Как много в этом звуке!.. 10

Леонид Ременюк
92


… Хрущева подняли с постели в четыре часа утра. Чей-то кричавший женский голос, умоляя о помощи, истошно звучал в телефонной трубке на смеси русского, испанского, английского языков: «… Через два часа в крепости под Мадридом… будет расстрелян мой муж, … член ЦК компартии Испании… Хулиан Гримау… Я уже  обращалась к президенту США и папе Римскому… Последняя надежда на Вас…»
И в Мадрид полетела срочная  правительственная телеграмма: «Его Высокопревосходительству генералиссимусу Франсиско Франко.
Исходя из гуманных  соображений, во имя высших идеалов человечества я обращаюсь к Вам с просьбой отменить смертный приговор истинному патриоту Испании Хулиану Гримау. Мир будет признателен Вам за такой благородный и гуманный акт».

Хрущёв
Москва, Кремль

… На рассвете, в шесть часов утра Хулиан Гримау мужественно встретил  последний день своей жизни.
… Ранее московское утро.
Я сижу в вагоне поезда  метро. Еду на занятия в институт. На коленях у меня  свежий номер «Правды» с текстом правительственной  телеграммы на первой странице.


93


«О сумерки на тихом берегу,
в лесу сосновом около Равенны…
О сладкий час раздумий и желаний.
В сердцах скитальцев пробуждаешь ты
заветную печаль воспоминаний,
и образы любимых, и мечты…»

Байрон
«Дон Жуан»
Мне было лет 11, когда однажды летом я услышал по Всесоюзному радио сообщение корреспондента ТАСС из итальянской столицы. Он рассказал о массовом митинге трудящихся на одной из площадей Рима, на котором выступил лидер коммунистов Тольятти.
Неожиданно справа раздались выстрелы. Раненый, падавший Тольятти успел выкрикнуть:  «Спокойно! Без паники! Враг находится справа!» Накануне, в мае 1947 года, премьер-министр христианский демократ Де Гаспери спровоцировал правительственный кризис   и добился исключения коммунистов и социалистов из первого послевоенного правительства, встав на проамериканские позиции…
Если выйти из Алексеевского  студенческого городка и идти тротуаром  по левой стороне проспекта Мира, то неизбежно можно  наткнуться на стройку. За высоким деревянным забором  строился жилой дом. А на самом заборе, его наружной стороне, кто-то из предприимчивых сотрудников ближайшего  отделения почты  повесил «Литературную газету» в двух экземплярах: лицевой стороной и внутренней. Однажды днём, гуляя по проспекту, я подошёл к забору и  стал просматривать содержание номера. На внутренней  его странице красовалась  большая статья  собственного корреспондента газеты в  Италии, журналиста-международника Евгения Амбарцумова. Ах, это завораживавшее  название статьи: «Жаркое лето в Риме»! И я погрузился в неё.
Автор увлекательно рассказал не столько о нестерпимых погодных условиях в городе, сколько о жарких  дискуссиях в итальянском парламенте по вопросам бюджетной  политики  правительства. Об этом Амбарцумов  судил по материалам  местной печати, по  реакции римлян  в магазинах, на рынках,  в почтовых отделениях, на городском транспорте. Однажды днём он пошёл  во дворец  Монтечиторио, где заседала  нижняя палата  парламента                – палата  депутатов, чтобы лично убедиться  в своих наблюдениях. Но у входа во дворец его не пустили на заседание  палаты. «Почему?», - удивлённо спросил он. «Я буду наблюдать за обсуждением бюджета с балкона. Там же есть  немало журналистов, аккредитованных в Риме», -  и он показал своё корреспондентское удостоверение.
«Вы без галстука», - сказал ему пожилой служитель.
«Помилуйте», - ответил Амбарцумов. «Какой галстук?  На улице плюс 38 градусов по Цельсию». «Такова традиция», - настаивал служитель.
«Вы же идёте в парламент Итальянской Республики, а не в ресторан», - сказали журналисту. Пришлось уйти, а на следующий день,  в такой же час, Амбарцумов явился во дворец Монтечиторио в строгом чёрном костюме с серым галстуком  на белой рубашке. «Проходите, синьор», - улыбнувшись, сказал тот же самый  сотрудник охраны…
И ещё трижды редакция «Литературной газеты» публиковала  продолжения статьи Амбарцумова под тем же самым  названием, и каждый раз я спешил к забору у стройки и,  читая, наслаждался  мастерством журналиста…
Прошло много лет. Я уже жил и работал в Луганске. Как-то, в выходной день, в начале 80-х годов зашёл в книжный магазин и увидел  на рекламном стенде  новинку: Джорджо Амендола «Выбор на всю жизнь». Книга сопровождалась послесловием Евгения Амбарцумова. Нахлынули московские воспоминания о некогда прочитанной большой статье советского журналиста в «Литературной газете». Купил книгу, прочитал её. Она наполнила меня ощущением света в пушкинском восприятии: «Печаль моя светла…»
В воспоминаниях Джорджо Амендолы давалась широкая панорама итальянской  действительности 20-30 годов ХХ века. Ветеран Итальянской  коммунистической  партии рассказал о том, как сын буржуазного политического деятеля  (его отец был министром) стал убеждённым коммунистом.
«В непрерывной  политической борьбе», - признавался Амендола, - «я обрёл ту долю человеческого счастья (лучше сказать - света), которую может дать жизнь, пусть со своими горькими  событиями и жестокими страданиями… А разве может  быть счастье без боли, без усилий, без жертв, без борьбы?  Через страдания к радости, говорил Бетховен…»
Наконец, книга Амендолы – это повесть о любви. Итальянец Джорджо и француженка Жермен полюбили друг друга  с первого взгляда, с первой встречи, как в рыцарском романе или в знаменитом фильме Рене Клера «Под крышами Парижа». Они пронесли это поэтичное чувство через всю свою долгую жизнь и умерли в один и  тот же день,  как в старинном романе  или в легендарном  итальянском фильме «Ромео и Джульетта».
За несколько дней до кончины Амендолу посетил в онкологической больнице президент Итальянской Республики социалист Алессандро Пертини, которого  подружили с Амендолой ссылка, горячие споры  и единство в антифашистской борьбе. Амендола  сказал ему, глядя в даль: «У меня больше  нет надежды, Сандро. Теперь надо идти навстречу смерти со светлым спокойствием в душе».

Сомерсет Моэм
«Подводя итоги»
 
«В молодости годы тянутся перед нами бесконечно длинной вереницей, и трудно осознать, что они когда-нибудь минуют. Мы знаем, что все люди смертны, но в сущности это остаётся афоризмом и абстракцией, пока мы не поймём, что по ходу вещей и наш конец  не за горами. Было бы досадно уйти из жизни, не написав этой книги».