Павел зашёл в комнату, которую Настя, в зависимости от настроения, называла либо кубриком капитана Немо, либо одиночкой. В комнате одну стену занимал аквариум с подсветкой, отчего она напоминала батискаф с огромным смотровым экраном. Перед экраном стояло кресло. В этом кресле Павел расслаблялся. Отдыхал. Медитировал. Смотрел на рыбок и успокаивался. Именно так релаксировать перед аквариумом двадцать-тридцать минут ежедневно рекомендовала ему давняя знакомая, точнее, его школьная любовь, ставшая известным в городе психотерапевтом.
Жизнь в аквариуме, как обычно, сразу захватила внимание Павла. Скат, морской ёж, рыба-пила, рыба-капля, рыба-клоун... Какое-то время он просто наблюдал за перемещениями миниатюрных жителей морских глубин, отслеживая водную линию жизни того или иного обитателя громадной стеклянной ёмкости. А потом, незаметно, сознание отключалось от картинки, и на смену мельтешению пузырьков воздуха и обитателей аквариума приходило мельтешение собственных мыслей.
Сначала мысли могли быть и в тему. На этот раз ему вспомнился рассказ давнего приятеля, страстного аквариумиста. Начинал приятель с разведения самых простых рыбок: гуппи, меченосцев, сомиков... Один из тех самых первых меченосцев стал вести себя по-разбойничьи: нападал на других рыбок, клевал их. После травм чешуя у рыбок топорщилась, они становились вялыми и вскоре погибали. Тогда приятель поймал меченосца в сачок, взял за хвост и подержал несколько мгновений над водой вниз головой. После воспитательной процедуры рыбку будто подменили: тише воды в аквариуме стал бывший хулиган. Правда, хвоста лишился – видно, слишком крепко товарищ его прихватил в тот раз.
Потом думалось о чём угодно: о сыне, уехавшем в другой город и теперь редко выходящем на связь; об отце, отказавшемся от госпитализации и сиделки («помру и так, без вашей помощи!»); о дождливой погоде, раздражающей своей мрачностью; о Насте, не желающей иметь от него детей...
Почему мне думается исключительно о плохом? Павел провел по лицу ладонью, будто смывая неприятности, насильно заставил себя улыбнуться. Вот, тоже, придумали методику – поднимать себе настроение искусственным растягиванием губ. Улыбаться было больно. Поэтому он прекратил заставлять себя делать то, чего не хотелось, и начал всматриваться в глубину аквариума. Там, как он замечал и раньше, жила Лорелея.
Чаще всего она боязливо отворачивалась от Павла. Тогда ее зелёные с проседью волосы полностью закрывали плечи и спину. Иногда ему удавалось рассмотреть изгибы тела Лорелеи и лицо. Лицо... лицо... Лицо было ему знакомо. Раньше знакомо, а потом забыто. Старательно забыто. А сколько можно помнить лица? Ну, год-два, ну, пять-шесть лет, пусть десять... Но помнить лица двадцать с лишним лет невозможно. Поэтому Павел старательно забыл то лицо. Забыл. А теперь, когда у него появился аквариум и когда он стал возле него медитировать, явилась Лорелея с тем самым лицом.
– Настя! – Павел позвал жену. Она тут же зашла в комнату, картинно виляя попой. Изображая нежность, протянула снежно-белую руку к его лицу.
– Соскучился, мой Капитан? – она села на пушистый ковёр рядом.
Только что не мурлычет. Волна необъяснимой ненависти к жене смыла все чувства и мысли Павла, и он ухватился, как за спасательный круг, за последнюю:
– Настя! Посмотри сюда. Видишь в глубине русалку? Ну... – он вдруг понял, что напрасно попросил её посмотреть, напрасно позвал и напрасно на ней женился... – Лорелею. – Он замолчал.
Она тоже молчала, всматриваясь в указанное им место. Потом медленно подняла к нему лицо:
– Ты лучше убей меня, а, Паш?
– Дура, вот дура-то! – он приподнялся, попытался переступить через неё, в который раз удивился белизне длинных ног, шагнул неловко, покачнулся, она обвила его снизу руками:
– Убей меня, Паш, заколи своим кинжалом, своим... острым... клинком... – она вдруг резко запрокинула голову назад и начала медленно-медленно приближаться спиной к ковру, как будто делая специальное упражнение на растяжку. Он воспользовался моментом, чтобы переступить через неё. Переступил. Кинулся почти бегом к выходу из комнаты. Оглянулся и, заметив, что из-под тела прямо на ковёр набирается кроваво-красная лужица, покинул одиночку, тихо затворив за собой дверь.