1."Калимера"
… уже стюардессы в самолёте греческой авиакомпании были невообразимо красивы. Высокие, с мраморными лицами, изысканной грациозностью молодых и стройных. Особенно блондинка. Или брюнетка? Или это грядущие четыре недели на земле Древней Эллады заставляют видеть всё вокруг необыкновенным, значительным и прекрасным?
Долетели даже раньше, чем ожидали. Приятно удивило, что аэропорт «Македония», что в Салониках, встретил не зноем, а теплом июньского вечера. Дальше всё чётко, по отлаженной схеме. Из окон современного автобуса смотрим на так жданную Грецию: холмы, невысокие горы, земля, утопающая в море роскошной зелени, и иногда видимое Эгейское море. 80 километров до отеля – отличный бонус к менее чем трёхчасовому полёту.
Отель наш называется и красиво и очень «по-гречески»: «Палладиум», и стоит он, судя по рекламным проспектам, в сосновой роще в пятистах метрах от берега одного из самых чистых морей мира. Недаром же большинству пляжей в Халкидиках присвоен «Голубой флаг». Халкидики – это полуостров на севере Греции, где предпочитают проводить свой отпуск и сами греки.
Ещё одна приятная деталь: чтобы не гонять гигантский автобус с другими туристами к нашему отелю, по дороге нас двоих пересаживают в «Форд» с кондиционером, который ждал в условленном месте. Скажу, забегая вперёд, что в дальнейшем греки неоднократно позволяли нам убедиться в своей пунктуальности и аккуратности. Везде и всегда – в подаче автобусов, в работе официантов, гидов, служащих отеля. И ещё одна черта греческого сервиса: они никогда не вымогают чаевых. Если даёшь, то не отказываются, но сами не просят и не намекают. Сдачу возвращают быстро и всю до копейки. По-другому жить не позволяют им, наверное, древние благородные гены.
Отель тоже не разочаровал: небольшой, всего 60 номеров, с ухоженной территорией, отличным бассейном, при котором есть даже джакузи. А прямо за корпусом, где нам предстояло жить, высится гора, вся покрытая дремучим сказочным лесом, в котором вполне мог бы снимать свои фильмы Александр Роу: бабы-яги и кощеи наверняка живут среди таких вот старинных елей, перевитых плющом и ещё какими-то чудесами ботаники.
Когда же в номере распахнули двери и вышли на балкон, я понял: именно это можно увидеть только в сладком сне на рассвете, когда тебе лет десять от роду и жизнь кажется вереницей счастливых событий. За двором отеля – вал зелени всех оттенков, где искрами первомайских фейерверков вспыхивают цветочные кусты, которым расти бы в раю. Изредка из этого шквала выныривают красные черепичные крыши построек. И всё это стремительно сбегает к сине-свинцово-лазурной полосе моря, за которым едва проступают горы Ситонии – второго из трёх мысов, венчающих собою, подобно трезубцу Посейдона, Халкидики. Если бы где-нибудь на вернисаже я увидел подобный пейзаж, то холодно прошёл бы мимо, решив, что у художника буйная фантазия и плохой вкус. Это, знаете, как … Вот когда вы в школе читали стихи, а учительница говорила: «Читай с выражением…». Так вот то, что открывалось глазу с балкона, было… «слишком уж с выражением»…
Уже сбегались к нам по небу нежные южные сумерки, и белый греческий месяц кокетливо отставил свой нижний рожок-ножку, когда мы вышли на берег Древнего моря. Вода у берега была уже свинцовой, но хрустально-прозрачной. И только там, у самых берегов Ситонии, казавшейся сейчас почти мифом, нежно бирюзовела под последним сегодня солнцем.
И спать совершенно не хотелось. И такое что-то рождалось в душе, что хотелось кричать, подобно четырнадцатилетней Наташе: «Соня! Соня! Ну как же можно спать в такую ночь!..». Тем более что и ночь та вскоре закончилась, потому что была самой короткой в году. И началось нежное греческое утро с лучезарными улыбками греков и бесконечными «Калимера» (так звучит греческое «Здравствуйте»).
2. «Заповедник»
«Калимера»,- сказали мы тому, что нашли метрах в двухстах от нашего пляжа. В море впадал небольшой пресноводный ручей, вытекавший чуть выше из заводи, сплошь заросшей камышом и осокой. На мелководье у самого берега просто кишели небольшие рыбки, остервенело кидавшиеся на куски хлеба, которые мы бросали им в воду. А чуть дальше, на втором плане, из воды торчали белые треугольнички головок пресноводных черепах, моментально скрывавшиеся в воде, едва только мы хотели к ним приблизиться. Но через минуту любопытство брало верх, и головки снова появлялись над поверхностью тихой воды. И как в роскошных балетных декорациях Большого театра, на дальнем, самом заднем плане изредка проплывали удивительной красоты маленькие чёрные птицы с жёлтыми клювами. А венцом этой пасторали были пасущиеся на берегу коричневые лошади с соломенными гривами. Опять чрезмерно красиво, чтобы быть правдой, скажете вы? Ну, что же делать, мой ироничный читатель, старею,верно, коли начинаю видеть такое вокруг. И думать начинаю, что это, наверное, главное, ради чего стоит жить: ни одна идея в мире не имеет такой цены, как этот пейзаж с лошадьми и черепахами.
И вообще мне показалось, что я успел понять что-то важное о греках за те четыре недели, что провёл рядом с ними. Они не берутся улучшать природу, преобразовывать её и уж тем более бороться с нею. Не «вписывают» ландшафт в свою жизнь, а, скорее, наоборот: вписываются в гармонию мира сами. И живут так. Спокойно, достойно и неторопливо, с ежедневной сиестой в самое жаркое время дня. Так живёт и Ёрги со своим Пифом…
3.Ёрги и Пиф
Зовут его на самом деле Георгий, но сам он, представляясь, произносит своё имя немножко в нос, и получается очень милое «Ёрги». Так мы с братом его и звали. А Пиф – это белоснежный королевский шпиц с чёрными точками глаз и носа на смышлёном собачьем лице. И никогда они не расстаются. Ёрги и Пиф. Пиф и Ёрги. Любят друг друга. Любят и уважают. И вместе ездят на крошечном таком джипике, некое подобие которого можно увидеть в документальных фильмах про Африку: нет у машины ни крыши, ни стенок, ни даже дверей. Лишь две толстые изогнутые трубы обозначают её внутреннее пространство. Зато можно вскочить в неё с любой стороны, убегая, например, от несущихся за тобою с рёвом слонов. Ёрги и Пифу убегать не от кого – никому они не нужны, но джип у них именно такой, только двухместный: Ёрги за рулём, а Пиф на пассажирском сидении рядом. Выглядит это всегда немножко нелепо, потому что машинка та похожа на стрекозу из мира автомобилей (бывают ведь среди автомобилей мопсы, таксы, ротвейлеры), а восседают в ней два белоснежных толстячка. Ёрги тоже бел от седины: белая взлохмаченная голова, белые, тщательно подбритые усики и белый же кокетливый треугольник бородки под губой.
А познакомились мы с ними вот как. В полутора километрах от нашего отеля вытянулся вдоль автомобильной дороги, пронзающей мыс Кассандра из конца в конец, маленький такой городок. Криопиги называется. В нём всего несколько улиц. Его даже не на всех картах обозначают. И повадились мы туда ходить в таверну к Сакису есть вкуснейших мидий и суп из акульих плавников. Сам Сакис всегда стоит при входе в ресторан в розовых джинсах, зелёных кедах и жёлтой рубашке. А потому его издалека видно. Гостеприимно здоровается и прощается с каждым из своих клиентов и обязательно скажет что-нибудь личное на прощанье. Вот и нам однажды сказал: «А вы не ходили к роднику в верхнем городе? Обязательно сходите, там вам очень понравится. Русским всем это нравится».
«Господи! Верхний Город!- иронично подумал я тогда.- Если на одном его конце чихнуть, то во всех остальных будет слышно эхо!» Но к роднику всё же пошли. И правильно сделали…
… В трёх минутах ходьбы от Сакиса улица как бы расщеплялась, и правая её половина поднималась в гору, тогда как левая спускалась вдоль этой горы к летнему кинотеатру, построенному на манер античного цирка, амфитеатром. Так вот на отвесном склоне той горы, обложенном камнем, установлена каменная же плита, из которой чуть выступает жёлоб, по которому родниковая вода неспешно струится в каменную чашу. И если вода та оказалась никому не нужна, она снова вытекает из каменной чаши, чтобы через какое-то время вернуться и быть кому-то полезной. Такое вот бесконечное движение жизни. Венчает ту плиту, из которой струится вода, дата, когда, очевидно, родник и был благоустроен: «1937».
Помнится, я тогда подумал или даже сказал вслух:
- 1937 год – один из самых страшных в истории нашей страны. В этом году огромное количество людей накрыл своими совиными крыльями великий кормчий советских народов. У нас людей швыряли в тюрьмы и лагеря, а греки в это время благоустраивали свои родники…
- Простите, что вы сказали?- на плохом английском спросил меня белоснежный толстячок, набиравший из родника воду. Это и был Ёрги. А верный Пиф сидел рядом. Так мы и познакомились. А когда узнал он, что мы русские, то широко так улыбнулся, показал белоснежные же свои зубы с диастемой посередине (говорят, что у словоохотливых и талантливых людей бывает такая только!) и пригласил к себе в дом.
Дом у Ёрги очень маленький (а иного и не могло быть! Помните, я рассказывал про его джип?), но удивительно уютный: на первом этаже просторная кухня - гостиная с камином в греческом стиле, а на втором этаже две крошечные спальни, с балконов которых открываются роскошные панорамы в разные стороны: с одного на море, а с другого на поросший лесом холм.
Сидели мы на одном из этих балконов и пили воду со льдом, а Ёрги рассказывал нам, почему они с Пифом никому не нужны. Он 37 лет работал на кожевенной фабрике в Салониках, где был у него большой дом, а в доме жена и сын. И когда они так же вот, как и мы сейчас, собирались вечерами на балконе (греки вообще полжизни проводят на своих балконах), то Ёрги ни минуты не сомневался в том, что он – самый счастливый в Элладе человек. Однажды, когда возвращался он домой с работы, на улице укусила его бродячая собака. Сходил к врачу, получил порцию уколов. Но нога ужасно долго не заживала. До сих пор на ней видны красно-синие пятна от укусов. И Ёрги уволили с фабрики. А вскоре после этого увольнения не справился с машиной его сын, и машина упала с высокой дороги. В машине, кроме сына, была и жена Ёрги – решили они проехаться к родственникам, жившим недалеко от Салоников. Вот так и остался Ёрги один. Взял себе в компаньоны Пифа, продал дом и перебрался сюда.
Рассказывал всё это он как-то удивительно мужественно, без слезы, что называется. И сидели мы, трое немолодых мужчин, и думали, наверное, об одном и том же. О том, что нет ничего важнее в жизни, чем сама жизнь, жизнь важных для тебя людей, которые и создают счастье для тебя, потому что ты создаёшь его для них. Такая вот «круговая порука»…
И такой мизерной и стыдной казалась нам утренняя радость наша от того, что купили брату греческую шубу…
4.Шуба
В этом году брату моему исполнилось 50. Вот и решили мы отметить это событие как-нибудь по-особенному. И придумали: поедем-ка мы куда-нибудь за тридевять земель, в жаркие страны, но только вдвоём, без жён, детей и внуков. И там будем вместе вспоминать детство, а я расскажу, каким он был маленьким (у нас 6 лет разницы), и как мама ругала меня, если я «плохо приглядывал за ребёнком». И пал выбор на Грецию. Не только из-за её античной притягательности. А ещё и потому, что шьют греки одни из самых лучших шуб в мире. А шуба – вполне достойный подарок к юбилею. Да и вообще, как всем нам известно от Антона Павловича Чехова, «В Греции всё есть»…
И обратились мы к своему отельному гиду с этой «юбилейной» проблемой. Оказалось, что и вовсе это не проблема, если мы заплатим 120 евро, то в нашем распоряжении будет комфортабельный автомобиль с русскоговорящим шофёром-гидом, который отвезёт нас за 300 километров по отличным греческим дорогам, покрытым жаропрочным асфальтом с мраморной крошкой, в центр пошива шуб город Касторья, который вольготно раскинулся на берегу пресноводного озера Орестиада у подножия гор. Ни минуты мы не сомневались и тут же выдали требуемую сумму. Гид уточнила, во сколько нам будет удобно, чтобы автомобиль был подан, только не очень поздно, потому как дорога неблизкая. 9 утра? Прекрасно.
На следующий день мы подошли к воротам без 5 минут 9. Шофёр уже ждал. Грека в нём выдавали профиль и несколько нехарактерное интонирование русской речи. Василий действительно оказался неплохим гидом. Сначала он держался несколько холодно и отстранённо, но потом разговорился и обстоятельно и подробно отвечал на все наши вопросы и давал комментарии тому, что проплывало за окном авто. Практически мы проехали весь север Греции с востока на запад и обратно. Приехали в Касторью. Вася сказал, что проживает в ней 10 тысяч человек, а кожевенных и меховых фабрик там 2 тысячи. Спросил, с какой целью мы сюда приехали. А когда узнал, то повёз нас в три самых известных салона, специализирующихся на мужских изделиях. Предварительно предупредил, что если вдруг нам нужно будет вернуться в предыдущий салон, то это никакого труда для него не составит.
Только в третьем, салоне господина Папандопулоса, мы нашли то, что искали. Встречал нас сам хозяин – человек суровый, но сразу чувствовалось, что надёжный.
Мы пили вкуснейший греческий кофе. И холодный кофе тоже пили. Василий предупредил нас, чтобы мы не просили чаю, потому что, «если в Греции вы где-нибудь закажете себе чай или суп, на вас посмотрят с сочувствием и решат, что вы либо больны, либо на строжайшей диете». И всё показывали и показывали образцы своей продукции. Наконец мы выбрали недлинную куртку из норки, но размера на брата не оказалось. Так ведь и это не стало проблемой! С него тут же сняли мерку и сказали, что через три дня шуба будет готова и привезут её нам прямо в отель. Нужна лишь стопроцентная предоплата сейчас. Брат пытался задавать вопросы: «А можно, чтобы…» Греки, не дослушав вопроса, отвечали: «Можно. Всё можно, сэр…»
Я решил показать им, что ребята мы смышлёные, хотя и русские, и спросил:
- А как же нам с вами связаться, если вдруг вы шубу нам в срок не доставите?
Господин Папандопулос посмотрел на меня жгучим греческим взглядом и в свою очередь спросил:
- А такое разве бывает?..
Я попросил ещё кофе.
Мы расплатились, получили в подарок меховые брелоки для ключей и отбыли восвояси.
Скажу одно: греки не совсем сдержали своё обещание. Шубу в отель нам привезли не через 3, а через 2 дня. Шикарно упакованную, в специальной сумке, с вложенными туда каталогами фирмы и сертификатами, которые мы должны будем предоставить на греческой и на русской таможнях. На греческой нам сертификат пригодился. На русской никто его даже не спросил…
Сейчас в Греции, кажется, кризис… Об этом нам рассказал Панаётис из Салоник.
5. Салоники. Панаётис
Салоникам 2300 лет. Второй по величине город Греции: здесь проживает полтора миллиона человек. И называют Салоники северной столицей. Сверху, с башен древних крепостных стен, похож город на упавшего ничком человека, широко раскинувшего руки, которыми он обхватил Термический залив. Нежным загаром на его циклопическом теле кажутся красные черепитчатые кровли города. А голову этот гигант втянул в плечи. Голова – это собор Святых Петра и Павла, построенный в византийском стиле, увенчанный круглыми византийскими куполами. Это из этих куполов потом, многими столетиями позже, вырастут купола русских храмов и станут похожими на луковки, чтобы снега наши лютые на них не задерживались, осыпались… И вообще в Греции меня не покидало чувство, что во многом эта страна – истоки России.
А Салоники город невысокий: даже девятиэтажных зданий нет. Всему причина - землетрясения, довольно частые в Греции, но люди к ним готовы и воспринимают капризы Земли довольно спокойно, «без фанатизма», что называется.
Город великолепен своими соборами, конечно: собор Святых Кирилла и Мефодия, создавших нашу азбуку, собор Святого Дмитрия, поставленный над катакомбами, где был казнён один из первых христиан Греции.
После экскурсии в этот собор я вышел на площадь перед ним и присел в тени, чтобы дождаться остальных. Рядом, на высоком каменном бордюре, ещё сидели люди, а когда подошёл брат и мы с ним негромко заговорили, один из них обратился к нам на довольно хорошем русском. И сразу стал рассказывать о себе. Зовут его Панаётис. Он грек из Казахстана. А служил когда-то в Мурманске, и ребята-сослуживцы звали его Панас. Сейчас ему 74 года, а в Греции уже 23 года живёт вдвоём с женою, потому что дети выросли и разъехались по миру: Австрия, Канада, Австралия. Сейчас жить стало совсем трудно, пенсии маленькие. Панаётис получает 245 евро. Пошёл вот сегодня в аптеку за лекарством для глаз, стоит оно 10 евро, у него с собою было только 8. А надо бы ещё хлеба домой купить…
Тут нас кликнули в автобус. Я не знал, как это сделать, но на прощание пожал ему руку и сунул в кулак 10 евро, ну, на лекарство, значит, чтобы старику ещё раз не ходить. Мы сели в автобус и тронулись, а он всё сидел на каменной ограде, зажав руки между колен, и слегка покачивал головою. О чём думал этот старик? О нашей с ним встрече? О своих детях, разбредшихся по миру? О себе ли самом? О том ли, как теперь живут там, в том месте, где когда-то была и его родина?..
Я не видел его глаз в этот момент, но почему-то думаю, что были они такими же, как у того албанского мальчика, который подошёл к нашему столу в таверне, где решили мы пообедать, и протянул нам крышку от коробки, в которой лежали дешёвые пластмассовые веера, ещё какие-то мелочи, предлагая купить что-нибудь из этих «богатств». Я спросил его по-английски: «Ты грек?»
«Ноу, сэр, албан»,- именно так он ответил. Я протянул ему 5 евро, а он мне, растерянно, всю коробку. Наверное, все его «сокровища» столько не стоили. Я покачал головою, давая ему понять, что ничего покупать не намерен. Он кивнул мне как-то мелко и наспех. А в глазах моментально пронеслись все чувства: удивление – благодарность – испуг (а вдруг это злая шутка, и сейчас отнимут?). На «благодарность» было отведено меньше всего времени. И убежал.
У маленького мальчика и старика глаза были одинаковыми. Именно по этим глазам было понятно, что в Греции кризис…
Кризис, хотя по-прежнему великолепны водопады Эдессы – городка маленького, уютного, с кривыми улочками, то поднимающимися в гору, то бегущими вниз. Городка, где так много воды, что она течёт по каналам даже под жилыми домами и странно грохочет и ухает. Городка, где туристам показывают небольшой каменный мостик над нешироким каналом. Построен тот мостик в 14 веке, и если смотреть на него и его отражение в воде, то вместе образуют они идеальный круг.
В Греции кризис, но по-прежнему фантастически прекрасны тёплые радоновые водопады Аристеи – «всегреческой здравницы», а когда-то – только императорские купальни. А при выезде из неё вам непременно покажут несколько корявых, похожих на пушкинский анчар оливковых деревьев, которые были посажены ещё в тринадцатом веке, но плодоносят до сих пор, несмотря на греческий кризис.
И, несмотря на кризис, почти в каждом отеле для вас проведут «Греческую ночь»…
6. «Греческая ночь»
Каждый четверг в нашем отеле такие ночи проходили. Начинается действо в десять часов вечера. Часа за два до начала приезжают два музыканта: один из них сидит за синтезатором, а второй играет на бузуки – греческая разновидность мандолины. Оба поют хорошими мужскими голосоми. Поют красивые греческие песни. А потом Макис, хозяин нашего отеля, человек лет пятидесяти, начинает танцевать. Потом танцуют коллективные танцы вместе с женщинами, ставят женщин на столы, и они танцуют уже там. Затем вовлекают в танец и всех отдыхающих. С ними, конечно же, танцуют «Сиртаки», хотя это и не национальный греческий танец: он был придуман и специально поставлен в 1964 году для голливудского фильма «Грек Зорба».
Но самое удивительное – в конце, далеко за полночь, когда в центр круга выходит брат хозяина Димитрий – лысый сухой человек в возрасте за пятьдесят. Вокруг него из специальных баллончиков разливают какую-то жидкость, она начинает пылать, а он танцует в круге. Один. Какой-то странный языческий танец…
И есть в этом танце всё. И угасающие силы немолодого, но мудрого мужчины, и сдержанная страсть человека, знающего, что такое любовь, и национальная гордость эллина, помнящего, что это именно его народ стоял у истоков всей европейской цивилизации.
Сначала он приседает на корточки, низко-низко, к самой земле. Медленно ритмично покачивается. И что-то рисует руками в воздухе. И чувствуешь, что это рассказ о детстве, о его матери, самой доброй и красивой. Рассказ о мужественном отце, защищавшем своего сына. Потом мальчик становится юношей. Движения танцора более порывисты, какие-то даже угловатые. Он мечется во все стороны и постепенно всё более и более начинает верить в себя самого. А потом – рассказ о взрослой жизни, такой тяжёлой и такой прекрасной одновременно. Но нет во всём этом отчаяния, нет растерянности и безнадежности, несмотря на то, что сейчас приходится жить не благодаря чему-то, а вопреки…
А в конце танца Человек куда-то идёт… Я не знаю куда, но точно знаю, что идёт он к Счастью!..
23.07.2013.