Перевод с иврита. Автор текста - ДАВИД ЛАЗЕРСОН, мой брат.
(Поклонникам борьбы с ненормативной лексикой рекомендуется перейти на другую страничку).
А Моше сидит посреди комнаты и лопает своего тунца. Вытаскивает его из консервной банки, которую он вскрыл ключом от квартиры, и все руки у него в масле. Ключ погнулся, и теперь – дела – мы ещё не сможем запереть дверь. Мы с Якоби играем в карты, заканчиваем одну игру и сразу же начинаем другую – надоест в пьяницу, переключаемся на очко, расплевались с очком, режемся в дурака, вышел Якоби дураком достаточно раз, играем в буркозла. Или просто в буру. Грамдульцер уже давно задрых.
Физиономия Моше замасливается улыбкой, полной зубов и тунца:
- Вы фишку-то сечёте, чё с этим парнем? Как его, Йони?
- Да, ну и чего с ним? - спрашивает Якоби.
- Руки ведь на него чешутся?! Книги он читает для кайфа!
- Знаешь, это не так уж и страшно... - улыбается Якоби – Моше снова строит из себя большего дебила, чем оно есть.
- Ты любишь книжки читать, правда? - спрашивает Моше у меня.
- Можно сказать, в общем, да...
Моше тычет в меня пальцем:
- Он от этого тащится! - делится он с Якоби, пытающимся сосредоточиться на картах.
Два дня назад Моше угрохал унитаз, взбесившись и затолкав туда подушку Якоби. А когда подушка прорвалась, и толчок засорился, и он не смог подристать, надавал ему таких п**дюлей, что весь толчок по самое не хочу изошёл трещинами. Так что вчера мы купили новый унитаз, приладили его на место, а этот пока поставили в комнате, потому что Грамдульцер сказал, а то как его ещё можно продать. На гипс или что-то такое.
Сейчас Грамдульцер храпит, а Моше сидит посреди комнаты на унитазе; жирные его колени прижаты друг к дружке, а от коленей вниз ноги расходятся, и только ступни смотрят внутрь, как у араба. Обеими руками он заталкивает тунца в рот из консервной банки, и руки его промаслены насквозь. Всё это капает на его трусы-боксеры и на ноги, и теперь они тоже измазаны маслом.
Я говорю:
- Только подотри за собой пол-то, а то поскользнуться можно.
- Я тебе что – шлюха твоя что ли, чтобы подтирать? Сам и подотри!
- Мать твою, тебе что – трудно?
- Нет, не трудно, но не буду, не твоя шлюха.
И тут вмешивается Якоби:
- Не его шлюха. Ты ведь тоже можешь навернуться из-за масла. Просто ты налил, ты и убирай – в чём проблема-то?
- Отъ**ись, мать твою, о кей?
- О кей... - говорит Якоби полусердито, но уже размышляя, что класть – четвёрку или шестёрку (я знаю, потому что он без конца показывает мне все свои карты).
Грамдульцер испускает ох*ительнейший всхрап и поглубже вдавливает свою башку в подушку. Якоби выбрасывает шестёрку, и я разношу его в пух и прах своими подогнанными одна в одну картишками.
- Ye-e-ess, я выиграл!
- Мать твою...
A Моше сидит посреди комнаты со своей задницей, которая прёт отовсюду из его боксеров, время от времени спуская насквозь жирную от тунца руку, и чешет волосатые ноги, а волосы слипаются и начинают сочиться. Он крепче сжимает колени, потому что уронил из банки кусочек тунца, и тот застрял у него между ногами. Он бросает мне «не возбуждайся» и начинает выковыривать тунца между ляжек.
- Да я не возбуждаюсь! Просто тыщу раз у него уже выиграл!
- Какой тыщу?! Брехло собачье. Я тебе до сих пор всё время наподдавал.
- Ладно, не кипятись, чего ты?
- А, отстань, давай в нарды.
- Класс.
Просыпается Грамдульцер, обозревает окрестности одним с горем пополам приоткрытым глазом и докладывает:
- Теперь всё в порядке, не так, чтоб мешало – когда едим? - и снова засыпает, наполняя комнату такими стонами, будто его трахают в задницу, а Моше сидит посреди комнаты на толчке и дожирает, сыто урча, наши последние консервы. Я подхожу к IPod-проигрывателю Якоби и включаю Кончерто-Гроссо Генделя. Моше смотрит на меня и кричит, корча рожу, как у блатного:
- Убери, мать твою! Поставь что-нибудь нормальное – восточное или депресняк какой! - и кидает только что опустошенную им консервную банку в мусорную корзину за своей спиной. Однако промазывает, и весь оставшийся жир разбрызгивается по полу. Я взбешиваюсь – самого завидки берут – и влепляю ему подзатыльник, он в остервенении вскакивает.
- Ну, ладно, хватит, бросьте вы... - Якоби нас разнимает и уходит в сортир. Моше ложится к себе в кровать и принимается чесать яйца со словами:
- Ты у меня запомнишь, запомнишь...
- Что я запомню?.. Скажи, а тебе не противно яйца лапать, когда у тебя все руки в масле из-под консервов?
- А тебе-то чего? Твой что ли **й?
Я оставляю Моше с его яйцами и отдаюсь наслаждению Генделем у себя на кровати. Грамдульцер усаживается и сообщает:
- Всё в порядке, музыку можно послушать. Но ведь так на завтра не хватит.
- Ладно, спи давай... - говорит Моше. Грамдульцер на него не смотрит и, поправляя подушку, бормочет:
- Да, поспать очень важно, завтра нужно встать в шесть, - и засыпает.
- Какое шесть у тебя в башке? Завтра мы можем спать до десяти! - свирепеет Моше и идёт будить Грамдульцера, чтоб ему об этом сказать.
- Отстань, не буди его, ты же знаешь, он не соображает, чего он во сне несёт, не будь скотиной.
- А ты помни... - цедит Моше, расталкивает Грамдульцера и говорит ему то, что собирался; Грамдульцер снова засыпает, бормоча что-то про десять и про то, как это много.
- Чего это с Якоби? Его что – в толчок засосало?! - вдруг орёт Моше минут через пятнадцать, - тут и ещё есть люди, которым нужно посрать.
Я был в самом разгаре наслаждения звуками Генделя, но лады, мне не трудно, я иду и стучусь в дверь уборной:
- Чего у тебя случилось? На новый толчок запал что ли?
- Нет, у меня просто не выходит.
Я возвращаюсь и докладываюсь об этом Моше.
- А-а-а... - вникает Моше. Он пока уже успел открыть банку моих сардин, и теперь опрокидывает её прямо в рот, заливая маслом свою простыню.
- Это мои сардины.
- Ёу, ну и жмот!
- Не жмот... Так просто, чтоб ты знал...
- Я знаю.
- Хорошо, но тебе будет неудобно на масле спать.
- Да ладно, я поменяюсь с Якоби.
Я выключаю свет, а Моше выключает мне Генделя. Я говорю:
- Тебе не жалко? Теперь весь IPod Якоби в масле из-под консервов.
- И что у тебя с этим маслом? Так оно тебе мешает? Ну всё, спи уже давай.
В темноте Моше начинает дрочить: «шмак, шмак, шмак, шмак».
- Ты всегда дрочишь с таким грохотом?
- Здорово, правда?
- Да, круто...
В дверь постучали. Я жду, чтобы Моше пошёл открывать, но он занят своим членом. В дверь снова стучат, и я иду открыть. Это Нэоми с нижнего этажа, въехала неделю назад, мы до сих пор едва парой слов с ней перекинулись. Чего это она вдруг ночью пришла? Выпила или что?
- Можно зайти?
Я думаю о дрочащем Моше и говорю:
- Не, оставь, я сейчас к тебе выйду.
Я возвращаюсь в комнату и одеваюсь. Моше спрашивает:
- Ты чего?
- Думаю, мне сегодня перепихон обломится, - отвечаю я, чтобы его позлить, и выхожу.
Позже, беседуя с Нэоми, цитируя ей Александра Пэна, я без конца представлял себе, как всю ночь Моше, конечно же, злобствует и думает, что я сукин сын, потому что намылился трахнуть Нэоми и вообще, что я всегда обставляю его с девчонками, а Якоби сидит в сортире и сердится на Моше, потому что теперь у нас нет ключа, а Грамдульцер храпит.
__________
* Александр Пэн - израильский поэт (1906-1972), писал по-русски и на иврите, переводил стихи Маяковского, Пастернака, Есенина. Его стихи отличались большой чувственностью и лиризмом.