Как завидна их судьба!
К северу от суетного мира
Вишни зацвели в горах
Басё
Четыре минуты.
О чем-то говорят, так увлечены друг другом, что даже не замечают людей, проносящихся по своим делам мимо, как тени под ненастоящим солнцем. Солнце ведь и правда ненастоящее – люминесцентно-холодное, безликое, вытянутое в узкие трубки. Хотя чего еще ждать от подземных миров, соединенных друг с другом венами туннелей. Камень и холод. Как книга Карела Шульца. «Камень и боль».
Мысли так отвлекают, что даже встрепенулся, услышав нарастающий гул. Волна еле ощутимого ветра по вене. Поезд.
Но – пока не в нужную мне сторону. И – не в нужную им. Даже не отвлеклись, не взглянули на синее ребристое тело, словно бы появившееся из истории о Крокодиле Гене. «Голубой вагон бежит, качается…». Еще бы. Времен СССР.
У них-то не такие.
Делаю вид, что черные сосуды кабелей, тянущихся по стенам туннеля, мне очень интересны. Но - они, и еще раз они.
Три с половиной минуты.
Их язык такой необычный, быстрый и в чем-то даже – мелодичный. По крайней мере, в незнакомых словах слышится музыка островов. В узких глазах смех и веселье, беззаботность и тяга друг к другу. На ее белой футболке, заправленной внутрь коротких джинсовых шорт, вышит красный круг. Вообще-то я заметил его с самого начала, эту красную деталь, поэтому и показались мне их слова такими свободными в узком пространстве. Это в крови.
Мы ведь практически не отличим японцев от корейцев. Или от китайцев. Ведь так?
Значит, повезло.
Оранжевый цвет точек на темном прямоугольнике.
Три минуты.
Миторо…
Несколько раз это слово слетало с их губ, звонкое, с коротким, словно проглатываемым «-ро». Уже после я узнал, что слово это значит «метро». Так вот, в этом самом «миторо» почему-то запрещают фотографировать.… Боятся, что вспышка отвлечет машиниста? Возможно, так и есть. Тем не менее, в руках была камера. Поднес к глазам. Сфокусировал…
Любимый щелчок затвора.
Щелчок.
Щелчок.
Щелчок.
Она заметила первой, он – после. Не отвернулись. Что-то сказали друг другу. Она засмеялась. И – подошли.
- Камерамэн? – это прозвучало по-русски-забавно, и у меня чуть не вырвалось «Что?» но мысли включились быстрее: сказано было на японском. Ну, вы знаете. Со своеобразным «налетом» их языка.
«Камерамэн». Прям супергерой какой-то. А еще говорят, что японский – непонятный язык. Главные вещи на всех языках понятны интуитивно.
Две минуты.
Понял, что смотрю на них, запоздало кивнул, наверное, так запоздало, что девушка вновь рассмеялась. Что-то сказала своему другу, поправила волосы тонкой ладошкой.
- Можно? – уже по-русски.
Парень просит сфотографировать девушку.
«Нужно».
Киваю. Отбрасываю свою сумку еще больше за спину, чтобы не мешала. Она становится возле колонны, подпирающей своды станции, слегка наклоняет голову. Черные волосы играют с ветром, ресницы шепчут мне.
Минута.
Супергеройское оружие – наизготовку. Ловлю взгляд в перекрестье. Останавливаю поток мыслей и позволяю шепоту ее ресниц залететь осенними листьями в голову.
Миллиметрами поворачивается кольцо фокуса. Еще, еще, еще…
Нет времени.
Гул.
Скрип…
Они – слышат.
Двери – открываются.
Он потянул ее за руку, и она только улыбнулась, пожала плечиками. Мимолетная встреча…
Щелчок…
Двери – закрываются.
Стало как-то… пусто.
Смотрю на фотографию. Бывает ли такая свобода, которую я увидел – размытой? А может быть она постоянно размыта, как эта черноволосая японка, запечатленная неудачно… или все же удачно?
Упустил поезд, махнувший мне на прощание огнями. Ну и что! Зато в голове – листья! Теперь не шепота, но – памяти. Буду помнить этот момент. Быть может, такое когда-нибудь повторится?...
… К желтой линии подтягивались новые люди. И я был среди них, еще старый.
Я буду ждать.
Четыре минуты.