День выдался нелёгким — заказчику пришлось везти целую груду оборудования, и поэтому Дима едва справлялся с ворохом различных накладных и квитанций, снежными покровами застилавшими его стол. Но к вечеру всё уже было закончено, и Дима поехал домой с опозданием на целых два часа. Нельзя сказать, что он очень сильно переживал по этому поводу — график был почасовой, а начальник уже отметил эти сверхурочные часы. "В конце концов, на эти деньги можно купить неплохую такую бутылку вина. А работал бы обычный день — не купил бы. Да и сейчас не буду покупать, лучше пива возьму". И с этими мыслями он остановился у ближайшего магазина, а через двадцать минут уже находился дома, обсуждая с женой тяжёлый рабочий день. Ну а затем, как и все тридцатипятилетние мужики, уставшие на работе, он сразу же пошёл спать.
Диме приснилось, что он пират. Во сне он брал на абордаж испанскую каравеллу, перевозившую довольно-таки большие ценности для королевской казны. Через несколько минут ожесточённого боя с гвардейцами Дима осознал, что больше его некому поддерживать — среди пиратов он был единственным. Это обстоятельство так его напугало, что он лёг прямо на палубу и сжался в позе эмбриона. Вслед за ним и пространство вокруг начало сжиматься, море превратилось сначала в небольшую речушку, а затем и вовсе исчезло вместе с кораблями, гвардейцами и недопитыми бочками пиратского рома. И Дима оказался в каком-то странном лесу.
По правде говоря, лес был вовсе не странным. Странным было другое — Дима чувствовал, что он вовсе не Дима, да и вообще не человек. Опустить голову и посмотреть, что же он за животное, мешало отсутствие шеи. Но бывший офисный работник, а теперь коренной житель чащи быстро свыкся с новым телом — сон есть сон, и всё, что происходит, нужно принимать таким, каким оно к тебе является. Эту простую истину Дима усвоил ещё с детства. Нужно всего лишь дождаться конца сна, а пока он не наступил, можно пошляться по лесу и почувствовать себя настоящим хищником.
Но спустя продолжительное время, вдоволь наохотившись, Дима решил, что пора бы и проснуться. Но сновидение не заканчивалось, да и ничто вокруг уже не говорило о том, что это сон — всё было самым настоящим, осязаемым и ощутимым. В пасти ощущался привкус крови, а тело чесалось из-за сотен блох, сновавших в густой шерсти. Но смиряться с этой реальностью Дима не хотел, его разум был слишком ясен для этого мерзкого тела, хоть он уже и позабыл, что когда-то был человеком. В голове крутилась только одна мысль — проснуться, поскорее проснуться. Сделав во всех смыслах нечеловеческое усилие и издав мощный рык, по которому он успел определить свою принадлежность к медведям, он всё-таки проснулся.
Но судьба над ним не очень-то сжалилась, и вместо тёплой кровати с тёплой женой Дима обнаружил себя в каком-то аду из миллионов сверкающих кристаллов. Это уже не шло ни в какие ворота, особенно после того как Дима понял, что он сам такой же кристалл, точнее, кристаллик — весь этот ад был всего лишь щепоткой соли, рассыпанной где-то на столе. Но у кристаллика соли не очень много возможностей двигаться, да и вообще проявлять какую-то активность, так что способность думать, доставшуюся ему от его человеческого тела, Дима воспринял как великое благо. Напрягшись, он открыл глаза.
И оказался в каком-то пруду, лениво моргая своими бегемотьими глазами.
А потом на прекрасной цветочной поляне, кружась в танце с остальными бабочками.
Затем собственной женой.
И комаром.
Он проходил через сотни миров, оказываясь в различных телах, которые начинали сменять друг друга с неудержимой быстротой. Время от времени Дима не успевал понять, кто он и где, а потом и вовсе оставил попытки. Пространство вокруг исказилось, и вокруг уже ничего не было, кроме пульсирующих ярких разноцветных пятен. Он чувствовал, что от бешеной быстроты происходящего его рвёт на куски, ещё несколько мгновений — и он просто станет одной из вспышек, которые добивали его еле дышащее тело, точнее, каждое из тысяч тел. Это нельзя было просто так оставлять, и Дима вскочил на постели в холодном поту, испугав ещё не успевшую заснуть тёплую жену.
А потом он проснулся окончательно, на холодном полу, в луже собственной кровавой блевотины. И тогда Дима понял, что ещё один приступ эпилепсии он просто не выдержит.