Тёплым вечером скорострельной весны 1934 года Григорий Шелехов медленно шёл на привычную работу. Дорога от дома до шахты занимала у Григория примерно полтора часа неторопливым «пешедралом».
- А куда спешить? - прикидывал он, размеренно переставляя ноги.
Всего-то нужно перейти огромное, поросшее жёсткой травой-пыреем, давно не паханое поле и покажется посёлок Заперевальный. Остаётся перейти его по диагонали, и всё - упрёшься в новенькую шахту.
- Ерунда делов! - чаще всего он заступал в ночную смену, так спокойнее, да и днём можно повозиться по хозяйству.
Семейство Шелеховых два года назад переехало из дома родителей Антонины в село Пастуховку, в отремонтированную Григорием древнюю хату. Как не противились те разлуке с любимой дочерью, но он был категоричен:
- Надоело мне жить в примаках.
- Что такое случилось, Гришенька? - удивилась Тоня.
- Негоже мне долго прятаться за тестя… - супруг недовольно ворохнул тёмными, как ночь глазами. - Сам построю курень, - отдельно будем жить.
- Как-то боязно, Гриша, - засомневалась молодая жена. - Всё-таки мама с малыми шибко помогает…
- Глупости!.. Петьке скоро десять лет исполнится. Он тебе сам с Санькой помогать будет. - Григорий при упоминании четырёхлетней любимицы-дочки, всегда улыбался. - Да она такая умница, што присмотр особливый не требуется.
- Так-то оно так…
- Так, што решено! - решительно подвёл итог разговора отец семейства. - Будем строиться.
Не чаявшая души в муже Антонина согласилась, ведь мужчина лучше знает, как жить. Тесть и тёща сопротивлялись для виду, но в итоге согласились. Ефим Тимофеевич посоветовал подходящий участок, с полуразвалившимся домом:
- Восстановим, будет как конфетка!
- Работы много…
- Я помогу!
Точилин действительно помог деньгами и строительными материалами. В один из осенних дней вся его бригада собралась для помощи Шелехову. Скопом навалились и за один день перебрали крышу, укрепили стены.
- Гуртом и батьку легко бить! - весело сказал горняк Семён Глухов.
- На то оно и есть товарищество…
Остальное доделал трудолюбивый хозяин, и вскоре семья перебралась на новое место жительства.
… Примерно на полпути к одиноко шагавшему Григорию присоединился Семён Глухов, работавший с ним в одной бригаде. Он поприветствовал издали:
- Пантелевичу, наше почтение!
- Здорово живёшь!
- Мужики после смены собираются на «бутылёк». Ты с нами?
- Не хочу!.. Ты же знаешь, я своё давно выпил.
- Отрываешься от бригады, нехорошо…
Григорий несколько минут молчал, рядом недовольно сопя, семенил Глухов. Разговаривать не хотелось, поэтому он ничего не ответил на откровенную провокацию Семёна.
- Чёрт, его ведает, может и правда, сходить на «бутылёк»? - раздражённо подумал Шелехов.
По прежней работе на Рыковском руднике, он знал, что среди шахтёров распространён обычай, каждое маломальское событие отмечать бригадой. Собирались на нейтральной территории, реже у кого-то дома.
- Всё-ж-таки старая традиция… - размышлял он.
Основной напиток «бутылька» - разлитый в трёхлитровую стеклянную банку самогон. В редких случаях это водка или другие крепкие напитки. Если мероприятие запланированное, - поставщиком напитка является виновник торжества, он же обеспечивает закуску. При стихийных посиделках средства собирались вскладчину, либо брался натуральный кредит в ближайшей точке продажи самогонки.
- В «получку» отдадим, - говорили в таких случаях.
В качестве закуски использовались остатки «тормозков», редко, когда появлялась горячая домашняя еда. Бывало, что закуска отсутствовала напрочь. Григорий прервал затянувшееся молчание:
- А где собираетесь?
- Да в посадке и сядем.
- Лады! - он мотнул обильно поседевшей головой. - Ежели дюже надо, значит надо… Погутарь с хлопцами, следом сообщи мне, где и когда встречаемся.
- Это я мигом!
- Я, вроде бы, должон выставиться, так што гуляем за мой счёт.
- Вот и ладненько, - засуетился деловитый Глухов и пообещал: - Я всё организую в лучшем виде.
- Скажешь, сколько денег надо…
- Завсегда рады, а то мужики гутарят зазнался Шелехов. Как стал ударником - работяг ни в грош не ставит. Тебе даже орден Сутулова собирались в мехцехе заказать…
- Сызнова не починай! - остановил словоохотливого товарища Григорий. - Будя об энтом, скажи лучше, какие новости.
Ему стало неприятно от того, как к нему, оказывается, относились в бригаде, и он поспешил перевести разговор на другие темы. Григорий сравнительно недавно перевёлся на только что построенную, по самым современным нормам, шахту «Будёновская №6» и не хотел ссориться с сотоварищами.
- Вчера кум рассказал новую хохму. - Семён заранее похохатывал, не в силах сдержать смех. - Один мужик уронил в лаве сумку с «тормозком», там была банка с икрой баклажанной, которая не выдержала такого обращения.
- Понятное дело!
- Ну, мужик стёкла убрал с земли, забрал хлеб и сало, отошёл метров на 50, сел в удобном месте и стал с едой расправляться. Мимо проходил горный мастер, который не любил, когда подчинённые не работают: «Кончай пузо набивать, пошли, покажешь, что ты по наряду сделал».
Шелехов внимательно слушал трёп товарища, и прилипчивая улыбка уже пряталась в складках губ.
- Мужик безропотно сворачивает остатки «тормозка», - тараторил смешливый Глухов. - Пошли! - говорит, а про себя думает: «Как же отомстить гаду?». Не такой он человек, чтобы его можно было так просто оторвать от еды. Пошёл он впереди мастера. Подошёл к месту недавней трагедии, указал на кучку икры и сказал: «Ну, ты глянь, что за люди! Это ж надо - насрать прямо посреди заезда!»
- Вот подлец! - не выдержал слушатель.
- Подожди! - остановил его Семён. - Нагнулся он, мазнул пальцем по икре, отправил в рот и добавил: «Гавно ещё свежее...»
Григорий захохотал, ясно представив описываемую картину.
- Мастер облевал всё вокруг в радиусе 20 метров, - издевался неугомонный мучитель: - Спешно выехал «на-гора» и в эту смену никому уже не мешал ни работать, ни отдыхать.
- Вот клоун!
Семён сам захохотал так, что едва не свалился на землю.
- Подожди, Пантелеевич, это не всё! - остановил он изнемогающего от смеха Шелехова. - На следующий день заходит этот мужик в нарядную. Мастер, увидев его, судорожно дёрнулся, позеленел и, зажав рукой рот, выдавил: «Уйди, уйди отсюда, чтоб я тебя не видел!»
- Ишо и от работы откосил! - воскликнул Григорий. - Молоток, што тут скажешь…
За весёлой беседой они не заметили, как дошли до захламлённого шахтного двора. Густую тишину украинской ночи нарушали негромкие разговоры подходящих горняков, да поскрипывание бесконечных канатов копра. Мужики перекурили и потянулись в баню переодеваться перед сменой.
- Нету здеся различий, - подумал с непонятной нежностью Шелехов, - все равны перед шахтой. Заходят в раздевалку поселковые куркули и опустившиеся нищие, без копейки за душой. Выходят же одинаково одетые шахтёры, будто мобилизованные солдаты.
Перед неминуемым спуском под землю, словно перед боем, где-то в глубине души у каждого человека зреет смутное сомнение:
- Выйду ли я обратно на поверхность?.. Увижу ли опять красное солнышко?
Ни у кого нет ответа на извечные шахтёрские вопросы, поэтому смиренны разговоры спускавшихся в забой горняков.
- Никому не дано видеть будущее, которое уверенно и властно пишет собственную историю, с неизвестным никому замысловатым финалом.
… Как и ожидал Григорий, на скучных бригадных посиделках за «бутыльком» ему не понравилось. Уставшие после смены мужики быстро накидались сногсшибательным самогоном, закуски почти не было, и начали вести пьяный трёп на три вечные темы.
- Мужики завсегда говорят о работе, войне и женщинах… - усмехнулся Шелехов.
Выпив положенное, он для вида участвовал в незатухающей беседе и при первом удобном случае тихо слинял. Домой шёл быстро, ведь задержался на пару часов. На подходе к Пастуховке Григорий удивился.
- Странно, куда все подевались? - подумал он, оглядевшись по сторонам. - На улицах никого нет, будто зараз не день, а ночь.
Впервые никто не вышел встретить его. Обычно Тоня издали, дом стоял на краю посёлка, замечала мужнину коренастую фигуру и радостно выбегала на встречу. Григорий раздосадовано пнул ногой входную дверь и ввалился в нарядную горницу. За пустым столом, прижав к себе ребятишек, сидела заплаканная жена. Антонина подняла на него голубые, ставшие вдруг серыми глаза и с укором спросила:
- Гриша, где ты был?
- Пахал под землёй, как проклятый…
- Почему так задержался? - обычно она не требовала у мужа подобных отчётов. - Я вся извелась!
- Пришлось выставиться мужикам, - как бы извиняясь, произнёс Григорий. - Новая работа, бригада другая, сама понимаешь?
- Так ты пил? - почему-то шёпотом спросила жена. - Вы что-то отмечали?
- Пил! - начал заводиться Григорий. - Да што случилось в конце концов?.. На улице никого, ты сидишь, как пришибленная?
Антонина уронила руки на белую домотканую скатерть, застилавшую самодельный стол, и обречённо опустила на них голову. Трёхлетняя Сашенька испуганно жалась к матери и в её тёмных, отцовских глазёнках, стыли невинные слёзы.
- Тонечка! - мягко, как никогда раньше, супруг обратился к замершей жене. - Скажи, што случилось?
- Отец… - сквозь слёзы вымолвила она. - Пожар на шахте…
- Когда?
- Отец не выехал на поверхность после дневной смены…
***
Бригада Точилина в тот день работала на первом горизонте, приблизительно в трёх километрах от главного ствола. Поэтому топать им пришлось долго. Коногонки, горевшие на касках, выхватывали узконаправленными лучами набранные бетонными затяжками стены, провисающие почти до земли силовые кабели и вездесущих крыс.
- Не к добру их столько развелось! - начал привычно бурчать Ефим Тимофеевич.
- А по мне, - засмеялся младший Кириллов, - пускай живут…
- Крысолюб!
- Лишь бы «тормозки» не жрали…
Вечные спутники человека деловито сновали под ногами, возбуждённые запахом принесённой снаружи еды.
- Слава Богу, прибыли на место! - Точилин, кряхтя, присел на кучу досок и скомандовал. - Полчаса на перекус и перекур, потом за работу.
- Давай, Тимофеевич, часок отдохнём…
- Я сказал полчаса! - отрезал бригадир.
Горняки присели, кто, где смог, и начали есть. Впереди маячила шестичасовая рабочая смена, силы понадобятся, а оставлять еду не имело смысла. Крысы добирались до неё в любых местах.
- Прятать бесполезно.
- Хитрые твари так ловко воруют пропитание, - трепались обедавшие шахтёры. - Что вчера у Васьки газета «Известия», в которую у него обычно завёрнуты сытные тормозки, оставалась целою…
- Штоб почитать для пищеварения!
- От наших газет получишь заворот кишок.
После неторопливого приёма пищи Точилин расставил членов бригады по рабочим местам, а сам с Пашкой и тремя неопытными ребятами, отправился на дальний участок, укреплять просевшую кровлю. Тревожное предчувствие постепенно отпустило его.
- На этот раз пронесло! - подумал он, направляясь в конце смены на встречу к желанному «трамваю».
Однако сделав всего несколько шагов в таком расслабленном состоянии, Точилин внезапно резко остановился и с ужасом прошептал:
- Дым! - он побледнел так, что даже под толстым слоем угольной пыли стала видна белая-белая кожа. - В шахте пожар…
- Что же нам делать? - нервно спросил Лисинчук
Любой горняк, даже самый неопытный знает, что злой огонь в глубине земли в любом случае смертелен.
- Двигаем к подъёмнику! - негромкие слова бригадира, сказанные треснувшим голосом, прозвучали словно приговор.
По дороге к ним присоединились старший Кириллов и его двадцатилетний сын. Где-то через полкилометра все почувствовали едкий дым, который становился более густым по мере приближения к подъёмнику.
- Быстрее! - велел взволнованный бригадир.
Все бегом рванули к стволу, на «трамвае» добираешься до него за час, здесь уложились в сорок минут. Там всё горело, вагонетки с углём, бывшие конюшни для лошадей коногонов и деревянная крепь. Дым разъедал глаза, от него ничего не было видно даже на пару шагов.
- Ничего не видно… - простонал Кириллов.
Задыхаясь, они на ощупь стали искать клеть, но не могли найти. Это подтвердило подозрения Павла, что все выехали.
- А нас бросили подыхать… - выругался он и нащупал рукоятку вызова и стал подавать сигналы в машинное отделение.
Железная ручка оказалась раскалена до красна, и горняк сильно обжог руку, но успел рвануть её два раза. Они не могли знать, что клеть с остальными шахтёрами как раз поднималась наверх и что десять человек в ней сгорели заживо.
- Что нам зараз делать? - вопросительно пожал плечами поникший Лисинчук.
- Клети больше не будет, - твёрдо заявил Ефим Тимофеевич, - нам нужно попытаться добраться до вентиляционного ствола.
Расстояние до него было около ста метров, но они не смогли пройти и половины пути из-за высокой температуры, и плотного дыма. По пути наткнулись на человека, он валялся без сознания.
- Кто это? - Павел не узнал покрытого копотью товарища.
Точилин попытался привести его в чувство, но безрезультатно. Они не могли взять его с собой, сами едва шли. Совсем обессиленные, вернулись к главному стволу и только тут заприметили, что потеряли Кириллова и его сына.
- Эй! - стали кричать, подавали сигналы, но они так и не появились.
Уже возвращаясь они нашли их мёртвыми, лежащими рядышком друг с другом.
- Видать пожилой отец задохся, и упал, - понял Ефим Тимофеевич, - а сын не схотел бросать его...
Дым валил достаточно густо, но после ада у главного ствола он казался им свежим воздухом. По мере продвижения вперёд дышать становилось всё легче, силы прибавлялись.
- Двигаем туда! - уверенно скомандовал Точилин.
Вскоре они впервые встретили живых людей. Их окликнули из боковой выработки, там притаилась большая группа рабочих.
Лисинчук натужно сглотнул обильную слюну, проталкивая остатки накопившейся гари и спросил бригадира:
- Что дальше?
- Остаёмся тут, - решил за всех Ефим Тимофеевич.
На второй день плена один из рабочих, имени которого он не запомнил, помер от ран, полученных при попытке пробиться к стволу. Его оставили в штреке, а сами отступили глубже в шахту, спасаясь от смертоносного газа.
- Там пожара нет! - Точилин вёл их и сказал на ходу: - Наши шансы невелики, но мы должны бороться до конца.
Раз за разом угарный газ настигал их, будто гнался специально. Так они добрались до второго наклонного штрека, и бригадир приказал соорудить перемычку:
- Так мы отсечёт огонь и дым!
Мужики с радостью принялись за дело, никто сильно не надеялся на успех, но работа спасала от отчаянья. Горняки выламывали куски породы со стен и кровли, складывали друг на друга и замазывали швы жидкой глиной.
- Чтобы ни одной щели не было… - напоминал Ефим Тимофеевич.
Работали лихорадочно, подгоняемые мыслью, что боремся за свою жизнь. Через несколько часов последняя щель была заделана.
- Ты смотри, ловко придумано! - одобрили идею бывалые горняки.
Площадка, которую огородили, оказалась около ста метров в длину и трёх в ширину. Воздух здесь был сравнительно чистый, даже крысы куда-то подевались. У них не было еды, и сильно мучила жажда, зато были несколько электрических ламп.
- Потушите все коногонки окромя одной, - логично скомандовал Точилин, - дабы попусту не тратить энергию.
Через некоторое время после строительства стены он послал несколько человек найти влажное место и вырыть лунку, в которой бы собиралась вода.
- Таких мест много в шахте, - согласился Лисинчук, - и ежели нам повезёт - найдём одно из них.
Он по каким-то только ему знакомым признакам нашёл его. За час там собирался приличный глоток воды. Пленники пили её по очереди, так каждый получал небольшую порцию влаги в день.
- Но долго так продолжаться не может… - обречённо понимали шахтёра.
Время от времени они проделывали отверстие в стене и совали туда нос в надежде, что с той стороны окажется свежий воздух. Это означало бы, что пожар закончился, и вентилятор заработал снова.
- Глухо пока! - каждый раз, вдохнув вонючий газ, они отшатывались и торопливо заделывали дыру.
Сидели без света, почти в полной темноте. Коногонки садились одна за другой. Кислород заканчивался, зажженная спичка гасла прежде, чем её успевали поднести к часам или к папиросе.
- Курить хочется - сил нет терпеть… - признался Пашка.
Теперь, когда ко всем их бедам прибавилась темнота, смерть от удушья казалась ему совсем близкой.
- Но так сожжём последний воздух!
Кто-то предложил отдать спички человеку, следившему за временем. Горняки не могли видеть друг друга, от этого каждый испытывал чувство одиночества и отчаянья.
- Неужели нас не ищут? - думал каждый человек.
Глоток воды, вспышка спички, гаснущей прежде, чем человек успевал взглянуть на часы и проверка положения за стеной, скрашивали монотонность пребывания там. Один из деревенских парней тронулся умом и болтал без умолку.
- Не повезло бедняге! - глядя на него пробормотал Ефим Тимофеевич.
Он склонил седеющую голову и нервно ковырял пальцем спасительную стену. В его душе боролись противоречивые чувства:
- А может наоборот…
Все потеряли счёт дням, время будто престало быть важным. В пятницу люди, следившие за водой, панически сообщили, что лунка перестала наполняться. До сих пор теплившаяся надежда выжить угасла, многие в ужасе закричали:
- Какой-то гад ворует воду!
Тогда Точилин поставил у источника охрану, и через некоторое время вода снова появилась. Крал ли кто-то воду у своих товарищей или она действительно перестала скапливаться, никто не могу сказать уверенно.
- Сколько мы так выдержим? - тихо спросил пожилой шахтёр с другого края площадки.
- А хрен его знает! - огрызнулся Лисинчук.
В субботу из отверстия в перемычке дыхнуло свежим воздухом. Однако все понимали, что не переживут ещё один день. Многие лежали в забытьи, неспособные двигаться.
- Надо рушить перемычку! - предложил Ефим Тимофеевич тем, кто ходил.
Все коллективом они постановили умереть с той стороны стены, где тела найдут быстрее, чем в запечатанной выработке. Трое самых крепких ребят пробили лаз в стене и отправились на разведку. Остальные способные ходить, ожидали их сигнала.
- Откуда у тебя столько сил, бригадир? - прохрипел Павел. - Всё это переносить?
- Хочу ещё хоть разок увидеть дочку… - ответил он.
- Дочка у тебя очень красивая! - согласился напарник и потерял сознание.
***
Восемь дней несколько соседних шахтёрских посёлков жили в тягостном ожидании. Бушевавший глубоко под землёй голодный пожар не давал спасателям спуститься вниз. Несколько десятков семей день и ночь молились за спасение своих кормильцев.
- Как же мы будем жить без него? - спрашивала равнодушное небо не одна женщина. Однако день за днём надежда таяла, словно мартовский снег под проснувшимся солнцем.
- Только чудо поможет выжить… - перешептывались бывалые горняки.
Только на девятый день удалось погасить нажравшийся огонь в выработках, и первые партии спасателей вошли на выгоревшие горизонты. Моментом разнёсся слух, что они завалены труппами.
- На кого ты нас покинул? - плач и стон стояли над скорбящей шахтой.
- Вернись кормилец! - ревела какая-то простоволосая баба.
- Такой же вой разносился по всей степи в июне 1908 года! - заметил старый коногон Степаненко.
- А тогда што случилось? - спросил Шелехов.
Они сидели под роняющим пух высоченным тополем возле поникшей от аварии конторы шахты и без перерыва курили.
- На Макарьевском руднике Екатериновского горнопромышленного общества, Рыковских копей произошёл взрыв. - Ответил бывший наставник.
Он давно не работал в забое, но приковылял сюда, чтобы быть рядом с товарищами в момент горя.
- Задолго до энтого дня старые шахтёры обращали внимание администрации рудника на скопляющийся газ и указывали на необходимость очистки шахты… - смотря вдаль слезящимися глазами, сказал коногон: - Газ уже давал о себе знать: свистел, гудел на разные голоса и завывал какую-то адскую мелодию, от которой бросало то в холод, то в жар. Так было и в тот злополучный день. Газ разыгрывал свою демоническую музыку, от которой у нас поджилки тряслись, но нужда и голод заставляли иттить туда, где поджидала смерть.
К ним подошли несколько хмурых бывалых шахтёров. Они пожали друг другу руки, тоже закурили, а он продолжил:
- Не успели мы отпахать и двух часов, как привычное ухо уловило какой-то треск. Я прыгнул в печку, куда вскочили ишо несколько мужиков. Я нагнулся и стал подымать брезент, и то же самое без всякой команды и приказа сделали другие. Мы быстро закрыли брезентом вход в печку и стали сильно прижимать его, дабы не было отверстия, куда бы мог проникнуть шедший по галерее газ. Услышали, будто раскаты грома; трещало, шумело и как будто что-то катилось по продольной. Энто газ разворачивал рельсы, крутил их в кольца и разбрасывал вагонетки, стоящие на пути к стволу.
Григория, никогда не попадавшего в подобные передряги, передёрнуло:
- Гружённые углём вагонетки валил?
- Как пёрышки! - подтвердил Степаненко. - Когда же мы стали приходить в чувство и, поняли, что живы, то услышали голоса. Товарищи из спасательной команды узнали, что мы находимся в печке. Не то радость, не то пережитый ужас сковал мне язык и все члены, и я пришёл в себя уже наверху. Помню только, что внизу ствола были нагромождены рельсы, вагонетки и какая-то тёмная масса не то трупов, не то обгорелых чурбанов.
Только он закончил рассказ как на поверхность подняли первого из погибших. Самые нервные бабы завыли на разные голоса и жёны причитали над изувеченными трупами. А их всё вывозили и вывозили наверх.
- Сколько тогда погибло, - веско закончил Степаненко, - до сих пор не знаю…
Пятьдесят три обугленных трупа подняли «на-гора». Даже те, кто не опознал родственников по несгораемым шахтёрским жетонам, оплакивали без вести пропавших. Надежды на спасение остальных горняков почти не осталось. Антонина вместе с зарёванной матерью целый день простояли на многолюдном шахтном дворе, ловили любые новости. Внезапно над плотной толпой разнёсся крик:
- Нашли живых!
- Нашли двенадцать человек! - голос спасателя, показавшегося из подъёмника, срывался от волнения и профессиональной гордости.
- Слава Богу! - зазвучало со всех сторон.
- Фамилии, фамилии скажи!
- Выжили двенадцать человек, - спасатель сам не мог поверить подобному чуду. - Тринадцатый умер уже при подъёме, сердце не выдержало.
Мать Антонины при этих словах болезненно пошатнулась, и схватилась за горло, давя рвущийся наружу вдовий крик. Умершим оказался её обожаемый муж Точилин Ефим Тимофеевич…
Продолжение http://proza.ru/2011/10/06/1562