Перебирая старые фотографии,вспомнила я вдруг о дворнике нашего двора в Ленинграде. Колоритная это была фигура, и огромной души человек. Простой, от земли, но до боли свой родной, русский. Все взрослые и дети звали его дядя Коля.
Так редко сейчас, особенно в городе, можно встретить подобных людей.
Было ему лет сорок, но нам трёх-, четырёхлетним малышам он казался дедушкой.Роста он был среднего, широкоплечий, с короткими, слегка кривоватыми ногами. Как смеялся папа:
-В кавалерии служил.
Ходил немного прихрамывая, так как одна нога плохо сгибалась в колене. Результат ранения. Руки были сильные, мускулистые,пальцы короткие и довольно толстые. Казалось, что такими руками можно только молотом работать.Однако, он с такой ювелирной точностью справлялся с ремонтом всяких мелких вещей, которые его просили починить женщины нашего дома, что мы только диву давались. Как-то раз он пришил лапу моему любимому зайцу. И с тех пор я звала его Доктор Айболит.
Его мощная, обветренная шея плавно переходила в аккуратную, всегда гладко выбритую под нуль, голову. И из-за этой диспропорции создавалось впечатление некой несуразности во всём его облике.
Цигарка*, как он называл папиросу, была неотъемлемым атрибутом его образа. Она как-будто приросла пухлым губам, периодически перекатываясь из одного уголка рта в другой. Даже, разговаривая, он не вынимал папиросу изо рта.
Голос был низкий, с хрипотцой, но не грубый. И если он покрикивал на разгорячённых игрой в войну мальчишек, когда они от игрушечных драк переходили к настоящим,не было в нём злости.
-А ну, разойдись,петухи! - прицикивал он.
И пацаны со смехом разбегались в разные стороны.
Говорок у него был интересный, с приокиванием, который очень отличался от ленинградского. Родом он был из Вятской губернии, оттуда же был и мой отец.
И поэтому, когда мужчины нашей семьи собирались во дворе, пилили или кололи дрова, он всегда подходил, присаживался на чурбачок, и они прекращали работу, тоже садились на брёвнышко и,попыхивая папиросами, вели беседу.
Говорили о родине, о войне, которую они все прошли с самого начала и до конца, о детях. Он же говорил о детях всегда с особой теплотой и грустью в голосе. Как рассказывали нам взрослые, дети его умерли в войну от голода, будучи совсем маленькими, а жена умерла от горя.
Вот почему и прикипел он к нам, дворовым мальчишкам и девчонкам. Если не был занят, то собирал вокруг себя пацанов и учил их строгать ружья, ножи, сабли, при этом спокойно объясняя все тонкости дела.
Руки у него были золотые. Не зря женщины, у которых в доме не было мужчины, сразу обращались к нему, если что-нибудь надо было починить. Кому табуретку склеить, кому чайник запаять, кому часы, замок починить, кому дров наколоть. Он никогда не отказывал, делал всё с радостью, тихонько мурлыкая себе под нос какую-нибудь мелодию. Денег за свою работу никогда не брал.
-Чайком попоите, и на том спасибо,- говорил он.
Но женщины, зная, что живёт он бобылём, всегда старались накормить его, чем Бог послал.
Если надо было присмотреть за ребятишками, пока родители на работе, тоже обращались к нему. Частенько, зимой, когда ребята, укатавшись на горке или строя снежные крепости, замерзали так, что не могли открыть замок в квартире, приходил на помощь дядя Коля. И родители были спокойны за своих чад. Так что двор был своеобразным детским садом, где толкалась кашкалда день деньской, пока не вернутся домой папы и мамы.
А бывало, летом, вечерком выходил он во двор с гармошкой, садился на крыльцо и пел: "Ямщик, не гони лошадей...", да так напевно, с такой грустью, что вспоминая это, даже сейчас плакать хочется, столько тоски было в его голосе. Тогда же, в детстве мы просто толпились вокруг него и замирали, как испуганные воробышки, чувствуя своим детским нутром всю его неподдельную человеческую боль, боль утрат, боль одиночества.
Жил он в маленькой комнатушке с одним окном в цокольном этаже нашего дома, которую ему предоставил ЖЭК. Обстановка была самая аскетичная: железная кровать, заправленная грубым солдатским одеялом, колченогий стол, пара деревянных табуреток,тумбочка, да вешалка на стене у дверей. Вот и вся нехитрая утварь.
Но особой его гордостью был старинный медный пятилитровый самовар, который он привёз из родного дома. И зимой, когда ребятишки подмерзали, играя в снежки, он собирал всех "почаёвничать", как он говорил. Отогревал чаем с сушками, при этом рассказывая немудрёные истории из деревенской жизни: про рыбалку,охоту, красоту восходов и закатов,о птичьих голосах, повадках животных, обо всём, что было для городских ребят тайной за семью печатями. Мы слушали его рассказы, открыв рот, впитывая всё, как губки. Когда же просили рассказать о войне, он отшучивался:
-Ну что вы, я её и не видел. Сидел в окопе и курил цигарку.
Не любил он вспоминать о войне. От взрослых же мы знали, что были у него и ордена, и медали, и, что служил он минёром.
Но тяжелы, видимо, были воспоминания,и не хотелось ему лишний раз бередить себе душу.
Так вот и проходило наше дворовое детство, под присмотром простого, русского мужика, с доброй и нежной душой. Вечная память ему в сердце моём!
*) Цигарка - самокрутка - козья ножка,свёрнутая из бумаги трубочка, наполненная табаком или махоркой**.
**) Махорка (тютюн - укр.) вид травянистых растений рода табак, семейства палёновых (Деревенский табак). Название по имени города Амерсфорт (Нидерланды) в XVIII веке славившегося табачной промышленностью.
24.07.2013г.
Фото из интернета. Спасибо автору.