На фотографии французский писатель Анри Труайя.
Частично этот день был посвящен теме диалога между русскими писателями – эмигрантами и французской интеллигенцией. Диалог между ними не состоялся. В чём же причины?
Подобный диалог был вполне естественен в 19 веке, Тютчев и Тургенев – блестящие тому примеры.
Ведь русская культура серебряного века после Октябрьской революции оказалась выброшенной за пределы России. По меткому выражению Д. Лихачёва с 1924 года Париж стал столицей не только русского зарубежья, но и "второй русской культуры". Две великие культуры, русская и французская, стали существовать, игнорируя друг друга. Что же произошло или не произошло?
Значительная часть французских интеллектуалов в те годы симпатизировали Москве. Поддерживать её "великий эксперимент" считалось модным, прогрессивным и современным. Рене Герра : "… о чём могла бы заявить зарубежная Россия в то время?...об опасности, грозящей западной цивилизации и всему цивилизованному миру. Но хотели ли это услышать тогда французские деятели культуры?
Зинаида Гиппиус провидчески написала: "Мы не в изгнании, мы - в послании", сжато сформулировав изначальную миссию белой эмиграции : сохранение и приумножение русской культурной традиции». Этой теме было посвящено собрание писателей – эмигрантов. Но их не услышали.
На стороне советской власти были очень модные литераторы Франции: Ж. Ромэн, А. Барбюс, Р.Роллан, Л. Арагон, А. Бретон и другие. А А.Жид годами доказывал достоинство режима «великого Сталина», пока, съездив в Москву, не прозрел. «Московский дневник» Ромена Роллана свидетельство того, что, даже пребывая в Союзе под надзором, встречаясь лишь с теми, кого к нему допускали, он очень многое понял. Но не посмел высказать. Приставленная к нему лубянская «агентша» Мария Кудашева, которую ловко выдали замуж за Роллана, на полвека, до самой своей смерти упрятала его дневник от публикации.
Вряд ли можно сказать, что французские интеллектуалы вообще ничего не знали о своих русских коллегах. Мережковский, Шмелёв, Краснов (как писатель) выдвигались на Нобелевскую премию. Бунин её получил. Скупо, но русских писателей переводили и издавали. "Или французы всерьёз полагали, что русские беженцы это сплошь князья и казаки, которые переквалифицировались в таксистов? Не могли же они так считать, зная всё же о существовании Шаляпина, Дягилева, всего созвездия русского балета, Стравинского, Прокофьева, Рахманинова, Глазунова (Александра), Михаила Чехова, Евреинова, Бенуа, Билибина, Добужинского и далее, далее." (Р.Г)
Попытки такого диалога были. Ежеквартальный журнал « Франция и мир» начал печатать произведения писателей-эмигрантов – Цветаеву, Тэффи, Зайцева, Кузнецову. Была создана «Франко –русская студия». Но это было недолговременным явлением. Участие русских писателей, критиков, философов в культурной жизни Франции было более чем скромным. Приглашений никаких не бывало.
Из всех книг, опубликованных в эмиграции по-французски при жизни Зайцева, вышли всего две его книги «Анна» и « Золотой узор», третья книга в переводе Герра «Голубая звезда» появилась лишь в 2000 году.
За 30 лет изгнания Ивана Шмелёва во Франции по-французски вышли три его книги. А "Окаянные дни" Бунина появились по-французски в 1988 году, после их выхода в Москве. Причём, все переводчики были либо коммунистами, либо с левым уклоном. Без указания из Москвы ничего не переводилось.
Французские профессора - слависты ни разу не пригласили выступать перед студентами Сорбонны ни И. Одоевцеву, ни Ю. Анненкова, ни Б.Зайцева, ни Г. Адамовича… Чем же объясняет это положение Рене Герра - французский славист, литературовед, собиратель, хранитель и исследователь культурного наследия Русского Зарубежья? Доктор филологических наук Р.Герра объясняет это"шкурными" интересами французских славистов.
"Без контактов с советскими коллегами, без работы в советских университетах и научных институтах французские слависты не могли рассчитавать на карьеру. Чтобы добывать визы в СССР полагалось дружить с его литературоведами в штатском, которых, в свою очередь, охотно приглашали выступать перед студентами Сорбонны : вы - нам, мы - вам.
…Хотя по масштабу личностей, уровню таланта и широте мышления писатели-эмигранты были гигантами в сравнении с приезжающими «пигмеями». Действовал примитивный закон рынка. «Левые переводили и издавали во Франции столпов соцреализма, а в благодарность Москва издавала красных и розовых графоманов, выдавая их рукоделие за прогрессивную русскую литературу. Издавала такую откровенную бездарность, как Пьер Гамарра, или ремесленника Андре Стиля".(Р.Г)
Возник еще один вопрос в процессе обсуждения. Во Франции жили знаменитые, всеми признанные писатели русского происхождения. Они хорошо знали язык и прекрасно представляли кто эти русские писатели. Гонкуровский лауреат 1938 года Анри Труайя, он же Лев Тарасов или Натали Саротт (Наталья Черняк). Почему они не могли растолковать значение литераторов - эмигрантов. Конечно, Триоле с Арагоном пропагандировать "отщепенцев" не стали бы.
Вот что писал Анри Труайя в 1995 году во вступительной статье каталога к выставке Р.Герра в Сенате "Русское искусство в изгнании в Париже : 1920- 1970гг."
"В моих глазах русские писатели-эмигранты, уцелевшие после кораблекрушения- Мережковский, Гиппиус, Бунин, Ремизов, Шмелёв, Зайцев…- были наглядной иллюстрацией трагедии творческой интеллигенции, оторванной от родной почвы. Испытания, выпавшие на долю этих российских изгнанников, ещё более обострили их чувства, сделали их талант более зрелым, и ностальгия по исчезнувшим далям возвысила их душу. Они писали лучше, чем когда-либо. И, однако, лишившись родины, они остались без читателей - свидетелей их литературных дебютов,- без надежды обрести других. Французские издатели не торопились с публикацией переводов их произведений, французская печать оставляла их без внимания…"
Для русской эмиграции такое безразличие было болезненно и обидно. Чувство собственного достоинства не позволяло русским писателям обращаться с просьбами. Но был ещё морально-психологический момент, влиявший на их сознание и на поступки. Они не были наивны и простодушны, они понимали, раз ты здесь, а не там, ты вне игры. Они бежали для спасения. Воюют те, кто остался. А они свободны и представляли себе, что думают о них французские собратья. Не очень-то приятно чувствовать, что тебя жалеют, сострадают тебе или просто осуждают.
Вот ещё интересное воспоминания З. Шаховской.
"Наблюдая, как в шестидесятые годы сотни парижан толпились на выступлениях Евтушенко и Вознесенского, я сожалела о том, что французские интеллигенты проявили так мало интереса к поэтам – эмигрантам, а некоторым из них суждено было с блеском войти в историю русской словестности. Ведь они, вместе горделивые и смиренные, десятилетиями жили бок о бок с французами".
Русские писатели и не добивались этого сближения.Они чувствовали, как к ним относятся собратья по перу и болезненно воспринимали такое отношение.
На высказывание Зинаиды Шаховской Ваксберг приводит своё объяснение: "Мне кажется, повод, который побудил Шаховскую затронуть эту тему, убедительно подтверждает, что дело не в самой литературе как таковой. Те сотни парижан,… которые толпились на выступлениях Вознесенского и Евтушенко, разве они пришли послушать стихи? Разве их интересовала поэзия?
В шестидесятые годы с именами этих талантливых советских поэтов была связана какая-то скандальность, в чём сами они не были повинны. Партийный агитпроп, учиняя им публичный разнос, публикуя резко критические статьи, притом не столько об их стихах, сколько об их поведении, которое раздражало кремлёвских шишек своим вольнолюбием и раскованностью, просто пиарил этих поэтов изо всех сил, не ведая, что творит. О такой рекламе можно только мечтать. К тому же эти фигуры как бы символизировали загадочные и обнадеживающие перемены, которые происходят за железным занавесом. Смотрите: их жестоко в Москве критикуют, а они приезжают во Францию и, здесь без помех, читают публично стихи дают интервью - не столько о стихах, сколько о своей жизни, о событиях в советской литературе. Свобода!"
Продолжение следует.http://www.proza.ru/2013/07/27/798