Начало http://www.proza.ru/2013/07/27/56
Водитель, как потом рассказывали, погиб на месте. Меня выбросило в открывшуюся дверь в сугроб. Должно быть, мой Ангел Хранитель оказался самым проворным. Я отделалась легкой контузией, синяками и царапинами. Но тогда, на зимней ночной дороге, оглушенная и контуженная, я ползала на четвереньках вокруг разбитой вдрызг машины, пыталась открыть смятые в гармошку двери и бормотала: «Просыпайтесь, просыпайтесь, он ошибся!» Меня пытались оттащить в сторону, а я вырывалась и снова ползла к машине, где в нелепых, изломанных позах застыли окровавленные тела моего неверного возлюбленного и его подружки. И пока Алекса и Лену не увезли в больницу, я все пыталась прорваться к ним, кусалась, отбивалась и кричала совсем охрипшим голосом: «Просыпайтесь! Он ошибся!» Мои нелепые вопли списали на контузию. Но я-то знала, что контузия ни при чем.
Все долгие месяцы после аварии я задавала себе вопрос, почему Господь сделал такой выбор? Почему он спас меня и Алекса? Я и верила, и не верила, что моя отчаянная мольба возымела действие. Алекс отделался сравнительно легко. Переломы срослись, осталась ерунда – легкая хромота. Не повезло Лене и водителю. Водителю, конечно, больше. Но его смерть как-то не тронула меня. Я совсем не знала его. Чужой человек. Хотя, если причина аварии я, то смерть этого безвестного водителя на моей совести. И Лена - тоже на моей совести.
Алекс давно уже ходил без костылей, с палочкой, а Лена оставалась прикованной к постели. Никого не узнавала, молчала, отстраненный взгляд рассеян. Не понять, куда она смотрит и что ей видится. Неужели это мое страстное желание увидеть ее мертвой сыграло свою жуткую роль?
Тогда, в машине, терзаемая ревностью, я отчаянно призывала смерть на ее голову. Потом просила Бога убить меня. Получается, Всевышний услышал меня, но внял только первой просьбе, как говорится, по мере поступления. Да и внял как-то наполовину. Лена не умерла. Что же тогда замыслил Творец? И почему из миллионов молящих и просящих он выбрал именно меня? Господи, да на мне грехов больше, чем блох на барбоске! Почему Он услышал меня? Эта мысль не давала мне покоя, изводила и мучила. И еще мне до дрожи хотелось еще раз проверить свои возможности, и я боялась, панически боялась этой проверки. Я не знала, что буду делать, если вдруг выяснится, что мои желания доходят к Творцу, как по факсу.
В один из таких мучительных дней я стояла на автобусной остановке. Вместе со мной, покуривая, коротали время двое прыщавых подростков. Мелкий осенний дождичек незаметно перешел в затяжной дождь. Грязная лужица у остановки разливалась на глазах в нечто бесформенное и безобразное . Какой-то урод на крутой тачке с разгону ворвался в лужу, заложил вираж, окатил меня грязью по самую маковку и покатил дальше, как ни в чем не бывало. Еще и рассмеялся.
- Чтоб у тебя колеса отпали! – в сердцах рявкнула я, глядя вслед охамевшему уроду. В ту же минуту какая-то неведомая сила подбросила джип вверх, все четыре колеса, как по команде, отвалились в стороны и замерли на асфальте, а то, что осталось, со страшным грохотом рухнуло на дорогу.
- Ни фига себе! – услышала я за спиной потрясенный голос.
Я обернулась. Подростки ошарашено таращились на меня. Думаю, мой взгляд был еще выразительней. Они попятились, развернулись и бросились бежать. Не знаю уж, что им почудилось. Мне было не до них. Я доплелась до лавочки, упала на нее и закрыла глаза. Я боялась смотреть в сторону джипа, где уже собралась толпа, откуда доносились возбужденные голоса. Я вообще боялась смотреть и думать боялась. Одна мысль билась в голове: «Он слышит и исполняет». Меня затрясло в жутком ознобе от этой простой мысли. Я сидела и тряслась до тех пор, пока джип не увезли на эвакуаторе, зеваки разошлись, я осталась одна.
Стемнело. Я сидела, скорчившись, на пустой остановке и не могла сдвинуться с места. Только что мое желание наглядно исполнилось. Куда уж наглядней! Но я все еще сомневалась. Может, это какое-то невероятное совпадение. Ну, бывают же такие дикие случаи! Надо еще раз проверить, причем, немедленно. Надо пожелать что-нибудь для себя. Только для того, чтобы убедиться окончательно. Я задумалась и робко пролепетала: « Хочу апельсин!» Вслед сказанному мелькнула, как тень, не мысль, а мыслишка, что только дура могла попросить апельсин, когда надо было просить что-нибудь посущественнее, например, кольцо с бриллиантом. И я добавила: «И кольцо хочу!» Никакой реакции. Ни кольца, ни апельсина. Наверное, я не правильно прошу. Надо переставить слова. Я встала и попробовала иначе: «Хочу кольцо!» Не сработало. Я глубоко вздохнула и, топнув ногой, рявкнула: «Чтоб у меня было кольцо!» Никакого результата. Я разозлилась и заорала во весь голос: « Кольцо хочу! Кольцо!»
А сзади чей-то насмешливый голос: « А сала в шоколаде не хочешь?»
От неожиданности я взвизгнула и отпрыгнула. Я же была уверена, что на остановке никого нет. Обернулась – стоит парень, руки - в карманах куртки. Смеется.
- Чтобы ты этим салом подавился! - пробормотала я в сердцах.
Насмешливую улыбку на красивом лице парня мгновенно стерла неведомая рука, он вытаращил глаза, схватился за воротник, будто ему стало нечем дышать, и закашлялся. Лицо побагровело, мучительно исказилось. Он судорожно пытался вздохнуть, махал руками, и снова заходился в кашле. Слезы градом катились по щекам.
- Помоги! – прохрипел он и упал на колени.
Не знаю, почему я сделала именно так, состояние у меня было предобморочное. Но я размахнулась и изо всех сил стукнула его сумкой по спине. Парень хрюкнул и ткнулся лицом в асфальт.
-Эй, ты жив? – голос у меня дрожал и прерывался, слезы закипали на глазах.
Парень не шевелился и не отвечал. Сказать, что я испугалась, значит, ничего не сказать. Меня охватил панический ужас. И в этом состоянии я бросилась бежать, не разбирая дороги.
Только дома, заперев дверь на все замки, я, не раздеваясь, села на диван и попробовала обдумать случившееся. Мысли метались в голове, как одуревшие от дихлофоса тараканы. « Я убила этого парня! Я его убила! Я убийца! Я убила водителя такси, я искалечила Лену. И теперь вот я убила незнакомого парня. Значит, исполняются только злые желания, сказанные в гневе. Но я же не хотела, чтобы парень умер. Я просто брякнула в сердцах. Боже! Какой ужас! Что же теперь делать? Я не хочу, я боюсь! И я его бросила там, на остановке. Какой кошмар!»
Я метнулась к бару, схватила бутылку коньяка и сделала несколько глотков прямо из горлышка. Руки тряслись, бутылка стучала по зубам. Я сразу же захлебнулась и закашлялась, как тот несчастный парень с остановки. Как ни странно коньяк помог, во всяком случае, я перестала трястись и смогла уже более спокойно обдумывать случившееся. «Все, больше никаких экспериментов! Кто я такая, чтобы обременять своими дурацкими просьбами Творца? «Господи! - взмолилась я. - Прошу тебя, не обращай внимания на мои просьбы, а если только я еще когда-нибудь кому-нибудь пожелаю зла, пусть меня гром разразит!»
Ночь я промучилась без сна. Перед глазами маячил смеющийся парень с остановки. Я погубила человека. Походя. Неосторожным словом. Про Лену я старалась не думать. С Леной все не так просто. Она — соперница. Она увела у меня Алекса. И как бы виновата передо мной. А дальше следовал логический вывод: виновата — получи. Но где-то под утро, когда маленькая стрелка настенных часов наползла на цифру четыре, и наступил самый таинственный, самый загадочный час: то ли ночи, то ли утра, - час рождения и нечаянной смерти, - меня вдруг осенило. Лена не виновата. Откуда ей было знать, что я влюблена в Алекса, если даже сам Алекс об этом не знает. От этого осознания мне стало совсем хреново.
Если совсем честно, водителя джипа я не жалела. В конце концов, он потерял только машину. Но остальных-то я погубила! И еще одна мысль осенила меня. Я посмела желать смерти другому человеку и тем самым поставила себя вне Божьего закона. Вне закона. Я выжила в аварии не потому, что Господь спас меня. Самонадеянная дура! Я выжила, потому что он НАКАЗАЛ меня. Наказал жизнью. Меня охватил ужас. Я не знала, чего мне теперь ждать.
Не могу сказать, что я очень верующий человек. В церкви бываю редко, от случая к случаю, свечку там поставить, куличи на Пасху освятить. И все. Молитв не знаю. Но в эту ночь я молилась, как умела: «Почему именно я, Господи? Прости меня, дуру набитую! Я же не знала, как это страшно! Прости меня, Господи!» По-хорошему надо было сходить в церковь, но я боялась. Мне казалось, что Господь осерчал на меня, как сердилась когда-то бабушка, если я разбивала чашку или пачкала одежду.
Утро не принесло облегчения. Я чувствовала себя черепахой без панциря. Такой же ранимой и беззащитной. Никто не мог мне помочь.Идти мне было некуда. И я, как только начался рабочий день, потащилась в больницу, к Лене. Присев на хлипкий стул у вешалки, я глядела на обтянутые желтой кожей косточки, тусклые глаза, проваленные щеки своей соперницы. Меня терзало чувство вины.
Теперь я приходила к Лене каждый день и сидела часами. Это был какой-то изощренный мазохизм. Я помнила, как за столом и в такси желала ей смерти. Но я помнила и другое: как ползала вокруг машины, заваливаясь в грязный снег, как хрипела из последних сил: «Просыпайтесь!», как непослушными руками тянула из искореженного металла окровавленную, потерявшую человеческие очертания плоть. Руки соскальзывали, пахли кровью и сладкими цветочными духами.
Иногда я сталкивалась с ее родителями, они утирали слезы и гладили меня по плечу влажными, ослабевшими от горя ладошками. Они выплаканными голосами шелестели какие-то ненужные слова благодарности. Мне не нужна была их благодарность. От их участливой доброты мне хотелось повеситься. Я что-то невнятно бормотала и убегала. Мне надо было разобраться в себе. Но у меня не получалось.
Незаметно для себя я стала рассказывать Лене про Алекса и мою несчастную любовь к нему, про цистерну слез, про мое желание стать стервой, чтобы избавиться от страданий. Лена была идеальным слушателем. Не перебивала, не задавала вопросов, не подшучивала. И я потихоньку выплакала свою боль до самого донышка. И даже почувствовала облегчение. Но ненадолго. Моя жуткая способность все еще оставалась при мне. Где-то я прочитала или услышала: «Бойтесь своих желаний, они могут исполниться». Никогда раньше не понимала я смысла этой фразы. Зато теперь прониклась… Я стала бояться не только желать – думать. Я изнывала от тягостной ответственности за то, что может случиться в любую минуту с любым человеком из-за меня. Вспышка гнева, мимолетное настроение могли обернуться неслыханными несчастьями и бедами. Я не знала, что делать. Я потерялась.
Алекс приходил все реже и реже. Хмуро косился на меня, и явно тяготился своим присутствием в этой унылой палате. В тот день он опять пришел раздраженным. Буркнул мне сердито: «Привет!», - положил на тумбочку два апельсина и присел на подоконник. Зачем он таскал эти апельсины, если Лена все равно не могла их есть? И куда девались предыдущие апельсины, которые он приносил с упертым постоянством? Алекс молчал, погрузившись в свои мысли, и только машинально барабанил по стеклу пальцами. Этот монотонный звук раздражал меня.
Алекс изменился. Похудел, осунулся. Короткая стрижка открыла уши, они сиротливо торчали на стриженой голове. Словно чужие. Я вздохнула. А ведь еще полгода назад он заполнял мою жизнь целиком, без остатка. Я не представляла себя без него, я минуты считала, не говоря уже о часах и днях, дожидаясь его звонка. Я с ума сходила. Я была чумачечая влюбленная. И куда все делось? Это мрачное лицо. Эти оттопыренные уши. Почему я не замечала их раньше?
И пока я, сидя у вешалки, вяло перебирала эти унылые мысли, словно пережевывала их, Алекс сказал в никуда:
- Как мне все надоело. Этот запах, этот тупой взгляд. Она не вернется. Лучше бы она умерла.
Буднично так сказал. Спокойно.
За окном моросил мелкий осенний дождь, серый, нескончаемый. В палате было холодно, пахло хлоркой и еще чем-то очень больничным. И я помню, как вдруг подумала, услышав его слова: "Вот так выглядит предательство - серый дождь, холодная больничная палата и тошнотный запах хлорки".
Окно с кривыми дорожками дождя, тумбочка с апельсинами, грязные ботинки Алекса – все вдруг поплыло, утратило четкие границы, и я поняла, что реву. Уткнувшись в байковый халат на вешалке, я захлебывалась слезами и не могла остановиться.
- Что? Что случилось? – Алекс даже не пытался скрыть раздражения.
- У тебя такие одинокие уши, - пробормотала я, судорожно всхлипывая и сморкаясь в застиранную байку. Ну, не могла же я объяснить ему, как я виновата перед ним и Леной, и эта моя тяжелая вина совсем извела мою чумачечую любовь к нему.
- Идиотка! – Алекс сдернул наброшенный на плечи белый халат, швырнул его в угол и широким мужским шагом решительно пошел к выходу, чуть припадая на левую ногу.
- Не уходи! - я все еще всхлипывала. - Ты не можешь уйти.
Алекс резко развернулся:
- И что прикажешь? Сидеть рядом с ней всю жизнь? Она же овощ! Понимаешь? Овощ! А ты такая вся из себя милосердная мать Тереза. Ты чего сюда таскаешься? Она тебе кто? Никто! Ты чего? Хочешь казаться лучше, чем ты есть? Ты же по жизни стерва. А теперь в благородство решила поиграть? Ну, поиграй! А я не хочу. Я живой человек, понимаешь? Живой!
Он уже кричал. Я невольно оглянулась на Лену. Вдруг она слышит эти страшные слова? Но ее бесстрастный взгляд все так же был устремлен в потолок.
То, что говорил Алекс, не укладывалось в моей голове никак. Ладно, меня он никогда не любил. Но Лену! Он же любил ее! А как же тогда: и в радости, и в горести? Вот сейчас он уйдет, а она останется. Господи, куда же ты смотришь? Где же справедливость?
Волна холодного гнева обожгла меня, смела все преграды и заборчики, которые я сама для себя нагородила. Я забыла про то, что мне нельзя злиться, что мне нельзя желать, потому что мои желания могут исполниться. Я забыла обо всем. Видимо, страдания последних дней, тяжелые мысли, чувство вины – все это сплелось в какой-то взрывоопасный клубок, и хватило одной капли, чтобы взорвалось.
- Значит, я, по-твоему, стерва? А Лена – овощ? Ладно, тогда держись, дружок! Сейчас ты узнаешь, что такое настоящая стерва.
Я вскочила со стула и пинком отбросила его прочь. Алекс не подозревал, что его ждет и с брезгливым любопытством смотрел на меня. Он не знал, на что я его сейчас обрекаю.
- Слушай меня внимательно, братец! Слушай и запоминай! – я набрала в грудь побольше воздуха и заорала. - Чтоб ты любил ее всю жизнь! До самой своей смерти! Чтоб ты жить без нее не мог! Прости меня, Господи, что не сдержала слова. Можешь разразить меня громом, но пусть и он свое получит!
Выпалив все это, я с жгучим интересом уставилась на Алекса, боясь пропустить признаки пробуждения горячей любви к Лене. Опять же Господь мог наказать меня раньше, чем наградить Алекса горячим верным чувством. А мне так хотелось увидеть наказание любовью.
Алекс покачал головой:
- Ты, Ленка, после аварии совсем свихнулась. Дура контуженная.
И ушел, хлопнув дверью. Я бросилась к окну. Алекс, сгорбившись под дождем, пересек двор, сел в машину и уехал.
Не сработало! Но почему? Почему не сработало? Я отошла от окна и буквально наткнулась на внимательный взгляд Лены. Измученное личико соперницы казалось еще более измученным. Но глаза! Бездонные. Как у Богоматери на иконах.
- Ты все слышала? – спросила я, чтобы что-нибудь сказать.
- Слышала.
- А чего молчала. Давно ты можешь говорить?
Лена устремила на меня страдающий взгляд и сказала мертвым, без интонации голосом:
- Он прав. Я не хочу жить. Мне не надо жить.
Неожиданно для себя я склонилась над Леной и неловко погладила ее по голове. По этим жидким, слипшимся волосикам. Мелькнула в памяти и исчезла картинка бушующего моря, и голова, похожая на буек. Мелькнула и исчезла.
Я не знала, что говорят в таких случаях, как утешают. И подумала, что весь мой прежний жизненный опыт ироничной стервы для этой ситуации не годится. А другого опыта у меня не было, я еще только набиралась его. Надо было срочно что-то сказать. Что-то значительное и важное. И я сказала:
- А уши у него дурацкие. Лопоухие. Просто глазу не за что зацепиться.
Помолчала и еще сказала:
- Пожалуйста, не говори больше о смерти. Нас теперь двое. Ты не бойся. А знаешь, я бы тоже молчала, если бы со мною такое случилось.
И верите, впервые за долгое время я не стала ковыряться в себе и ломать голову, почему Господь перестал меня слышать. Наверное, Он все сделал правильно. Можно наказать человека жизнью, но нельзя наказать человека любовью. Даже если этот человек трус и предатель.
Я перестала мучиться неразрешимыми вопросами и просто пошла в соседний магазин, купила отвратительные цветочные духи, которые так нравились Лене, и две футболки с Брэдом Питтом. Я никогда не была его горячей поклонницей, но я чувствовала, что так надо.
Я выдраила пол в палате, и залила его цветочными духами. Надо было выжечь или хотя бы заглушить запах предательства. Лена настороженно наблюдала за мной. Но когда я достала из пакета Брэда Питта, робкая улыбка осветила ее изможденное личико. А уж как улыбался сам Брэд! Одну футболку я натянула на себя, вторую – на Лену. Ах, да! Забыла сказать. Еще я купила плеер и любимые диски. Один наушник я пристроила Лене, другой себе и врубила Земфиру:
Пожалуйста, не умирай
Или мне придется тоже,
Ты конечно сразу в рай,
А я не думаю, что тоже.
Хочешь сладких апельсинов?
Хочешь вслух рассказов длинных?
Хочешь - я взорву все звезды,
Что мешают спать?
Пожалуйста, только живи,
Ты же видишь, я живу тобою,
Моей огромной любви
Хватит нам двоим с головою.
Хочешь в море с парусами?
Хочешь музык новых самых?
Хочешь - я убью соседей,
Что мешают спать?
Хочешь солнце вместо лампы?
Хочешь за окошком Альпы?
Хочешь, я отдам все песни,
Про тебя отдам все песни?
Первый раз я слушала эту песню, вслушиваясь в слова. И верите, они звучали для меня, как молитва. Несуразная молитва для таких, как я, которые никогда не умели молиться. Такая неумелая молитва городских дикарей, которым вдруг до смерти захотелось стать человеками.
- А про соседей мы не слышим, - сказала я Лене, - слушаем, но не слышим. Соседей мы убивать не будем. И предателей и трусов – тоже. Мы вообще никого не будем убивать. Даже в мыслях, даже в песнях.
Поздним вечером я шла на остановку и улыбалась. Давно мне уже не было так спокойно на душе. Дождь прекратился, в лужах отражались фонари. Они плавали в маслянистой темной воде, как большие рыжие апельсины. И я подумала, что завтра притащу Лене целую сумку апельсинов, разложу их по всей палате, как маленькие рыжие солнца.
Остановка в этот поздний час была безлюдна. Только один мужчина сидел на лавочке, засунув руки в карманы куртки. Я остановилась у фонаря, решив, что так будет безопаснее.
- Не бойтесь, я не буду предлагать вам сало в шоколаде, - услышала я.
- Вы? Вы живы? – я не верила своим глазам.
- Жив. Я вас искал, - парень поднялся.
- Не подходите! Стойте там! Зачем вы меня искали? – я прикидывала, в какую сторону лучше бежать, а то, что бежать придется, я не сомневалась.
- А зачем вы меня сумкой огрели? – парень улыбнулся.
- Ну, когда человек кашляет, надо постучать ему по спине. Меня бабушка так учила.
- Я так и подумал, - парень рассмеялся, - даже не знаю, что со мной тогда случилось. Но вы мне помогли. Правда! Вы меня, можно сказать, спасли. Меня Сашей зовут, а друзья – Алексом. Хотите апельсин?
- Хочу!- сказала я и подумала, что жизнь совсем не такая уж плохая штука, особенно если Бог где-то рядом и дает тебе еще один шанс.
Картинка отсюда http://prikol.bigmir.net/view/…