Светлой памяти Юрия Сормова...

 

   …У каждого из нас есть свое кладбище…
Это сказал кто-то из великих, и он стопроцентно прав… И не всегда на этом кладбище находятся только наши родственники и друзья… Даже наоборот, - родственники могут покинуть этот мир так и не попав туда, а абсолютно чужой человек, сумевший проникнуть в душу, сумеет попасть и в это место, ибо оно не материально, оно существует без оградок и надгробий, просто как память, память выкрашенная в траурный цвет печали и безысходности…  

   Есть такое кладбище и у меня. Там много имён… Воспоминание о каждом вызывает такие бушующие чувства, что и не скажешь сразу, каких из них больше – светлых воспоминаний из жизни его обладателя, или чувства вины за не сделанное,  безграничной тоски от непоправимости и неповторимости…  
   
   Много имён… Имя друга детства, Максима, паренька из неблагополучной семьи, где родители денно и нощно пили, а он старался держаться на плову, не идти на дно, вытянуть за собой младшего брата… Сначала старался учиться, потом старался зарабатывать… Потом жил отдельно, но в меру сил пытался помочь матери, уже оставшейся без отца, но не отказавшуюся от пагубного пристрастия к алкоголю… Ему было чуть больше двадцати, когда его нашли повешенным в ванной комнате…  

   Много имён… Имя парня, у которого и семья, и он сам – утонченные интеллигенты… Он музыкант, поэт, романтик… Человек, потрясающей внешней (и внутренней) красоты, но специально отращивающий бороду и не подстригающий лохматую голову, в надежде найти ту, которая полюбит его не за внешность кинозвезды… Мы познакомились зимой, когда я приезжала в гости к бабушке. Были встречи, общение, песни и стихи… Он казался мне «героем не моего романа»…
Когда я уезжала, он бежал вслед за поездом, увозящим меня прочь, по заснеженному перрону, пока не уронил сначала шапку, а потом и всего себя в белый равнодушный снег… Я видела его из окна вагона, и тогда его поведение вызывало у меня только ироничную улыбку… Я думала о том, что, наверное, вижу его последний раз, но, конечно, и подумать не могла, что этот раз последний, так как жить ему осталось год с небольшим…
   Я не отвечала на его письма, не верила в его стремительную любовь с первого взгляда… Общие знакомые передавали мне, насколько сильно он переживает и ждет от меня хоть пару строчек… А потом всё улеглось…
   Через год в гостях у тех же знакомых, у которых мы и познакомились, я хотела спросить о нем у хозяев, но не решилась – именно они передавали мне, как он ждет и верит… И вдруг хозяйка начала сама: «А Саша… Помнишь его? Он… » за паузу в несколько секунд, у меня в голове пронеслась уйма вариантов продолжения повествования, я готова была услышать, что он: « …женился, развелся, уехал-приехал, поступил-отучился, выпустил альбом…»… да, всё, что угодно! Но только не то, что услышала. «Он… погиб», - сказала хозяйка и замолчала. Давящий комок в горле, который мешал мне дышать и говорить в тот момент, до сих пор рождается всегда, когда я слышу его любимую песню и, снова и снова, вижу бегущего вдоль перрона паренька… Только теперь уже я смотрю на него совсем другими глазами…

   Много имён… И если два предыдущих имени живут во мне печальным воспоминанием, то история третьего, о ком я хочу рассказать – это история преступного людского равнодушия… Именно эту историю хочется донести до людей – вдруг кто-то сделает для себя хоть какие-то выводы, поменяет взгляды на происходящее вокруг…  

  Памяти Юрия Сормова посвящается…

   …Весной 2004 года мы с мужем переехали в отдельную квартиру. Я была «глубоко беременна», и наверно потому чрезмерно впечатлительна и внимательна к мелочам… Городок у нас военный, маленький - три десятка 4х этажных домов. Поэтому, хотя между нашим старым адресом и новым всего 5 дворов (6 минут ходьбы), всё равно по местным меркам – другой конец городка.  Соседи в новом подъезде оказались разные, кого-то мы знали лишь в лицо, кого-то не знали вообще. Кто-то, не смотря на возраст и пол, здоровался первым, или даже со спины, а кто-то, встречаясь глазами с новыми жителями своего подъезда, делал такое лицо, что пропадало всякое желание здороваться первой… Память на лица у меня – хуже некуда. Но из всех соседей один мужчина мне всё же вскоре запомнился. Ему на вид было сорок с лишним, постоянно аккуратно выбрит (хоть и носил бороду и усы), безупречно чисто одет, на брюках стрелки наглажены – порезаться можно! - встретится в подъезде – всегда запах парфюма и его первое неизменное «здравствуйте». Мой муж очень часто задерживался на службе – то работа, то пьянки-гулянки, то рыбалки-охоты… В общем, - частая ситуация, когда муж молод, активен, а дома жена, ее живот и вечное «где был, что делал?» - домой на аркане не затащишь.
   Вот и проводила я большую часть вечеров на балконе – второй этаж, подъезд под носом, отличный наблюдательный пост…
   И каждый раз из всех проходящих мимо людей мне бросался в глаза именно тот сосед: вот он идет домой из магазина, аккуратно несет пакеты с продуктами, вот он выходит из подъезда под ручку со спутницей и идет, скорее всего, в гости: из пакета видны шампанское и конфеты… Я даже мужу его в пример ставила… А уж когда родила – вообще думала памятник при жизни соседу поставить: он был единственным (единственным!!!) кто помогал мне сносить и заносить коляску. В подъезде 16 квартир, а помогает он один. Кто-то мимо пройдет, кто-то просто вперед пропустит, кто-то еще и вздохнет и «цокнет», ожидаючи сзади: мол, пройти надо, а она тут с коляской корячится… И только он (и ведь совпадало же часто-часто: я в подъезде с коляской мучаюсь (а в коляске еще и доча иногда, когда страшно или ее, или коляску оставить без присмотра…), а тут он или заходит, или выходит!), только он один возьмет молча, снесет вниз (или наверх), а потом наклонится и старательно отряхивает наглаженные брюки со стрелочками, от следов колес моей коляски… Мне даже неудобно было, чуть ли не стыдно – как будто я вынуждаю его пачкаться каждый раз…

   В коляске мы ездили не долго, и как-то так получилось, что обожаемый мной сосед пропал из вида… Я его не видела, у мужа спрашивала – но он вообще изначально не понимал, кого я ему постоянно в пример ставлю… Так бежали месяцы, мне и некогда было особо раздумывать, куда делся мой благодетель – всё-таки маленький член семьи забирал все внимание себе… Тем более я даже не знала, кто он, как его зовут… «Бородатый сосед» - вот и весь сказ. Прямо Дед Мороз!

   Прошло много времени… Однажды мы с мужем шли домой, а у подъезда сидел … как бы это сказать… то ли бомж, то ли алкаш… В общем, у мужчины был жуткий вид… Мы его обошли, чтоб зайти в подъезд, а муж так, с ухмылочкой говорит мне: «Это, случайно не твой Робин Гуд с бородой? Вечно чистый-бритый-наглаженный-наодеколоненный?..» Сказано это было уже в подъезде, после того, как я заглянула в лицо сидящему человеку, и с изумлением поняла, что – да, это он. Весь вечер я пребывала в шоке. Нет, всякое бывает, выпил, перепил… Но он выглядел та-а-ак, что не ошибешься – человек пьет не первый год подряд… У меня не было слов… После той встречи я стала встречать его регулярно: он всегда был пьян, ужасно выглядел, его все обходили с брезгливым отвращением, и, казалось, только я, помня то, каким он был, всегда смотрела ему в лицо и, теперь уже первая, говорила «здравствуйте». И каждый раз он поднимал на меня мутные, но какие-то… как бы это выразиться?... по щенячьи наивные глаза, и с благодарностью и безграничным удивлением произносил «здравствуйте!». Словно каждый раз не мог поверить в то, что здороваются именно с ним, не ошибочно, не вынужденно, неожиданно встретившись взглядом, а целенаправленно, дождавшись, когда он повернется и поднимет глаза…

   Шли годы… Я не отслеживала и не запоминала мимолетные встречи. И вот, 8 мая 2008 года я шла с «репетиции праздничной демонстрации»  - на работе заставили участвовать всех… С серого неба срывались колючие снежинки – долгая амурская зима никак не хотела уступать место весне… Около подъездной лавочки, прямо на асфальте, неподвижно лежал мужчина. Глядя на его неестественную позу, у меня кольнуло сердце – мёртв. У самого подъезда стояли двое мужчин – тоже соседи, оба с первого этажа, и равнодушно курили. Я тоже прошла мимо. Да, во мне тоже очень мало отзывчивости, и много черствости… Я обошла это тело и вошла в подъезд. Дома поделилась увиденным с мужем, и принялась готовить обед, периодически выглядывая в окно… Точнее даже будет сказать так: принялась смотреть в окно, периодически готовя обед. Потому что бОльшую часть времени я, всё-таки, смотрела вниз, на улицу. Но я не вышла, не подошла… Единственное, на что у меня хватило фантазии, это позвонить коллеге по работе, у которой муж – милиционер. Объяснила ей, мол, так и так, лежит сосед, Сормов (тогда я уже знала его фамилию), не знаю: жив ли - аж жутко… Та отмахнулась: «Сормов?.. Та он просто пьян...» И пояснила, что «этот  алкаш, хоть и не буйный, но всю милицию уже достал, постоянно езди к нему, да езди…»… Потом, правда, сказала: «Ну, я сейчас скажу своему, чтоб в дежурку позвонил…». Хочу уточнить – милиция от моего подъезда – метров 30. Из окна видна. Полминуты ходьбы. Но сама я в нее не пошла…

   …Мимо по улице проходила женщина. Поравнявшись с лежащим мужчиной, она громкими возгласами начала стыдить курящих соседей: «Да как можно! Он же почти голый! Поднимите его, хоть на лавку посадите! Он живой вообще?.. Стоят, не шелохнутся! Может плохо человеку!». Мимо проходил молодой парень. Оценив ситуацию, он достал телефон, вызвал скорую… Курящие соседи нехотя подошли, подняли мужчину и посадили его на лавку. В результате этого тормошения  стало понятно, что человек жив, но мертвецки пьян. Стало тихо… Женщина пошла дальше по своим делам, парень – тоже, соседи рассосались по квартирам… Я еще дважды звонила коллеге, и всё ждала, когда же приедет милиция или «скорая» – пешком идти до больницы – 5 минут. Но наша «скорая» всегда ездит самыми загадочными путями. И на это раз она тоже приехала лишь спустя 40 минут. Вышла доброжелательная женщина-врач, которая тоже, судя по всему, видела пациента не впервые – она обращалась к нему по имени, и на «ты». Села рядом с ним на лавочку, и голосом заботливой няни начала допытываться: «Юра, тебе плохо? Юра! Ты поедешь с нами в больницу? Анализы сдашь, посмотрим тебя… Юра… Поедешь?..»… Юра плакал. Я стояла уже на балконе и смотрела, как беспомощно плачет взрослый мужчина. Я тогда еще не понимала, что именно эти минуты навсегда останутся в моей памяти. Он плакал тихо, беззвучно. Из глаз ручьем текли слёзы, а он вытирал их так по-детски – кулачками, как вытирают слёзы детишки в мультиках… Врач продолжала: «Юра! Поехали... Поедешь?.. Чё ты плачешь? Страшно?..» Юра закивал, и слёзы безысходности и жалости к самому себе полились еще сильнее… «Не поедешь, тогда иди домой, Юра… Где ключи? Ключи у тебя есть?» Юра начал ощупывать свои карманы, выворачивать их, освобождая от разной мелочи… Но ключ найти не мог… …И тут приехала доблестная российская милиция. Вышли двое молодцов, с презрением посмотрели на повод, заставивший их появиться... Женщина-врач поднялась, и, попросив милиционеров увезти его в милицию «чтоб проспался» или хотя бы поднять его на родной третий этаж, села в «скорую» и спокойно уехала. Не успел «хвост» скорой помощи скрыться за домом, как и менты быстренько ретировались. Они даже не осквернили собственного достоинства тем, чтобы подойти ближе… С полдороги от машины до лавочки (а остановились они метров за 10) вернулись к машине, доложились в рацию: «Да тут Сормов этот!..» - исчерпывающее объяснение, сели и уехали.

   Снег повалил хлопьями, ветер усилился… Становилось всё холоднее… «Пропащий человек Юра Сормов» сидел на лавочке в одной майке и штанах. Одной рукой он по всем карманам искал ключи от дома, а другой, кулаком, вытирал слёзы, всё бегущие и бегущие по щекам…

   …На следующий день вся Россия праздновала День Победы. Все были веселы, счастливы, в окнах допоздна не гас свет… А 10 мая, хорошенько выспавшись, я выглянула в окно и ужаснулась: у подъезда стояла пожарная машина, вокруг образовывались кучки зевак… Я выбежала на балкон, и увидела его… Он лежал голой спиной на асфальте, чумазый, с немного обожженной рукой и щекой… Да, я его запомнила именно «немного обожженным», поэтому потом очень удивилась, когда услышала, что у него было 80% ожогов… Где он прятал эти 80%?! На спине? Тогда почему его положили на грязный асфальт именно обожженной спиной, тем более, что в стороне валялось его же одеяло, пусть и с обугленными краями?..
 
   …Второй раз за последние два дня я подумала, что он мертв. Но его живот поднимался и опускался – он дышал, а, следовательно, был жив. Подъехала «скорая». Его небрежно практически кинули на носилки, и только когда он начал с них падать - положили ровнее, запихали в машину и увезли. …В дверь нашей квартиры бешено заколотили – пожарные проверяли, всё ли в порядке у жильцов подъезда. Слегка приоткрыв дверь, мы обалдели – в щель сразу ринулись клубы дыма, весь подъезд был в смраде и копоти, соседи бегали, матерясь, что «этот Сормов не затопит, так подожжёт!..». У нас же в квартире, наверное, из-за того, что мы ниже и наш косяк левее, не было и намёка на произошедшее в подъезде ЧП… Потом были пена, шланги, разбитые окна в подъезде, клубы дыма, которому, наконец, дали выход… В течении часа всё улеглось, всё разошлись – разъехались… Мы с семьей собирались идти гулять в лес, и когда вышли, застали только черный от гари подъезд (особенно, конечно, на 3-4 этажах) и горы битого стекла под подъездом… Во мне бурлило чувство, что если бы хоть кто-то: я, врачи или менты сделали хоть не много больше сделанного, то всё могло сложиться по-другому… Или вообще не произойти… Человеку свойственно обвинять кого угодно, но не себя… Вот и я до сегодняшнего дня винила только равнодушие окружающих… А сейчас, описывая эту историю пошагово, вижу, что здесь в изобилии тех моментов, где и я могла внести свою лепту участия, помощи, и может быть, изменить печальный исход. Вернее трагический. Потому что печальным он был для меня несколько дней, пока я была уверена, что непутевого соседа вовремя вынесли из загоревшейся квартиры, тем более сама видела, что лежащий, он выглядел не многим хуже, чем обычно…

   И только спустя несколько дней я случайно узнала, что Сормов Юрий Валерьевич, 1967 года рождения,  умер. Как мне сказали – из-за 80% ожогов. В городской больнице, не приходя в сознание. Хотя про проценты и сознание – людские слова, у нас в городке они зачастую преувеличены или надуманны… …Умер, не прожив и месяца после своего 41-го дня рождения. Забирать из города и хоронить тело - желающих не было. В итоге его хоронил друг – человек, с которым они когда-то вместе работали в оркестре. Как я выяснила уже позже, Юрий Валерьевич Сормов был начальником оркестра, человеком, с потрясающе сильным красивым голосом, когда он пел – у людей замирало сердце… У него была жена Диана, сын Тарас и дочка Виктория… А потом его сократили. Потеряв работу, скорее всего, он потерял нечто бОльшее – веру в свою востребованность… В 2004 году он потерял и семью – жена с дочерью и взрослым сыном уехали куда-то в Краснодарский край. То, каким я запомнила его -  аккуратно побритым, чисто одетым, с наглаженными стрелочками на брюках, заботливым и отзывчивым, - это был короткий миг просветления, когда он «завязал», и постарался начать новую, так подходящую ему жизнь… Всего несколько месяцев (а может и больше… точно не знаю), которые изменили человека до неузнаваемости…

   Разбитые стекла у подъезда валялись все долгие праздничные выходные… Запах дыма, смешанный с чувством горечи, витал на лестничных клетках еще долгие месяцы. Каждый раз, думая о соседе, мне вспоминались два момента, навсегда оставшиеся в памяти: как он помогает снести коляску, и долго отряхивает наглаженные брюки; и как он плачет, сидя полураздетый на лавочке, утирая кулачками бегущие по щекам слёзы…

   В сормовской квартире еще очень долго никто не жил -  у жилищно-эксплуатационного предприятия не было средств на ее ремонт, хотя люди в городке плачутся, что у нас дефицит пустых квартир… А вся эта история, конечно, покрылась налетом новых счастливых и печальных историй маленького таёжного городка…

   Я всё пыталась сесть и описать её… И всё откладывала… Читая газеты и статьи в интернете, видя, как самая обычная история, рассказанная с чувством, заставляет даже постороннего человека задуматься о жизни, я всё строчила, и строчила этот рассказ… И сразу после произошедшего, и накануне следующего Дня Победы… Но только мысленно… А в этот раз решила не откладывать.
Девятого мая каждого года огромная величественная Россия празднует окончание войны. Войны с жестокими захватчиками; войны, которая унесла миллионы жизней, но в которой мы победили.

   Но нескончаема другая война… С ещё бОльшим количеством жертв по всей территории нашей необъятной Родины. Война с человеческими слабостями, с опасными для жизни пристрастиями, с всепоглощающим человеческим равнодушием…          
   И победы в этой войне, к сожалению, пока даже не предвидится.