Нас пригласили съездить на Аршан. Меня и Аню. Пригласили её родители с формулировкой «Если Ваня согласится, то мы едем…». Сказали это моей невесте. Она передала мне. Со мной считаются. Поскольку мне нечем было особо заниматься, кроме как продолжать запойную Одиссею, я решил согласиться. Тем более на Аршане нога моя ниразу не ступала. Да и отпуск с последующим увольнением с налоговой службы должен быть разнообразнее, чем утреннее пиво, обеденная коньячная настойка и два литра вина на ужин. Плюс к этому совершенно мутные мечты, которые не можешь чётко сформулировать, и конечно же реализовать. Только вздыхаешь с неопределённой грустью, объемлющей балкон, в котором ты куришь, забыв поднять голову к солнцу, луне, звёздам.
В общем, я согласился. Пока Аня собирала вещи, я допивал второй литр пива после двух литров вина. Чувствовал себя бодрее и вдохновеннее Николая Рериха с морщинкою Чингисхана. Говорил ей, пока она укладывала в сумку тапки, полотенца, зубные щётки.
- не волнуйся, любимая, я найду Шамбалу. Я всеми мышцами чувствую кости полководца. Я открою его могилу, и из половины костей его будет написано слово. Из второй половины – карта. Я прочитаю данное слово и упаду в обморок. Во сне мне придет откровение и всё тайное покажется и станет ясным. Когда проснусь, я поцелую тебя и покажу Шамбалу.
- хорошо.
Наступило утро. Совсем некстати.
Мы ехали в машине. Анин отец недавно вышел на пенсию по выслуге лет, после того как отпахал в системе органов. Дослужился до звания полковника. До должности заместителя начальника УВД по Иркутской области. Купил новую стальную конницу. Фольксваген. Пи кап. Черного цвета. Весьма эффектная и функциональная гробина. Вообще он отличный мужик, и что не менее важное – человек. В поведении его присутствует внутренняя культура и детская непосредственность. Он ниразу при мне не сматерился. Не читал мне морали. Не заговаривал о тех вещах, о которых не стоит напрягать язык. Мне было удивительно, как такой человек смог отработать в системе столько лет. В его словах проскальзывало, что он очень рад уйти на пенсию. Что та жизнь ему осточертела. После армии у меня было настороженное чувство, когда шёл знакомиться с ним. Но он оказался лучше меня. Я же, как болван, чесал всех под одну гребёнку. Он расплакался, когда на его юбилей я сочинил стишок и мы с Аней его прочитали.
Мама её другое дело. Работает в техникуме питания. Обучает мастерству официантской профессии и т.д. Любительница размазывать масло морализаторства на хлеб сознания окружающих. А на двух дочерей в первую очередь. Старшей Алёне говорила:
- ты, как вышла замуж, стала чёрствой, нами не интересуешься, нас забыла, словно наплевать – та ревёт.
Ане она говорила
- не становись, как сестра, ведь ты ж младшенькая, любименькая наша.
Сейчас Аня живёт со мною.
- ты, как и Алёна, чёрствая, о нас не беспокоишься, нами не интересуешься. Если говоришь, то без теплоты, будто так и надо. Будто не скучаешь совершенно, совершенно. – Аня ревет.
Они когда – то завели собаку. Она, видимо, предчувствуя гнетущую волну вещаний Сенеки в фартуке, издохла молодой.
Аня звонит маме четырежды в день. В десять утра, в два, в пять, в половину десятого вечера. Ни дня не пропущено. Если она опоздает позвонить, хоть на десять минут мама поднимет гундёж. Мне с одной стороны это дико наблюдать, с другой в этом нет ничего плохого, чтобы слышать родного и напоминать ему о себе. Но принудительная связь с родней ведёт к желанию вообще от них отдалиться. Как можно дальше. Опять – таки, с другой стороны, если звонить четыре раза в день, то уменьшаешь риск, когда на звонок тебе ответит кто-то другой и скажет ровным, получужим голосом, что «он (она)» умер (ла) вчера утром, соболезную».
Родители ехали впереди. Мы с Аней сзади. За первые десять минут, как мы сели, окна запотели с моей стороны и со стороны водителя. Я дышал туда. Что ж поделать.
Покидать город всегда отрадно. Если, конечно, отдыхать едешь, а не в армию или срок мотать. Для отдыха урбанистический пейзаж не катит. Возможно, он приемлем для того, кто был рождён и взрощен в юрте. А так он занозами строений впивался в роговицу. Взгляду хотелось большей перспективы, размаха, меньше препятствий.
Через пару часов это получалось с лихвой. Изрубленный горизонт цепью гор, как зубами аборигена. Застывшие, белые, волны степей, как альтернатива океану, в который бросает горсть песка из зрачков чужестранец. Воздух, с поступлением которого в лёгкие, голова кружится, как от первой затяжки. Бежевое, белое, зелёное, синее. Иная яркость цвета.
Я и не знал, что Аршан находится в Бурятии. Мы проезжали разные деревушки с забавными названиями. Некоторые из них были созвучны лёгкой брани, либо призыву, измени в них одну букву. Допустим Хурхой, или Хабухай.
До Аршана ехали мы три с чем-то часа. Двести с лишним километров. Саянские горы огибали нас змеиным хвостом.
Мы остановились у женщины. В номере класса люкс (как это называлось). Хорошая, открытая, добродушная женщина.
- раньше здесь был курятник – сказала она, хихикнув и отдавая нам ключ.
Две комнаты. Их и наша. Стенки, которые можно разбить громким криком. Мы разбирали сумки. Слава Богу, я с утра сунул на дно сумки литровую банку пива. Эта возможность ночного отдыха придавала сил для дневных подвигов.
Первым делом мы отправились в кафе обедать. Хотелось вредного. Заказал чебурек и позу. Остальные сделали заказ, исходя из собственного алтаря чревоугодия. Анин папа купил бутылку водки. Что меня порадовало и его тоже.
- ну, хоть водочку выпью – сказал он – а то ездишь с ними втроем, ездишь, а выпить и не с кем.
Выпили. Полегчало. Нам с ним. Два разных поколения дев синтонно хмурились и излучали молчаливое бурчание.
После мы отправились к водопаду. Шли три километра по горам. Ступили на застывшие деревянные эскалаторы со снежными горбами. Он поскользнулся и хорошенько упал. Встал, сказал, что сломал ребро. Я ему поверил. Больше никто. Жена к тому же его отругала за невнимательность и спешность. В результате я ошибся.
Водопад являлся писающей струйкой женщины, стоящей на руках и раздвинув ноги в шпагате. Впечатление моё создалось такое. Водичка бурчала из малой расщелины во льду под ногами.
Мы фотографировались. Природа оценила нас. Хорошо, что не пришибла «случайным» камнем. Повезло. Чувствую, как ей бывает отвратно. От водопада мы направились по реке Кындырга. Через час вышли к минеральному источнику. Как сказали, раньше там была простая ржавая труба, а теперь статуя бурятского водолея, из кувшина которого истекает лечебная вода. В выемку его шапки кидают монетки. Мне интересно стало. Кто-нибудь эти монетки собирает или на самом деле такой верующий (суеверующий) народ.
Я попробовал впервые воду. Будто под нос мне кто-то пукнул.
- серо – водород – сказали знающие – яйцами пахнет.
Все набрали по ёмкости этой «приятной» водицы, которую я решил вылить, либо отдать родным. Почему у нас самое полезное воняет либо дерьмом, либо тухлой рыбой? Отправились к гостинице. После ужина и невнятных слов, мы заперлись по комнатам. Я рванул к сумке и отпер, как Гарри Потер тайную комнату -пивную банку. Отхлебнул. Холодное, пенящееся, родное.
- даже сюда пиво просунул…
- должен же я был забрать частичку несовершенства из своего мира.
- ага.
-нет, лучше расскажи о себе.
- что?
- я увидел, что в этом окне горит свет. Я замерзал. Постучал, а ты меня впустила, и я узрел, кто впустил меня.
- впустила тебя?
- да. Я видел, что ты освещала всю комнату. Я постучался и ты впустила. Сколько тебе лет?
-я уже совершеннолетняя.
-тебе 12? Может ты мусульманка, готовая для замужества, или время сейчас шумерской цивилизации.
- нет, я белая современная девушка. И мне можно всё-всё.
- тебе восемнадцать?
- мне можно совсем всё.
-ты американка? Тебе 21? Ты можешь пить?
- вот именно.
Она отхлебнула пива из банки.
- лучше расскажи о себе прекрасный незнакомец.
- прекрасный незнакомец?
- да.
- тьфу. Ладно. Бросим эту фантазию.
Мы молча лежали. Обнимались. Я вспомнил, что она мне недавно говорила.
- помнишь, ты сказала, что я говорил ночью на каком-то языке.
- ещё бы! Этого я не забуду. Ты говорил в течение минуты. Это был чистый монолог. Даже законченный.
- этот язык был похож на какой-нибудь иной?
- нет. Ни на немецкий, английский или китайский. Даже в придурочном варианте.
- интересно.
- я чуть со страху не умерла.
- а я открывал глаза?
- если б открыл, я б в кроватку намочила. Тем более ты не в первой так говорил.
- да?
- да. Мы ехали после какой-то попойки. Ты хорошо набрался. Ехали в такси. Вроде нормально едешь, общаешься, шутишь, потом бац – говоришь, что видишь что-то, что тебе страшно, куда тебя везут, глаза становятся бесцветными, и ты тогда заговорил на этом языке впервые. Я думала, придуриваешься, а у тебя и толики шутки нет. Тогда ты секунд тридцать без остановки на нём лопотал. Когда кончил, то улыбнулся и, вновь, словно, протрезвев, начал шутить, болтать беззаботно.
- а какие буквы в этом языке преобладали?
- в основном гласные. Либо мягкие согласные. «Л», «С», «В», «Н», точно не помню. Я Испугалась.
- Интересно, что это? Бес ли или кто другой?
- не знаю. Давай баиньки лучше делать.
Мы замерли. Я задумался. Что во мне. Если «ничего», то оно имеет свой голос. А если «что-то» то…
На следующий день мы пошли в Дацан. Все их святые места обходить нужно по направлению солнца. Слева направо. Подходим к ступе, крутим её с кличем ОМ МАНИ ПАДМИ ХУМ. Бросаем монетки. Дальше обходим вокруг двух сооружений с обозначением Будды. Я загадываю своё желание, что всегда загадывал. Аня своё. Я просил Будду сделать меня писателем. Как просил Христа, Иегову, Аллаха, Кришну, Фёдора Михайловича. Просил их - ну вы же как бы мертвы… Нет, конечно, вы Живы, и во веки веков и далее, но сейчас-то видите, что происходит. Позвольте мне, выберете меня. Уколите мои пальцы иглами ваших цветков. Заразите мою кровь своим светом, своей тенью, чтобы через пальцы я смог напомнить людям о пробуждении. Не о коммерции прошу, о соучастии. И причастии, будем друзьями.
Но энцефалитным клещом пробралась мысль.
- ты просишь у абстрактных сумерек, чтобы они тебя сделали писателем больше времени, чем сам бы ты уже давно мог стать таковым, сев и сделав первое слово.
Весьма подавленным я вышел из Дацана. Но не закоренелым горбуном. Если я сгибаюсь, то лишь для того, чтоб сильнее разогнуться. Как пружина. Там должен был сидеть Лама. Но было закрыто. Я б пошёл к нему один. Буддисты правильный народ. Мы с братом Диманом ещё снимем фильм. Где и Лама и Будда и шаманы будут. Нам это нужно.
К Ламе мне рано. Как и исповедоваться.
Мы вышли, сделав полный круг по солнцу, не нарушив традиции.
Аршан для меня на этом закончился.