- Хорош окрас!
- Да, окрас хорош, морда тяжеловата.
- В самом деле?!
Уж не знаю, каков был окрас моей морды, но тётке в высоком белом колпаке и в таком же белом халате я понравился. Ну, не то чтобы понравился, скорее, вызвал симпатию. Я вообще, вызывал симпатию у толстых дам среднего возраста. Эта, была не просто толстая, она была напряжённо толстая, как только что сваренная сарделька, начинка которой едва сдерживалась оболочкой халата и если бы ни фартук, туго стянутый тесёмочками, то пуговицы его лопнули бы непременно.
- Вот этого молодого человека, к нам, – заявила она сразу, не особенно рассматривая другие кандидатуры.
- Так, Федотов, записываю тебя в мясной цех, – деловито отозвалась куратор нашей группы, худущая, в отличии от представителя мясного цеха.
- Странное дело?? – первое, что подумалось мне под сводами мясного цеха.
- Они тут что, все родственники?!
- Видишь там, в углу, лотки с батонами? Нужно нарезать их на панировку, – не давая мне продолжить размышления, сообщила «сарделька».
- Эй! Не зевай! Вот доска, вот нож. Ромштексы не ждут!
Да, ромштексы такие. Правда, я их ещё не видел, но уже чувствовал, что не ждут и не оправдать их доверие опасно, потому стал яростно кромсать уже почти засохшие батоны на мелкие кубички, прикидывая, когда затупится нож?
- Ты что делаешь? – услышал я, увлечённый изготовлением панировки, вопрос, прозвучавший неожиданно и страшно. Потому что он звучал мужским голосом, быть которого здесь не должно. Не то место. «Чужие, здесь не ходят», - вспомнилось мне название фильма. Или не фильма? Но вспомнилось.
- Глухой что ли? Я тебя спрашиваю, – не унимался голос.
- П-п-пан-нировку, – вибрируя отозвался я.
- Какая на**й панировка, быстро за мной!
- Вот, семьдесят килограмм макрели, нужно разделать.
- Я не умею.
- Чего тут уметь?! Показываю. Понятно?! Зайду через полчаса.
Макрель, по-нашему значит скумбрия, ещё не оттаяла полностью, от того резалась легко и даже забавно. Два косых движения ножом у основания головы отделяла её от тела и ещё два продольных, вдоль хребта, завершали процесс чистки, формируя в металлическом лотке гору из рыбного филе. Всё, что не принадлежало ему, отправлялось в алюминиевый бак справа под ногами.
Кстати, макрель не сильно отличается от скумбрии, в скумбрии восемь букв, а в макрели всего семь. Правда «скумбрия» напоминает бухающий звук падающих отходов, а «макрель», напротив, гору мокрого оттаивающего филе, но сути это не меняет. Рыба-то одна и та же.
- А, говорил не умеешь. Справился. Идём, будешь баранину на бастурму резать. Это опять мой распорядитель появился, внезапно, так же как и исчез до этого.
Картина с горой рыбы сменилась на такую же гору, только мяса.
- Вот на такие кусочки, – быстро показал он мне мастер-класс и умчался в лабиринт многочисленных цехов этой фабрики.
Надо сказать, всё тут передвигалось перебежками, не надолго задерживаясь на отдельных участках, совершая хватательные, резательные и мнущие движения, придающие предмету заданный вид.
Мясо было жилистое, с противными белёсыми плёнками. Я стал вырезать их, оставляя на кусочки лишь «розовое», отсечённое от лишнего, как скульптор создающий произведение на суд искушённого зрителя. Симфоническая музыка, звучащая из динамика, пристроенного на стене, помогала отстраниться от суеты, настраивая череду незатейливых мыслей.
- Это ты чего, подлец, делаешь!! – Рубануло за ухом, раскрошив всю гармонию.
- Кто дал ему бастурму?! Катерина, иди замени!
Выронив нож, я медленно повернулся, уже догадываясь, кто за спиной. И не ошибся. Это давешняя «сарделька» подминая кулачками расползающиеся бока, гневно хватала ртом воздух, с отчаянным бессилием рассматривая дело моих рук.
- Видишь мясорубку?! – Одна рука, оторвавшись от тела, указала толстым пальцем направление, с которого на меня двигалась уменьшенная копия, называемая «Катериной».
- Будешь бросать в неё мясо. А когда оно кончится, поменяешь баки местами и пропустишь фарш заново. И так три раза!
Фраза получилась длиннющая, но, как ни странно, воздуха на неё хватило, даже на последнее. – Понял!
- Понял. – Равнодушно ответил я, поплыв навстречу «Катерине», на ходу соображая, как бы безболезненно разминуться.
- И панировку ни кто не отменял! – Подтолкнуло меня в след, придавая гибкость, так что мы разошлись с «Катериной» лишь чиркнув друг друга халатами.
Монотонный шум мясорубки, монотонный хруст батонов, монотонный скрип консервного ножа, вскрывающего неизвестно какую по счёту банку с горошком для изготовления романтичного изделия с названием «галантин». Вся эта размеренная монотонность на ногах, растянула время до бесконечности, так, что прозвучавшее слово ОБЕД, не сразу дошло своим значением до монотонно настроенного организма. Странно, но он совсем не хотел ОБЕДА. Воздух цехов и так был сытным, пропитанным едой до самой последней пуговички халата.
- Ах, вот почему они все такие!! – Явилось озарение, успокоив блуждающий до этого вопрос. Среди еды, просто невозможно быть другим!
Обед состоялся в горячем цеху, сразу за плитами заставленными кастрюлями с жидким. Два длинных разделочных верстака, накрытых полотняными скатертями, вмещали в себя множество цехового народа. Я пристроился с краю, как самый опоздавший, тут же получив порцию толстенного мяса на куцей для него тарелке.
- Фу, – подумал я. – Сейчас придётся усиленно жевать, наверняка, сухую свинину. То, что это свинина, было понятно по золотистой прослойке жира, огибающей по краю половину куска.
- Даже ножа нет, чтобы порезать на кусочки.
Вяло наколов вилкой край мяса, я наклонился, с силой сжимая челюсть, ожидая встречного сопротивления. Однако, сопротивления не случилось. Мясо мягко и сочно отделилось, брызнув по губам удивительно ароматным соком.
- Но, нет! Такого быть не может?! Конечно у меня не такой уж большой опыт в поедании различного «зажаренного», но всё-таки. Кушали мы и в приличных местах и за приличное вознаграждение. Но такое! Чёрт! Подозреваю, практика изучения кулинарных наук таит в себе ещё множество открытий! Короче, ни когда не говори никогда.
Я уплетал, ухрюмкивал свой кусок, косо посматривая на горку зернистого хлеба, подозревая, что он так же хорош, но рука совсем и не собиралась тянуться за ним. Она была занята, занята серьёзно и решительно, с тем, чтобы ещё отвлекаться по мелочам.
Когда до финала оставалось всего несколько укусов, а опьянение удовольствием уже возымело своё действие на все органы восприятия, они, эти органы, уловили оживлённую атмосферу соседнего столика. Там было весело, и публика была помоложе и потоньше.
- Интересно, а это какой цех? – Произнёс я, полагая, что всего лишь подумал.
- Выпечка, - тут же получился ответ от вытирающего рот бумажной салфеткой единственного представителя мужской части мясного цеха.
- Так, - томно, выгнув спину, поднялась старшая «сарделька». – За работу! А ты, - обратилась она ко мне, – отвезёшь в кулинарию полуфабрикаты.
- Вот уж, нет! – Выпалил я, удивляясь своей наглости, вероятно имеющей происхождение от только что съеденного.
- Мне необходимо пройти все процессы и ознакомится не только с работой мясного цеха. Например, выпечка! А что? – Я оглядел удивлённые лица, ожидая поддержки. И она пришла. С соседнего столика, задорно игриво, донеслось, - давай к нам, не соскучишься!
Теперь моё место находилось между Светой и Мариной, двумя хохотушками со стреляющими глазами. Одна лепила пирожки с капустой, другая с мясом из заготовок теста, раскатанного за соседним столом чёрненькой Айгюль.
Особых наставлений мне ни кто не давал, лишь совет: - смотри в оба. И я смотрел. Смотрел видимо не туда, потому как в цеху стояла ощутимая жара и девочки одевались в халатики на голое тело. Оно явственно проступало своими пупырками, мешая сосредоточиться. После пятого пирожка по форме больше похожих на двух мышей, проглотивших друг друга и теперь застывших беременными животами, распластав в обе стороны длинные мышиные хвосты, я с досадой шмякнул заготовку об обсыпанный мукой стол.
- Всё, не могу больше. Не получается.
- Ну-ка, ну-ка, - с наигранной заинтересованностью отвлеклась Марина, поправив выбившийся из под колпака локон тыльной стороной запачканной мукой ладони.
- А что, очень даже симпатично. И хвосты такие натуральные.
- Я бы их слегка загнула, - поддержала Марину Света.
- Вы смеётесь? – Обиделся я. – Кто же такие есть будет?
- А вот мы посмотрим, - Марина окликнула Айгюль.
– Поставь вот это в печь.
- Ты лепи, лепи, не отвлекайся, – шёпотом посоветовала Света и, расстегнув верхнюю пуговицу халата, добавила, – что-то сегодня жарко. Наверное, гроза будет?
Да, жарко, жарко было сегодня. И пирожки лепились с растянутыми в сторону хвостами как мои глаза, разъезжающиеся в сторону Марины и Светы. И день получился бесконечно длинным, но радостным, не смотря на то, что ноги гудели с непривычки. И грузчик Вася, явившийся за новым товаром для магазина кулинарии, с вдохновением сообщил, что пирожки расходятся так, как только могут расходится горячие пирожки.