Мы с Лилиэн часто навещали Эладу в ее скромном жилище. Помогали ей по дому, помогали справиться с тоской и одиночеством. Только с ее болезнью ничего нельзя было поделать. Да она и не хотела. Ее лицо будто бы молодело с каждым днем, что было очень странно в ее состоянии.
– Он ждет меня, – чуть улыбаясь, говорила она. – Скоро все будет на своих местах. И не печальтесь! Не надо печалиться! Лили, дорогая, не надо плакать! – Лилиэн смущенно отворачивалась или прижималась к моему плечу. – У тебя красивый и сильный муж, с ним ты не пропадешь. Не каждый, далеко не каждый способен на то, что сделал он. И Бог вас не оставит.
Да, спустя какое-то время после похорон, мы с моей любимой Лили поженились. Я мялся, похороны все-таки совсем недавно прошли. Но на этом настояла Элада.
– Ну и что, что только прошли, – упрямо говорила она, сверкая голубыми глазами, – Пора уже дать бой смерти, этой противной костлявой старухе! И платье, мое платье. Не пылиться же ему в шкафу? Лили, оно как раз по тебе. В нем ты будешь просто ангелочком! И ребеночка рожайте, я хочу успеть на него посмотреть… А дом свой я вам оставлю, что вам по съемным квартирам бегать? Родственников у меня все равно нет. Да и если б даже были… Вы для меня теперь будто дети, хоть и не старше меня самой. В вас мое будущее. И Кристиана.
Уже цвела румяная весна, когда у нас родился мальчик. Темненький и синеглазый, хоть ни у меня, ни у Лили в роду таких не было. Над именем думать не пришлось. Элада умиленно плакала, когда он, играя и широко улыбаясь, дергал ее за нос. А вскоре мы перебрались жить к ней. Конечно, дом изменился до неузнаваемости. И не в ремонте дело – в нем поселилась жизнь. Чистые женские голоса, веселый смех ребенка и мое притворное ворчание. Куда же без него?
– Верджин, могу ли я тебя кое о чем попросить? – как-то вечером сказала Элада, когда Лилиэн с малышом Кристианом мирно посапывали в спальне. Я поднял глаза от книги и встретил светлый, но печальный и очень усталый взгляд. В этот момент она была удивительна хороша: длинное струящееся белоснежное платье скрадывало ее худобу и болезненный вид. Даже щеки казались порозовевшими, а глаза были точно такими же ясными, как на той старой фотографии, которая, кстати, теперь стояла в красивой рамочке на комоде. Волосы были красиво убраны и немного кудрявились. Наверное, это Лили постаралась.
Тихий тревожный ветерок шевельнул белую оконную занавеску. А женщина продолжила, не дожидаясь моего ответа:
– Отведи меня на это озеро. Пожалуйста. Я хочу побыть там.
Молча я поднялся с кресла, направился в прихожую. Мне не нужны были вопросы, чтобы понять ее. Меня самого неудержимо влекло туда. Почему-то там намного яснее ощущалось присутствие Кристиана. Только одно мне не давало покоя – глаза Элады. Глядя в них, я думал об удивительно ясной погоде перед свирепой грозой. Даже ее спокойствие и красота не могли затмить мой вдруг открывшийся внутренний глаз. Глаз, который после всего пережитого улавливал незримое обычным зрением присутствие смерти…
– Все хорошо? – неуверенно спросил я, накидывая на плечи женщины тонкую кружевную шаль, которую она нервно теребила в руках, пока я искал ключи от дома. Элада кивнула и взяла меня под руку. И мы пошли.
Небо всеми красками разукрасил волшебный закат. Такой красоты мои глаза еще не видели. У самого горизонта было светло-янтарное пятно, выше – розоватое, с темно-фиолетовыми полосами. А еще выше, над самыми нашими головами, небо было иссиня-черным, будто грозовая туча. Но чудесный запах раннего лета не успокоил моей тревоги. Сердце испуганно сжалось, готовое ко всему. А моя спутница наслаждалась открывшимся нам почти неземным великолепием.
– Вот это да, – благоговейно прошептала она, остановившись у замшелой груды камней. Той самой... – Вот это красота.
Действительно, озеро было просто неузнаваемо. Безмятежная гладкая поверхность отражала потрясающее воображение закатное небо. Было вдвое больше красок, полос, пятен и чего-то тонкого, неуловимого, наполняющего сердце каким-то неописуемым восторгом. Края водоема были густо усеяны розоватыми кувшинками, по поверхности легко скользили водомерки.
Элада села, а потом и легла на густое травяное покрывало, коснулась кончиками пальцев воды, закрыла глаза. Я сел неподалеку, невольно залюбовавшись ею. В голове не укладывалось, что эта молоденькая женщина, эта красавица, страдает. Воздух был наполнен грустным перекликанием цикад, и от этого мое волнение лишь усиливалось.
– Я уйду завтра. И мне немножко страшно, – тихонько вымолвила она. По моей спине пробежал холодок. Этого момента я боялся все эти дни. Наше счастье было таким хрупким… Тут же вспомнилось, по сколько таблеток она выпивала за день, чтобы унять страшные боли, которые переносила удивительно стойко, даже не жалуясь. Лишь изредка бывали дни, когда она совсем не вставала с постели, молчала, отвернувшись лицом к стене. Тогда мы с Лили не отходили от нее ни на шаг, хоть она и не обращала на нас ровно никакого внимания, будто нас и не было. Наверное, боль была просто невыносимой.
Я молчал, не зная, что ответить, как утешить.
– Еще совсем чуть-чуть – и я буду вместе с ним, – мечтательно выдохнула она, проведя пальцем по зеленому лепестку кувшинки. – Сегодня ночью он приходил ко мне во сне. Я очень боюсь умереть… некрасиво, понимаешь? – Она вопросительно подняла на меня сухие спокойные глаза. Да, я понимал. Я сам боялся этого: лежать в мокрой, пропахшей болезнью постели, хрипеть в беспамятстве с пеной у рта, не видеть ни лиц близки и любимых людей, ни света за занавешенным желтым окном.
Я кивнул. Элада снова обратила взор на безмятежную, как и она сама, воду. Легкий ветерок нежно перебирал ее кудри, белый, будто светящийся, шелк платья.
– А он сказал, что все будет хорошо, – прошелестел ее голос. – Он будет помогать мне, как ты тогда – ему. У тебя великое сердце… Ты только не грусти сильно, ладно? – Тут ее голос все же дрогнул, она проиграла в борьбе с естественными для человека в ее положении чувствами и тихо заплакала. Я придвинулся к ней, крепко прижал к себе. Она вся дрожала.
Закат угасал, уступая место голубоватому сумраку, а мы так и сидели, глядя на темнеющую гладь озера. Тут нас укрыло странное такое спокойствие… Элада подняла голову и указала мне куда-то вперед.
– А вот и Кристиан, – улыбаясь, сказала она. Я никого не видел, но необъяснимое чувство, переполнившее мое сердце, подсказывало мне, что она права. – Видишь? – Я отрицательно покачал головой, тогда Элада сказала: – Он говорит тебе, чтобы ты больше не думал о его убийцах, они заплатили сполна за свои злодеяния.
– Что он с ними сделал? – беспокойно спросил я, вспомнив страшные явления ночного призрака.
Элада мягко улыбнулась и сжала мою ладонь.
– Ничего. Они просто попали в тюрьму. Навсегда. На них ведь многое уже висело.
Я облегченно вздохнул и прикрыл глаза. Тяжкий камень медленно откатился от моего сердца.
– Спасибо тебе, Верджин Белл. И всей твоей прекрасной семье. Спасибо. – Глядя мне прямо в глаза, сказала Элада. – Не говори ничего, твои поступки намного ярче слов. Будь таким же, кокой ты есть. И не жалей умерших, они счастливей живых. По крайней мере, когда души их свободны. Это сказал сейчас Кристиан. И так думаю я.
Я молча стер рукавом выкатившуюся из глаза слезу. Всего одну.
Женщина поднялась, я вслед за ней. Путь домой был короток и молчалив. Когда мы пришли, Элада крепко-крепко обняла меня, зашла поцеловать Лили и маленького Кристиана, потом бесшумно удалилась в свою комнату. Удивительно прямо, будто была совсем здорова. Ее тонкая фигурка в белоснежном струящемся платье еще долго стояла у меня перед глазами, когда я лежал в постели рядом с Лили. Вокруг нее ярко светился белоснежный ореол…
А наутро она уже не дышала. Похоже, ушла во время сна: легко, спокойно, не так, как боялась. Ее глаза были закрыты, а губы будто бы еле заметно улыбались.
А мы остались жить. Только совсем не теми людьми, которыми были до этого. Мы стали взрослее и еще сильней привязались друг к дружке и к Кристиану. Мы были больше, чем просто семья. Мы были единым целым.
Воспоминания о тех временах тяжелы, да. И мое слабое теперь здоровье часто напоминает об этом, и до сих пор каждый шорох в ночном доме вызывает у меня неудержимые приступы паники. Но это все мелочи. Ведь свет наших сердец и ясные глазки нашего единственного сынишки были во сто крат сильней. Сильней ночи, сильней страхов, сильней старых ран, что уже давно зажили, но иногда все же болели и кровоточили. И лица Элады и Кристиана, счастливо смотрящие на нас со старой потрепанной фотографии, всегда были светлым духом, хранящим нас от всех бед. И сами мы будем беречь наш маленький, хрупкий, но по-настоящему бесценный мир. И вы берегите себя… пожалуйста.
Верджин, Лилиэн и Кристиан Белл, вместе навеки.