Хаан по привычке проснулся затемно. Прислушался, констатировал отсутствие лишних звуков, тщательно сохраняя дыхание спящего человека, и только потом отпустил дыхание и открыл глаза - тоже многолетняя привычка, спасающая порой от многих неприятностей. Только вот от нынешних помочь она не могла: события относились к деяниям не человеческим, но стихийным. За окном стеной валил снег, белые липкие хлопья залепили подслеповатые, дешевым зеленоватым стеклом застекленные, окошки почти на четверть. Оставалось только смеяться - арсенал мата закончился еще вчера, а никаких разумных вариантов для изменения ситуации в голову не приходило. Ехать в метель - стопроцентное самоубийство, и ни его опыт, ни его желание оказаться подальше от этих мест совершенно не могли этого изменить.
На другой половине кровати заворочалась Ольга, пытаясь плотнее завернуться в одеяло - в комнате и впрямь было прохладно, и в отличие от него, достаточно неприхотливого в вопросах температуры, она явно от этой прохлады страдала. Наемник поднялся, добавил к Ольгиному кокону свое одеяло и с тихой руганью в адрес стертых ног принялся одеваться. Метель метелью, но нужно проследить чтобы лошади были накормлены, а заодно заняться подковами саврасого меринка. Если, конечно, за ними самими кто-нибудь добрый не "проследит".
Последняя мысль была не из приятных, но относилась к категории "это я не могу изменить". А вот изменить отношение мальчишки-конюха оказалось проще простого: замена плесневелого сена отборным стоила ровно один подзатыльник, от которого паршивец пролетел половину конюшни, явно показушничая и давя на жалость. Но актерское дарование было потрачено зря: никакого впечатления на наемника спектакль не произвел, и деньги, на которые так уповал конюшонок, удалось получить только за подробный рассказ о местных кузницах. Впрочем, идти к кузнецам до рассвета не имело ни малейшего смысла - снег стоял стеной, мокрый, липкий и исключающий любые дальние перемещения. Один он, может, и ломанулся бы по более-менее наезженным дорогам, но не в компании с совершенно не подготовленной к подобным условиям девушкой. Если она неправильно запахнет плащ, одного этого хватит чтобы вымокнуть с головы до ног. А сушиться будет уже негде.
Эта привязанность к обустроенному жилью выводила сотника из себя. Счастье еще, что все местные деревни кормились с непрерывного потока охотников, купцов, разбойников и солдат - везде можно было найти комнату на ночь и котелок каши на ужин. Но там же можно было найти цепкие глаза при длинных языках, пару минут разговора с обладателями которых позволили бы отследить перемещение приметной парочки ничуть не хуже, чем хрустальный шар в руках опытного мага. И - опять же - ничего с этим не поделать в ближайшую неделю, а с такой погодой скорее даже две. Только потом, обходя местные городки, через которые проезжали все разумные путешественники и в которых их могли бы ждать, они с Ольгой оказались бы в более населенных местах, где водоворот человеческих перемещений поглотил бы их бесследно и окончательно. Но даже там оставался риск встречи с магами - если они понадобятся кому-то из них, кроме Тамала. Чутье подсказывало что понадобятся, и что с этим делать, наемник пока не придумал - иначе можно было сразу ложиться под ближайшей разлапистой елкой и ждать конца.
Комната была такой же настывшей, как и почти час назад, когда он уходил. Ольга спала беспокойно, судя по бормотанию и гримасам, ничего приятного ей не снилось. Наемник разворошил угли в небольшой печи у стены, подкинул кусочки коры из стоявшей у небольшой поленицы корзины. Что ни говори, постоялый двор в Бешенках был хорош, по крайней мере для крупной деревни, которую они из себя представляли. Может, потому охотники и предпочитали тащить пушнину именно сюда, а не Човенки или сразу в ближайший из городов Човен. "Город-то он город, но от одного воспоминания о тамошних трактирах жуть берет." - подумал наемник. Действительно, что трактиры, что постоялые дворы там были - дыра дырой. Даже малюсенький трактирчик в Човенках им сто очков вперед давал. Кроме того, не стоило забывать о частоколе вокруг: хоть народная молва и гласила, что возвели его для защиты от бешеных волков, стоило признать, что и от ворья помогало очень неплохо.
Дрова загорелись лениво, давая больше света, чем тепла. Хаан придвинул поближе стул, сел на него верхом, сложив руки на спинке, и любовался зрелищем локальной Огненной Пропасти. По легенде, туда отправлялись души сходивших с ума людей - в результате чего крыша у них, собственно, и ехала. Впрочем, хотя он и ощущал огонь только в печке, ничего разумного на ум все же не приходило. Понаблюдав за печью еще с полчаса, наемник подкинул в топку еще с полдесятка поленьев и прикинул возможности досыпания недоспанного. Оба одеяла образвывали кокон, из которого виднелись только русые волосы Ольги, а значит, ему оставался только плащ. Но валиться в плаще на чистую постель... Хаан вздохнул и вышел из комнаты - единственное, что он мог еще сделать, было спуститься вниз и побеспокоиться о том, чтобы через два часа их ждал завтрак. По неписанным правилам здешних постоялых дворов ранее могли подать только разогретые остатки вчерашнего ужина. Поговаривали, что исключение не было сделано даже для предыдущего Императора, и зная нравы северян, в это можно было поверить.
Когда он вернулся, комната уже начала прогреваться. Ольга откинула одно из одеял и перевернулась на спину - теперь он видел ее лицо, наконец безмятежное, с легкой улыбкой на губах. Быстро переодевшись, Хаан нырнул под освободившееся одеяло и почти мгновенно уснул - накопившаяся усталость взяла свое.
Проснувшись на этот раз, Ольга прекрасно понимала, что находится она не в квартире. Комната на втором этаже постоялого двора не удивила и не испугала ее, а вот разлившийся по ней дневной свет был неприятным сюрпризом. Наемник спал на другом конце кровати - и вот это-то было страшно. Первая мелькнувшая мысль была о ядах и отравителях: она помнила, во сколько он вставал в деревне. Да и вчера упомянул, и не раз, что ехать придется быстро.
Взгляд за окно помог успокоиться: за окном стеной валил снег. Огромные влажные хлопья налипали на стекло, приплясывали в танце, уносились с порывами ветра - метель. "Коронована луной..." - тихо пропела Ольга, и почему-то не остановилась, продолжила дальше, прикрыв глаза и отгораживаясь знакомой песней от совершенно чужого мира.
"Играй, как можешь, сыграй - закрой глаза и вернись...
Не пропади, но растай, да колее поклонись..."
Песня была с Ольгой всегда. И тогда, когда она училась в школе, из всего музыкально-хорового уклона без остатка отдаваясь хорам. И потом, когда сменив уклон на лингвистический, она совершенно бездарно выбросила годы из жизни. И потом... И всегда... И два года назад - тоже. Люди оплакивают своих матерей. Она отпевала свою мать в переходах, срываясь на всхлипы на "Осколке льда" или мертвым голосом прося "Паш, сыграй "Антихриста"... И он играл. И она пела. Пела так, что у случайных прохожих поднималась шерсть на загривке.
"Мое окно отогрей, пусти по полю весной,
Не доживи, но созрей, и будешь вечно со мной,
И будешь вечно со мной, и будешь"...
Ольга осеклась. Только увидев внимательные, удивленные глаза наемника она поняла, что поет в голос, и написанные когда-то давно Шевчуком слова со звоном отскакивают от бревенчатых стен. Судя по лицу Хаана, сравнение звуков песни с рикошетящими пулями было вполне уместным.
- Красивая песня. Это с твоей родины, да? - наемник приподнялся на локте.
- Да... Стой, ты понимаешь, о чем она?
- Ну да. Это ведь достаточно простой магический эффект: ты воспринимаешь язык Империи Вендис как родной, и песни переводишь на него же. Для этого нужен не только немалый магический дар, но и талант поэта - это редко совпадает. Но у тебя получается.
- Вендис...
- Именно так. Итог ступенчатого объединения нескольких родов. Жаль, у меня нет ни знаний, ни красноречия Вирна - того десятника в Човенках. Он бы рассказал больше и интереснее. Можешь спеть еще что-нибудь?
- Могу... - Ольга покраснела. Все же одно дело было - петь в переходах, а другое... От этого другого вспоминался фильм "Стриптиз", только в отличие от героини Деми Мур ей предлагалось обнажать душу. "Ну я тебе..." - идея мелькнула в голове и тут же нашла воплощение в голосе.
"Воина вереска" она пела редко. И по диапазону не всегда хватало, и на душу камнем ложилось. Но сейчас в ней говорила веселая злость, заставлявшая петь на переходах не милые сердцу обывателя баллады, а то, что нравилось лично ей. Нравилось - ей, а цепляло - многих. И Хаана - она видела по лицу - зацепило. Пожалуй, даже сильнее, чем хотелось бы, и уж точно не в желаемую сторону.
"Словно раненый зверь, я бесшумно пройду по струне.
Я не стою, поверь, чтоб ты слезы лила обо мне..." - наемник вздрогнул.
"Неужели ты ждешь воплощенье беды, духа сумрачной стали..." - тяжелая, мозолистая рука легла ей на предплечье, да там и осталась.
"И не ищи в морозной мгле следов, что воин вереска оставил, уходя..." - Ольга вышла из транса, фокусируя взгляд, и тут же - глаза в глаза - столкнулась взглядом с наемником.
В другое время древнеримская сценка ее позабавила бы - двое в одной и той же позе приподнявшиеся на локте, нос к носу. Только вот наемника штормило по-настоящему. Сейчас он был похож на волка, но - волка умирающего. Она опустила глаза. Рука, лежавшая на ее руке, была не огромной и грубой, какой она ожидала, ладонь у Хаана оказалась изящная, почти музыкальная. Если бы не мозоли и насечки мелких шрамов - казалась бы и вовсе аристократической. "Ты еще влюбись в него" - одернула себя Ольга. Она уже и забыла, насколько тонкокожей становится в такие моменты - пропустив через себя песню, прожив ее собой. Наемник вздохнул и убрал руку. Напряжение в воздухе разрядилось - впрочем, и волшебство тоже закончилось, вместе с песнями.
- Почему ты меня не разбудил? - Ольга опять вперилась взглядом в наемника.
- Метель. Там сейчас только замерзнуть можно - по крайней мере, тебе. Так что пока будем здесь. - в голосе Хаана чувствовалась напряженность, как будто он ждал вопроса. И медлить Ольга не стала.
- А почему ты вообще меня поволок куда-то? - в голос прорвалось все - и раздражение, и страх, и неуверенность. Все, кроме возмущенной бравады, на которую она так надеялась. Наемник вздохнул.
- Теперь уже не знаю. Можешь назвать первым порывом, хотя если у нас до сих пор нет гостей - возможно, хоть в чем-то я оказался прав. Остается понять в чем. - он откинулся на подушки и уставился в потолок. Ольга молчала, насупившись и ожидая продолжения, причем лучше бы более связного: одно дело оказаться в компании с наемником, а другое - с психом. - Ты помнишь, я говорил тебе о гарнизонном маге?
- Да.
- Одежду, что я тебе сначала дал, привез он. Я это списал на своего рода благотворительность - в деревне найти что-то зимой почти невозможно, а он ехал из города. Кроме того, разговор у нас вышел с оттенками кровопийности. В общем, я не сразу к ним присмотрелся, а когда присмотрелся... Знаешь, у меня с магией странно. Обычно я могу разве что печку зажечь. Но иногда на меня не могут настроиться далеко не последние маги - ни Увидеть, ничего. А иногда я сам начинаю Видеть, причем то, что простому смертному не положено.
- Ну и что ты... Увидел? - Ольга хотела бы произнести это жестко и саркастично, но голос задрожал, и получилось скорее жалобно.
- Там были... как бы сказать... Они как маяки - увидишь отовсюду, если знаешь, что хочешь увидеть. На всем, до последней безделушки. После его уверений в твоей обычности и неважности - как минимум странно.
- Согласна.
- Тогда я и задумался - откуда такой интерес. И еще - откуда столько самостоятельности? Он же обычный гарнизонный маг, который плюнуть не смеет без веления свыше. Ну а потом ты разбила об меня кувшин - поверь, обычному человеку так подловить того, кто вырос на Ордах просто невозможно. Дальше была печь... и уже ночью до меня дошло.
- Что??? - Ольга смотрела уже без попыток скрыть испуг.
- Да ничего особенного. Я понял, кто, скорее всего, сделал им ручкой. И, соответственно, чью бренную оболочку пришлось унаследовать тебе. - наемник посмотрел в потолок, явно переводя дух. Не дождавшись ответа, резко выдохнул - Всесветлая.
- Кто?
- Всесветлая. Та, которой поклоняется ровным счетом весь континент. "Волей Всесветлой" - стандартная фраза у магов. "Силой Всесветлой" - сплошь и рядом, каждая побрякушка в их руках. Я в это дерьмо не верю, прости, полтора десятка лет как. - Хаан скрипнул зубами, продолжая буравить взглядом потолок.
- Почему сразу дерьмо?
- Потому что почти год я был в храмовой страже Литара. И однажды мне довелось сопровождать одну их шишку - как принято говорить у магов, Тень - в их, изволиться мне думать, святая святых. И поверь, ничего приятного я там не увидел. По крайней мере, я не думаю, что человек, запертый в кристалле, отдает свою силу артефактам по доброй воле. А ведь у них там чуть ли не стеллажи для их зарядки!
- Какой кристалл, какой храм, какой...
- Это на юге. По официальной версии, величайшая из магов мира принесла себя в дар - читай "в жертву" - ради обуздания беспорядочной и опасной Силы. Она заточила себя в огромный кристалл горного хрусталя, и теперь, черпая Силу из ее стихийного потока, дарует ее - упорядоченную и успокоенную - достойнейшим из людей, через наполняемые ей артефакты. Читай - оружие, украшения и прочая дребедень.
- И что?
- То, что я видел, ни черта не похоже на добровольное заточение. И каждый раз, когда она вздрагивала, не менее половины храмовых служек едва не обделывалось. Одним словом, я до сих пор очень счастлив, что мне попалась сговорчивая Тень - по крайней мере, мне позволили уйти живым и с непромытыми мозгами.
Ольга молчала. Информации было одновременно слишком мало и слишком много. Наемник помолчал и продолжил.
- И вот теперь... Сперва ты появляешься в деревне - почти ниоткуда. Не проходит и суток, как туда же прибегает Тамал - маг. Когда одну баронессу так же - разве что одетой - швырнуло из-за срыва телепорта, я дожидался его три дня. Притом он навешивает на предназначенную тебе одежду кучу дряни, но очень простенькой, не требующей больших затрат... Почему? Эта крыса столуется виноградом - а его сюда без телепорта не доставишь. А тут такая скупость... Нет, тут что-то очень сильно не так. И я думаю, что "не так" все в самой основе: источник их силы испарился.
- И ты, схватив меня в охапку, все побросал и рванул по лесам? - скрыть сомнение Ольга даже не пыталась.
- Вроде того. Мне все равно оставалось служить меньше двух недель - я отклонил присягу на звание тысячника, причем в третий раз. А это - будьте добры восвояси. - Хаан перехватил взгляд Ольги: таким обычно смотрят на сумасшедших. - Все очень просто. Тысячник - подданый Императора, его связывает куча правил и условностей, форма... и прилагающаяся к ней борода. А ни одно отродье Вольных не может находиться на государевой службе. Меня бы спалили, или просто укоротили на голову или дали поплясать на веревке.
- Все равно я тебя не понимаю.
- Я сам себя иногда не понимаю. Но поверь - оставаться там для тебя в любом случае было небезопасно. - перехватив удивленный взгляд, пояснил - Не держи гвардейцев за святых. Если серьезно, моя сотня, наверно, самая благочестивая во всей гвардии, и то потому что сотник у них - дурак... был. Я понятия не имею, кто станет новым сотником. Кроме того, никаких формальных прав на решение твоей судьбы у меня не было и нет. Добавь сюда очень веселого сотника второй стоящей в Човенках сотни - которого даже наш тысячник за глаза не называет иначе, как апокрифической свиньей. Только не спрашивай, причем здесь апокрифы - мне ответ неизвестен.
- А ты сам, что ли, святой, да? - истерика была очень не кстати, но Ольга почувствовала, что ее уже понесло.
- Нет. И больше того - я гораздо большая скотина, чем думал о себе еще неделю назад. Но пока это остается в пределах... безопасного. А дальше - решай сама.
"Решай сама." Этой фразы Ольга боялась больше всего. В ее жизни это, как правило, означало "плевать мы на тебя хотели", и если хоть какие-то зачатки решительности в ее организме присутствовали, то излишне частое повторение двух "волшебных" слов это исправило. Принять решение она была почти неспособна.
- Пойдем позавтракаем, а там уже подумаешь, что тебе лучше делать. - голос Хаана снова смягчился, и Ольга задумалась, заметил он ее патологическую нерешительность или планировал завтрак давно. Судя по лицу - заметил.
Ольга мысленно вспомнила половину наличествующего запаса русского мата, приказала наемнику отвернуться и, схватив со стула одежду, скрылась за занавеской. Как бы не раздражала ее собственная беспомощность, но она понимала - для самоутверждения сейчас совершенно не время и даже не место. И оставаться одной посреди чужой деревни ей не улыбалось тем более.