалека донесся до нее ее собственный осипший, жалобный голос. – Но я могу съездить в Киев и привести… только… мне нужно немного времени…
- Два дня. Я сам тебе позвоню… да не вздумай стукануть «ментам», ***.
- Подождите… - в отчаянии залепетала Жанна, но услышала лишь частые, жестокие гудки.
…Сколько времени она, оцепенев, апатично и расслабленно сидела в кресле, тупо глядя в одну точку на стене? Точно она не помнила, но, очнувшись, сразу же начала действовать – трясущимися, неловкими руками набирать номер старшей дочери. Набирать – чисто на автомате. Жанна все еще до конца не верила в эту историю с похищением – она была дика.. да попросту непостижима – не укладывалась в голове. Такое могло бы случиться с кем угодно, с любым богатым и влиятельным человеком, но не с ее дочерью… да и не были Курилюки настолько состоятельными, чтобы… Жанне все казалось, что внизу вот-вот хлопнет дверь, и она услышит тонкий, счастливый голосочек: «Мама, я дома!»…
***
Четыре с половиной часа назад.
… Десятилетняя Соломийка Курилюк, считающая себя уже взрослой, бодро шагала по солнечной, и оттого кажущейся веселой и уютной тропинке. Сосновый лес в эту пору года был необыкновенно красив и загадочен: деревья восклицательными знаками тянулись ввысь, ярко-зеленая мягкая трава так и приглашала посидеть, полежать, подремать на ней, невесомо порхали бабочки – желтые, светло-коричневые, сиреневые, прямо на толстой коре старого дерева рос причудливый гриб – белесый, странной полукруглой формы, волосатый… Соля не смогла отказать себе в удовольствии осторожно дотронуться до него палочкой. Хорошенько рассмотрев гриб, девочка неспешно двинулась дальше. Она направлялась к реке.
Вообще-то ей запрещалось ходить купаться одной, как запрещалось и пересекать этот безлюдный лесной участок. Но… участок был совсем небольшой, от силы метров двести, и совершенно безопасный – это раз. Она была взрослой, самостоятельной и ответственной девочкой – это два.
В самом деле, ей через полтора месяца одиннадцать стукнет, а родители все еще нянчатся с ней, как с маленьким бессмысленным ребенком, шагу ступить не дают… только представьте себе – разрешают без сопровождения гулять исключительно по поселку, а что ей там делать – решительно непонятно. Ребятишек ее возраста мало, интересных заброшенных зданий, в которые она могла бы забраться – тоже. Скукота, но мама…
Соля досадливо раздавила лакированной туфелькой маленькую шишечку. Глупая, глупая мама, почему же она совсем не дает Соле свободы? А умная и хитрая Соля, между прочим, уже второй год тайком от родителей сама через лес ходит на пляж – ловит там мелких рыбешек и загорает с местными ребятишками.
Действительно, отчего же родители такие беспокойные? Ведь ничего страшного, опасного в этой прелестной, дружелюбной, пахнущей приключениями дорожке нет. Да и…
Внезапно Соля замерла. Не от страха – из любопытства.
Чуть поодаль от тропинки, на поваленном дереве сидел большой (лет шестнадцати-семнадцати) мальчик. Она уже несколько раз видела этого парня в поселке – он был старшим братом ее закадычного друга Глеба, жившего на другом конце селения от Курилюков, совсем недалеко от реки. Глеб как-то с неприкрытым восхищением рассказывал ей о том, какой его братец умный, веселый и добрый. Товарищ даже называл его имя – какое-то чудное, но Соле почему-то оно не запомнилось.
Сама же она со старшеклассником еще ни разу не вступала в контакт, знала его лишь наглядно. У него было романтичное лицо - тонкое, чуть бледное, белые гладкие прилизанные волосы почти до плеч и яркие, запоминающиеся глаза - какого-то неестественно светлого оттенка. На юноше был совсем неподходящий для лесной прогулки наряд: тщательно выглаженная темная рубашка и узкие зеленые джинсы. Тонкую шею обнимали большие черные наушники Monster Beats Solo.
Краем сознания Соля отметила одну примечательную, любопытную деталь – белые, блестящие перчатки, смахивающие на медицинские.
«Удивительно… зачем он их надел? Жарко ведь» - промелькнула в голове у Соли неясная мысль, но она сейчас же забылась, вытесненная новыми впечатлениями.
Он выглядел абсолютно безобидным – худенький, смазливенький мальчик, он спокойно сидел на бревне и задумчиво разглядывал небольшой муравейник с суетящимися вокруг муравейчиками.
Но уже в следующую секунду ее гораздо больше заинтересовал муравейник, она с радостным воплем бросилась к нему. Хоть и бывала на этой дорожке практически каждый день, хоть и видала не раз этот муравейник, но все-таки – какое же удивительное чудо природы для городской девочки он представлял собой…
Опустилась на корточки рядом муравьиным общежитием, восторженно приоткрыла ротик.
- Здравствуй, - обезоруживающе улыбаясь, неожиданно поприветствовал ее большой мальчик.
Соля изумленно заморгала, но тут же мысленно приписала интерес взрослого парня ее, Солиной, сегодняшней женской привлекательности. Длинные темные волосы, в них заколочка в виде большого-пребольшого цветка, от чего ее личико с большущими темными глазищами кажется еще более детским, трогательным. Беленькое, легенькое платьице, аккуратненькая соломенная шляпка, черные лакированные туфельки, а она сама – тонкая, хрупкая, грациозная девочка.
Одним словом, она – настоящая красавица, поэтому не удивительно, что…
- Привет, - важно, совсем как взрослая, ответила Соля. Не удержала умудренной жизнью холодности – доверительно и непосредственно зачастила:
- А меня зовут Соломия, мне одиннадцать лет, я отдыхаю здесь, я люблю спорт и танцы, люблю ходить на пляж и смотреть кино, а еще мы дружим с твоим братом… мой любимый актер – Джонни Депп, он такой красивенький, что я всегда пищу, когда вижу его на экране… а еще я очень люблю фильм «Сумерки» - он очень-очень романтичный! Я люблю кошек, собак, черепах, попугаев, хомячков …У меня есть очень противные мама с папой, а еще старшая сестренка Виолетта, которую я очень-очень люблю, но она уже живет от нас отдельно, и…
Парень, понимающе улыбаясь, поднял руку, дескать, хватит.
- Тише, тише… Притормози-ка, не так быстро.
Соля послушно затихла, вопросительно и любопытно глядя на старшеклассника. Надолго, правда, ее не хватило, и уже в следующее мгновение она выпалила:
- А ты… тебя-то как зовут?
- Володя, - тихонько смеясь, представился мальчик.
- А-а, ясно… - с пониманием протянула Соля. Мысленно удивилась – почему это имя когда-то показалось ей странным? – Ну ладно, я…
Неожиданно Володя склонился к Соле – его необычные светлые внимательные глаза оказались примерно на одном уровне с глазами девочки.
- Слушай, Ми… ты любишь приключения? – спросил заговорщически, лукаво подмигивая Соле.
- Обожаю! - с готовностью закивала Соля, и аж засветилась от удовольствия – такое чудное, клевое имя ей придумал старшеклассник – Ми! Никто и никогда ее еще так интересно не называл…
- Пойдем погуляем? Я тебе кое-что увлекательное покажу, - таинственно заявил Володя. Его рука мягко легла на плечико Соли, но девочка от неосознанного волнения даже не заметила этого.
- Погуляем? В лесу? – спросила как-то тускло. В нерешительности взглянула назад – в ту сторону, где находился загородный особняк семейства Курилюк. – Но я…
- Не бойся, - с терпеливой ласковостью увещевал ее мальчик. – Я ведь буду с тобой, и, в случае неприятностей, защищу тебя… Веришь мне? – его взгляд был настолько невинным и искренним, что Соля просто не могла не кивнуть.
- Через полчаса я проведу тебя домой… Обещаю, - с твердой убежденностью.
Соля колебалась. Она с раннего детства знала, что с незнакомыми мужчинами никуда ходить нельзя – они могут делать с маленькими девочками разные плохие вещи. Поэтому, если бы ей предлагал лесную прогулку взрослый мужчина, то она бы не сомневалась – с криком ринулась бы наутек, и только пятки бы засверкали.
Но перед ней - всего-навсего старшеклассник, тем более – соседский старшеклассник, брат ее приятеля. Красивый, улыбчивый и обаятельный. Стильно одет – из хорошей семьи. Спокойный и умиротворенный – следовательно, не замышляет ничего плохого. Да что там думать, сразу видно – открытый и честный человек. Такой дурного не сделает. Он – как старший братик. Но…
… Соля интуитивно чувствовала – мама бы не одобрила похода с ним.
В другое время Соля, может быть, и прислушалась бы к интуиции и маме. Но не в тот день. В тот день они с мамой серьезно поссорились, Соля была очень на маму зла и обижена. Мама отказалась покупать ей то самое розовое воздушное платье, о котором она мечтала целый месяц. Отказалась твердо, и ничего не помогло – ни угрозы, ни истерика, ни топанье ножками.
Соля вспомнила об этом и вновь невольно ощутила жгучую обиду. Плохая, плохая мама. Нет ей прощения.
«Вот пойду гулять с этим симпатичным мальчиком, а мама пусть переживает» - злорадно подумала Соля.
Но желание отомстить маме за несправедливо нанесенную боль было не единственным стимулом к прогулке. Еще Соле не терпелось рассказать подружкам о том, как за ней ухлестывал изящный старшеклассник. Девчонки-то, небось, от зависти полопаются…
- Ну, хорошо, - наконец, неуверенно ответила Соля. – Только недолго – я еще на пляж собиралась пойти.
- Тут недалеко, - заверил, тепло улыбаясь, Володя. Протянул девочке руку. – Давай лапу… не то потеряешься, заблудишься, и тебя съест серый волк… - наставлял серьезно, и даже с какой-то трагичностью.
Соля механически подала ему руку, запоздало возмутилась:
- Эй, я уже большая и не верю в сказки!
Володя беззаботно рассмеялся и рассеянно потрепал ее по волосам. Его рука сжимала тонкую ручонку девочки, сжимала крепко, сильно, надежно, и Солю не оставляло ощущение, что у нее появился старший братик – добрый и верный.
***
… Он был абсолютно бессилен чем-либо ей помочь, и это было нестерпимо.
Она медленно затухала, чахла, ослабевала, и это убивало его, резало без ножа.
Если бы он мог взять на себя все ее страдания, всю ее боль, то он, не задумываясь, сделал бы это. Но не в его власти было что-либо изменить.
Она долго держалась, скрывала свою болезнь от него – не хотела его огорчать. И в этом – вся она, вся ее правда и горечь. Скольких же мучений она натерпелась из-за него…
А теперь она умирала. Медленно, но неотвратимо уходила из нее жизнь. Из нее – молодой, красивой, восторженной, надеющейся. Ей бы еще жить и жить… Жить долго и счастливо, жить вместе с ним.
Ну почему же это случилось именно с ней? ПОЧЕМУ?!
Он убил бы себя, если бы ей стало от этого хоть немного лучше. Но это не могло помочь.
Его жизнь без нее не имела бы ни малейшего смысла. Она была для него Всем, поэтому…
Ему хотелось рыдать, но он держался молодцом. Забыв о грядущем поступлении в ВУЗ, он дни и ночи просиживал возле нее – в больнице. Развлекал, поддерживал, кормил, читал книги вслух, целовал изможденное, восково-бледное личико, нежно поглаживал липкие запястья.
Иногда, когда ее лихорадило, она тихонько бредила: « Я скоро увижу то место, где сбываются мечты… то самое… помнишь?», а он все упрямо повторял: «Я спасу тебя… я тебя спасу…веришь мне?..».
Врачи не раз намекали ему на то, что ее еще можно было бы спасти.
И он верил в Чудеса, но к своим семнадцати годам уже твердо усвоил: за Чудо нужно платить.
***
… Соля недвижно лежала на теплых досках в темной комнате. Если долго находиться в непроглядной тьме, то глаза рано или поздно привыкают – Соля читала об этом в детской энциклопедии, но…
Это было враньем. Ее глаза не привыкали.
В первый день, когда сгустилась тьма, ей было очень страшно. Так страшно, как еще никогда в жизни. Но она надеялась, и надежда грела, поддерживала, не давала ей отчаяться, сдаться, смириться.
Соле верилось, что уже вот сейчас, сию же минуту в эту противную, затхлую халупу войдут ее папа, мама и сестренка, и заберут ее из темной комнаты. Что строгий папа вот-вот, пряча в усах счастливую улыбку, отчитает ее за непослушание и своенравность, что мама… мама просто ласково обнимет ее и расплачется… расплачется от радости, что сестренка… та насмешливо усмехаясь, потреплет ее по голове…
Как-то вот так… мечталось.
Всю первую ночь своего заточения Соля неустанно выводила пальчиком на досках «мама… мама… мама… мама…». Это ее успокаивало, придавало сил. Она горячо шептала бы это слово – самое прекрасное, самое доброе, самое надежное слово в мире, но у нее не было возможности.
Ручки и ножки был намертво связаны, а рот – прочно заклеен тошнотворной липкой лентой. Ей вкололи в руку какую-то гадость, и совсем не было энергии шевелиться, поэтому даже если бы она освободилась, то не смогла бы сбежать.
Ей очень хотелось в туалет, но она не могла двигаться, и, в конце концов, ей пришлось писать под себя. Это было унизительно, но она легко перетерпела это.
Ведь была убеждена – совсем скоро придет мама и спасет ее. Она с нетерпением ждала.
Но до конца первой ночи мама так и не пришла. Ни мама. Ни папа. Ни сестренка.
И к утру Соля начала прозревать. За один световой день помудрела, повзрослела, посерьезнела настолько, что ее не узнали бы ни родители, ни друзья в школе. Осознала – если выберется живой из этой спертой, жаркой хижины, то уже никогда не станет такой, какой была прежде.
Но она не выберется, ее не успеют спасти – этот факт с пугающей, горькой ясностью всплыл в голове как-то сам собой, как и тот факт, что мальчишку-похитителя звали вовсе не Володей. Впрочем, второе было не важно.
А сейчас – глубокой ночью второго дня своего заключения она вновь ждала чего-то. Чего – точно не знала.
Тьма, одиночество, пустота, обреченность ужасали ее, лишали последних сил. Она мечтала только об одном – увидеть маму. Она боялась только одного – смерти. Вечной, беспросветной, гнетущей темноты.
Увидеть бы маму… еще хоть разок… всего один… один-единственный разок…
Увидеть ее ласковую улыбку, ее добрые глаза, ощутить мягкое прикосновение ее нежных рук… обнять и не отпускать… разговаривать, шутить, смеяться, играть…
И как же она раньше не ценила всего этого?..
Соля исходилась немой мольбой, немым криком. Увидеть, увидеть, увидеть…
По щекам текли слезинки – злые, горестные, безнадежные, и Соля даже не сразу заметила изменение окружающей обстановки – в комнате посветлело.
Слабый, робкий свет лился из единственного крохотного оконца.
Солю охватила блаженная радость: утро. Наступало утро. Значит, больше не будет тьмы…
Она смогла дождаться утра… разве не чудесно?
Неожиданно дверь тихонько скрипнула. Соля слабо, с недоверчивой, болезненной надеждой подняла голову. Ее глаза широко раскрылись.
На пороге стоял мужчина. Молодой – лет двадцати, изможденный, бледный, заросший щетиной, он зачем-то, несмотря на жару, облачился в некрасивую, старомодную куртку.
Увидев связанную девочку, он нисколько не удивился, лишь блеснули от стены спокойной, отрешенной печалью ярко-голубые глаза.
Соля, не веря своему счастью, требовательно замычала, и тогда он неспешно подошел к ней, осторожно освободил ее рот от ленты. Она тут же быстро, взволнованно, радостно затараторила:
- Андрей! Андрей, скорее, освободи меня… уведи меня отсюда… Ну давай же, скорее… он же может вернуться… - она не задумалась о том, откуда ей известно имя мужчины. Она просто… знала его. Знала она и то, что Андрей добрый и всегда помогает людям. А еще…
В его руке невесть откуда взялся нож. К великому облегчению Соли, Андрей ловко и быстро перерезал веревки. Взял ослабевшую, вялую девочку на руки, она с горячей, иступленной, безграничной благодарностью обвила ручонками шею своего спасителя.
Андрей со счастливой, сияющей, но усталой девочкой на руках медленно вышел из дома на небольшую лесную поляну. Легкий, освежающий ветерок трепал волосы, шумел в кронах деревьев, капельки утренней росы сверкали на траве, мелодично и жизнерадостно щебетали птички, большая улитка важно ползла по своим насущным, неотложным делам. Над горизонтом повис ослепительно желтый диск восходящего солнца.
- Красиво… - восторженно прошептала Соля. – Как же красиво…
- Красиво, - задумчиво согласился Андрей.
Соля расслабленно, облегченно улыбалась – теперь она была в безопасности. Доверчиво положила голову Андрею на плечо.
- Отведешь меня к маме, хорошо? А то я не знаю отсюда дороги.
- Конечно, - кивнул.
***
… Евгений Курилюк, безжалостно ломая ветки деревьев, продираясь сквозь кусты, спешил вперед. У него в руке был зажат компас, время от времени он нервно сверялся с ним. За Евгением едва поспевали его жена и дочь.
Виоле было вдвойне тяжело – ей приходилось практически полностью тащить на себе мать. Жанна совсем расклеилась, сникла: еле-еле держалась на нетвердых ногах, взгляд был пустым и бессмысленным, губы постоянно что-то беззвучно шептали.
Виола всерьез опасалась за психику мамы. Все-таки, такое потрясение… не каждый выдержит. А материнская любовь – самая сильная.
- Ма, все будет хорошо, скоро Соля опять будет с нами, - ласково и терпеливо успокаивала мать. – Мы обязательно…
- Я видела ее сегодня на рассвете, - пробормотала Жанна, как будто бы ни к кому не обращаясь. – Она была с каким-то парнем. Улыбалась…
Виола испуганно, с болью посмотрела на мать.
Бедная, бедная мама…совсем тронулась… Папа, мама… да за что же их семье такое?! Почему это случилось именно с их семьей?! Это ведь такая редкость, это бывает только в фильмах… так почему же именно с ними?.. ПОЧЕМУ?!!
Хоть бы с Солей все было в порядке…
Вслух она продолжала утешать мать:
- Ма, скоро мы заберем ее… мы ведь отдали деньги…
- Потому, что полные идиоты, - внезапно жестко и резко бросил отец. В бессильной ярости – кулаком по дереву. – В «ментовку» нужно было сразу же звонить – эту сволочь, скорее всего, поймали бы… а там уж я бы сам… разобрался с ним… да и деньги целее были бы.
- Пап, как ты можешь так говорить?! – возмутилась Виола. – Так у нас есть хоть небольшой шанс спасти ее… а ты все о деньгах…
Украдкой покосилась на мать – не слышала ли Жанна ее речь о «небольшом шансе»? Нет, Жанна безразлично уставилась в какую-то одну, только ей видимую точку. Она находилась где-то очень далеко – в своем мире.
Тогда Виола перевела взгляд на отца, и ей захотелось плакать… нет, просто безудержно, горестно рыдать. Кольнуло в сердце – старик. Полностью седой, сгорбленный старик. А она и не замечала… разве папа на прошлой неделе был таким?.. Папа… ее грозный, строгий, жесткий папа.
Папа старался под маской напускной циничности и твердости скрыть беспощадно разъедающее изнутри горе. Так ему было легче.
Бедный, бедный папа…
Виола ощутила, как холодная, лютая ненависть зарождается внутри. Этот чертов сукин сын… и как таких вообще земля носит?
Хитрый выродок, расчетливый, умный. Все заранее спланировал. Знал, урод, на какую семью напасть, знал, где и когда гуляет Соля, знал… наблюдал, вынюхивал, как омерзительная крыса.
Они так ни разу его и не увидели. Инструкции к дальнейшим действиям получали исключительно по телефону, причем каждый раз его номер был скрыт. В милицию не звонили – боялись потерять шанс.
Когда сегодня они оставили чемодан с деньгами в укромном, тихом, безлюдном месте под большим тополем недалеко от реки, он велел им двигаться по компасу на юго-запад, 230 градусов аж до заброшенного домишки лесника.
Сейчас они уже были близко – Виола безотчетно чувствовала это. Осталось совсем немного… и можно будет забыть обо всем этом ужасе, как о страшном сне. Забрать Сольку, наказать так, чтобы больше неповадно было лазить по безлюдным местам. Ведь из-за нее потеряли пятьдесят тысяч… да что там тысячи, пропади они все пропадом, одни несчастья от них… спокойствие потеряли, уверенность, беззаботность, легкость, счастье… остались лишь пустота, отчаяние да ненависть. Больше ничего.
Вдруг Виола замерла: впереди между деревьями виднелось что-то коричневое. Да, это покосившийся, полуразрушенный деревянный дом. Дыхание от волнения перехватило, сердце вдвое ускорило свой ритм, Виола в каком-то жутком предчувствии неминуемой беды остановилась.
Зато Жанна рванулась с дикой, безумной энергией вперед. Она бежала так быстро, как не бежала до этого никогда в жизни. Уже понимала, что поздно, но все равно бежала – отчаянно, безнадежно.
- Мама, подожди! – крикнула Виола, и они с папой понеслись следом за ней.
Жанна первая с силой распахнула хлипкую дверь, едва не сбив ее с петель. Она не заметила небольшого листка бумаги, приклеенного к двери, ее взгляд был направлен внутрь дома – в его крохотную комнатушку.
Соля лежала на полу раскинув тонкие ручки и ножки, на которых еще остались следы от веревок. Ее широко раскрытые остекленевшие глаза были устремлены в потолок, волосы разметались по полу. Заколочка в виде розочки была месте, белое платьице не помялось и не испачкалось. Бледное личико девочки не выражало ни боли, ни обиды, ни злости – она улыбалась.
На коже девочки – ни синячка, ни царапинки, ни ссадинки. Только небольшой и практически незаметный след от укола на тонкой шейке.
Она походила на маленького ангелочка – невинного, наивного, смешливого.
Виола не удержалась – разрыдалась надрывно, безысходно.
- Нет… нет, почему… мы же дали деньги… мы же заплатили… за что… - беспомощно и горько бормотала сквозь слезы.
Жанна очень медленно и как будто бы равнодушно подошла к дочери, тихонько села рядом с ней, прижала остывшее тельце к себе. Настоящее горе – молчаливое.
Евгений буравил бешенным, онемевшим от боли взглядом бумажку, висевшую на двери. Только сейчас Виола заметила ее. Сквозь пелену слез она с трудом смогла разобрать одно-единственное напечатанное слово: « Простите».
Евгений глухо зарычал, с остервенением содрал листок, с отвращением бросил на землю, словно бы он был заражен чумой. Принялся брезгливо, с ненавистью топтать ногами. Когда от него уже ничего не осталось, с размаху заехал кулаком в непрочную дверь – она, жалобно всхлипнув, не выдержала нагрузки и нехотя повалилась на траву.
- Я найду его. Я обязательно найду его, - отчеканил, тяжело дыша. Яростные слезы блестели в глазах. – Найду, чего бы то не стоило.
Виола посмотрела на свою мать, которая баюкала мертвую сестренку… на озверевшего отца…
- Па, я помогу тебе, - сама сквозь пелену боли удивилась холодной, опустошенной, жесткой бесстрастности своего голоса. – Он не просто умрет - еще помучается. Заплатит. Сполна. За жизнь. Соли.
***
…Он медленно снял наушники и поднял сумрачный, печальный взгляд ввысь. Крест Софийского собора золотом переливался на солнце, и парень почему-то не мог оторвать от него взгляда.
Волосы развевались на ветру, мимо проходили, не замечая его все новые и новые веселые, хохочущие, суетящиеся люди, а он все смотрел и смотрел на крест.
Он никогда не верил в Бога. Религия, особенно христианская, - самообман для слабых людей, считал он. Нет ни Бога, ни дьявола, ни Рая, ни Ада, а после смерти – только темнота.
Он не боялся грешить. По-настоящему он вообще ничего не боялся… кроме того, что ее однажды не станет.
Его не поймают и не повяжут – он бесследно уничтожил все улики… и ту, самую главную, самую большую – тоже. Но…
Он заворожено, с тоской глядел на крест. В его глазах стояли слезы.
…он не хотел. Видит Бог, у него просто не оставалось другого выхода.
Наконец, нерешительно двинулся к церкви. Ему нужно было помолиться.
***
… Она выздоровела – он успел спасти ее. Не говорил, какой ценой – берег ее. Она обеспокоенно расспрашивала – откуда? Он отшучивался – «ограбил банк»… а как-то в шутку сказал ей правду. Она, конечно, не поверила – рассердилась… Но, знаете, она была особенно красивой, когда сердилась.
В конце концов, выдумал какую-то нелепицу про отцовский кредит. Она поверила – доверяла ему безгранично. А может быть, и догадывалась о чем-то, но предпочитала не задумываться.
Но это не имело значения. Она была в порядке, и он был самым счастливым, добрым и жизнерадостным человеком на свете.
8-13 июля 2013 г.
http://www.youtube.com/watch?v=wk-K2PoVZk8