Д Р У Г (Дим Хусаинов) / Проза.ру

            Д Р У Г

Материала хватит ещё на одну книгу, но перечитывая ловлю себя на том, что не всем она будет интересна. Сейчас такие книги мало кто читает. Они старомодны, хотя теперь вообще мало кто читает. Для молодежи я и вправду скучноват. Толи из-за возраста, то ли время такое, что все изложенное мною смотрится как-то однобоко, и герои мои, в основной массе, люди одинокие. Они у меня выходят, как покинутые и забытые остальными. Но сам я полагаю, что все происходит именно так и в жизни. Многие годы боролись, чтобы мы перестали быть «серой массой», чтобы каждый выделялся своим ярким индивидуализмом, не дали погибнуть в себе то настоящее, неповторимое и бесподобное. Надо было, наверное, приучить нас выделять живущих рядом, а не выделяться самому. Кто в чем не повторим, тот в такой услуге и не нуждается. В результате мы просто разобщились и каждый «бесподобный» варится в собственном соку, уверенный в том, что со всеми вместе утратит свою индивидуальность , перестанет блистать своей бесподобностью. «Серая масса», однако, как была, так есть, но не стало общности. Именно эта масса пройдет возле могил, снимая шапки, тогда как «бесподобный» прошагает, вечно помнящий о своей неповторимости, покуривая сигарету. Как бы и возле твоей могилы нам не прошлепать, Ваше Величество Сострадание.
Нет теперь такого, чтобы человек шел делиться своими бедами и радостью к соседу, коллеге или просто к знакомым. Он теперь выше других, и боится мнения остальных (себе подобных не говорю – он бесподобен). Вот и сидит этот индивид перед телефоном доверия и рассказывает невидимому психологу, который сам одинок и не знает с кем поделиться своими бедами. И дело тут в том, что в телефон доверия он обратился не потому, что ему помогут, а потому, что сохранится анонимность. Он, этот телефон, пришел в наш быт оттуда, где общество утратило самое ценное – общение. Люди, если перестали помогать друг другу, обречены и столь модная профессия – психолог должна изучать различные ситуации и выдать кому нужно советы по их искоренению. Ты там будешь значится всего лишь как клиент.Облегчать души нужно многим, только анонимность разве не означает только лишь то, что еще один человек знает о твоих проблемах. Только и всего. А где друзья, товарищи? Или теперь это «комиссарское» слово «товарищ» не для индивида? Теперь мы господа?
Наверное, есть у многих настоящие друзья, не может, чтобы не было. Только этих счастливчиков очень мало. Теперь друзья в «одноклассниках», которые ставят в свои страницы фотографии любимых котов или ролики с «позитивчиками». Я сам часто выхожу туда, общаюсь многими и мне нравиться иметь собеседников, только друзьями настоящими мы не станем.
Никогда не замахивался судить время, поскольку знаю, что занятие это бесполезное и, в конечном итоге оно нас судит, а не мы его. Однако, даже копошиться в своем времени надо, чувствуя рядом и вокруг себя людей, пользуясь таким прекрасным орудием, как наш язык и доверяя ближнему все то, что творится внутри тебя. Многие мои герои одиноки именно по той причине, что нет рядом человека, кому можно было хотя бы довериться. Настоящих друзей бывает мало, у всех у нас столько проблем, не то, чтобы принимать чужие, своими бы разобраться. И все же они есть! У меня тоже был настоящий друг…

Был февраль месяц, когда из Свердловска позвонили знакомые, что умер мой друг Валентин. И не просто умер, а повесился. Как возможно такое?! Не могу найти слов, чтобы описать свое состояние, как воспринял такое сообщение. Как могло случиться такое, что его больше нет? Разве же возможно такое?! В голове творилось непонятное - одни вопросы и не одного ответа. Такой друг бывает один на всю жизнь. Это место теперь будет всегда пустовать, и мне его не будет хватать всегда. Жена моя, Вера так же искренне любящая его, была не меньше моего огорчена, сидела не в силах переварить такое и молчала. Мне не сиделось на месте, ходил из угла в угол и едва дождался наступление утра следующего дня. Перед глазами стоял всегда улыбающееся лицо Валентина, будто живой глядел на меня сквозь стекла своих очков и как будто снова пел, подыгривая себе на гитаре:
Далеко за далью синей,
Где-то в городе нешумном…

Едва войдя в кабинет, я написал рапорт на внеочередной отпуск, в чет будущего, на три дня. Вместе с выходными наберется все пять дней, которых мне хватит, чтобы попрощаться с другом. Написал «по семейным обстоятельствам», и это было чистая правда.
Михаил Федорович, заместитель начальника по оперативной работе, как человек курирующий службу оперов, знал состояние моих дел и дал своё разрешение выехать на похороны, а ,возможно, просто побывать на его могиле. Сообщение я получил по телефону, как говорят, через третьи руки и, надо полагать, с опозданием. В голове продолжались роиться разные мысли, одна из которых не давала покоя особенно.
Я возомнил, что 30—летнего мужчину полного сил, так сильно любящего двух своих дочерей, могла довести только его жена – Вера (они с моей женой были тезками). А какая ещё может быть причина, думал я. Он так любил жизнь. Вера его была красива, пышными формами и нравилась многим. Я, из их рассказов знал, как он добивался её любви, будучи однокурсником Троицкого медучилища, и как она – потом ответила согласием. У них росли две дочки, старшую Анюту я так любил и привязался к ней, еще будущим холостым. Вторая у них тогда ещё не родилась. Они жили под Свердловском в селе Горный Щит, где Валентин работал, как участковый врач. У них и в семье разговоров о порядках медучилища было много, жили, имея общие и нормальные воспоминания. Даже мухами воевали летом, вспоминая бывшие студенческие лозунги: «Уничтожайте мух, рождаемость снижайте, уважайте русских воробьев». Всё, казалось, было нормально.
Теперь они жили возле Троицка в поселке Кумысном, и мне предстояло проехать маршруты: Егоршино-Свердловск, Свердловск-Челябинск, Челябинск-Троицк. Ехал я весь вечер и всю ночь. Торопился, надеясь на свежесть сообщения, пытаясь успеть к похоронам. Грешен, выпивал всю дорогу и задавался одними и теми же вопросами. Вспомнились его слова, как они с Верой встречались у двух берез, растущих из одного корня, целовались, давая обещания, и ходили туда, даже после женитьбы. В затуманенную от спиртного и разгоряченную от этих мыслей голову, приходила мысль – найти эти березки, спилить их под корень, как символ обманутых надежд друга, побыть на похоронах и вернуться обратно.
До села, где он жил с семьей я не поехал, а пошел к его родителям, проживающим в самом Троицке. Вместе с отцом, которого все звали «Батяня» и матерью «Крохой» проживали еще двое сыновей. Старший Олег, работающий киномехаником и младший Саша, который заканчивал школу. Дочь их Людмила жила где-то в Уфе. Итого, вместе с Валентином, четверо детей, которые жили дружно и счастливо. Батяня был художником-оформителем на железной дороге, но в свое небольшой мастерской успевал писать картины, занимался гравировкой, составлял эскизы памятников-указателей для всех станций в округе и даже писал эскизы и декорации для местного театра. Две из его картин, Валентин, подарил мне и моей сестре. Сестре досталась картина по мотивам песни «Он упал возле ног вороного коня». Конь и воин, лежащий на земле, рисованы такими штрихами, расплывчато, разным колером из таки цветов, от которых, казалось, пахло порохом. А рядом воткнута в землю сабля. Очень красивая картина. А я тогда не стал дождаться, когда Батяня закончит «Неизвестную» Крамского и выпросил подарить именно такую, какая она была недорисованной. Оставалось дорисовать надменность к «неизвестной», и она была какой-то доброй барышней. Надменность и дворянскую кость я не дал доделать, взял какая она была. Можно сказать – выпросил. Фрагменты открытой кареты, одежда и руки в муфте – все исполнено один в один, а сама барышня добрая. Она потом долго висела у меня дома, а мои дочки назвали её «Мадам Фу-Фу».
Мне еще с первого приезда было известно, что Батяня женился на Крохе в Армии во время службы в авиации. «Свадьбу играли среди служивых, выпивая из алюминиевых кружек».
Были ли похороны и когда, я не знал и терялся, как объявиться ранним утром. Тем более, в окнах квартиры света не было. Выходит, не успел, подумал я.
Дверь открыл сам Батяня, который был бесконечно рад моему приезду и весь сеял от удовольствия. Поднялся и младший Саня, которого я, уже не помню почему, звал Дубровским. Он также ничего кроме радости не источал, и похоже, мой вопрос прозвучал для них совсем непонятным образом.
- Что с Валентином?
- Что с Валей, - переспросил удивленно Батяня, - а что с ним должно было случиться? С ним все в порядке, но ты разве не знаешь, что они живут отдельно?
- Так, он живой?- Этот вопрос совсем сбил их столку.
Я долго не мог прийти в себя, несколько раз повторяя свой вопрос, и еле успокоился. Вернее мне захотелось срочно увидеть его и убедиться воочию, словно родные ему люди могли шутить таким образом.
- Живой, значит? - не выдержал я и чуть не расплакался, как ребенок. Только в тот момент я окончательно понял смысл слов «отлегло», «камень с души». Сколько было думано и передумано за эти сутки. Сколько пережито.
Позже мы перешли на кухню, засуетилась Кроха, и это был настоящий праздник. Мне теперь казалось, что мой друг и вправду вернулся с того света.
- Через час-полтора заявится твой «покойничек», - успокаивал Саня-Дубровский.
Он был младшим в семье, но уже перемахнул за 15-летний рубеж, а шустрый, сладу нет. Чуть позже, уже вслух, я пересказал возможный вариант такой «накладки». Где-то около двух месяцев назад действительно покончил собой наш общий с Валентином друг Виктор. Он разошелся с женой и жил среди «свободных художников» в брошенном старом особняке чуть ли не в центре Свердловска. Кого там только не было. Там жили непризнанные художники, музыканты различных течений, занимающиеся художественными фотографиями и просто пришлые, кому было интересно быть с ними. Там пели голосами Демиса Русоса, Высоцкого, вешали на голые стены различные картины, которые не возможно как-то назвать, но, в то же время, с точки зрения «тонкого искусства» можно обозвать как угодно. Им отключали свет, канализацию, выгоняли нарядом милиции, но они возвращались снова. Там и покончил собой Виктор, очень хороший человек и наш приятель. А может, и подвесили, народ там жил мутный. Уже после его смерти, всю эту братию прогнали окончательно и начали сносить стены, огородив здание и выставив сторожа. Видимо, кто-то из общих знакомых подумал, что я переехав из Свердловска в город Артемовский, был не в курсе о смерти Виктора и передал через других, что повесился мой друг. А тот другой уже уточнил моего друга, по своим данным. Вот мне и передали уже конкретный вариант- «повесился его друг Валентин». Разве я мог что-либо анализировать в таком состоянии, получив это известие? Я спешил с одной лишь надеждой – успеть к похоронам.
Позже подъехал и сам Валентин и , наверное, был удивлен такому крепкому объятию друга. Он долго молчал, когда объяснили и сказал единственное слово: «Козлы», и поехал на той же «скорой», на которой подъезжал, чтобы отпроситься на свои похороны у начальства станции «Скорой помощи». Кроха, выставляла лучшие закуски.
- Не надо расстраиваться, - подытожил Батяня, - эта весть, по приметам, означает, что ты, Валя, теперь всех переживешь.
Потом мы с Валентином поехали в его село, где продолжали праздновать его присутствии среди живых, смеялись, вспоминая мою свадьбу. Свадьбу мою играли в нашей деревне, куда приехали полным автобусом из Свердловска, где сосчитались браком в Чкаловском районном ЗАГСе. На повороте от шоссе в сторону деревни, наш ждал другой автобус и машины, которые сопровождали до дома, где я вырос.
Валентин был свидетелем со стороны Веры, а с мой стороны - ее подруга Маруся. Сестры мои и родителя подготовили для свадьбы все, и она удалась на славу. Гуляли два дня, а кое-кто остался на третий. Это действительно незабываемое для меня событие, превратилось таковым и для гостей. Кое-кто и сейчас вспоминает. Мы с Верой жили в одном общежитии, где и познакомились, а потому гостей оттуда было много. Одна из них по имени Лариса попала в список гостей помимо нас, ибо списки составляли многие и включали туда тех, кто оказывал помощь для бракосочетания. Как их не пригласишь?
А мои родные не могли не пригласить двоюродного брата Рому из Челябинска, с которым мы росли вместе. Рома был парнем видным и охоч до девушек. Очень уж он их любил!
Одним словом, еще было светло, и все высыпали в наш просторный двор для танцев. На крыльце остались мы с молодой женой, сестра Марина и к нам вышел мой отец. Стоящий рядом отец, видимо, решил поздравить нас еще раз, сказать слова напутствия, и я убавил звук магнитофона «Лира», стоящего рядом. В это время открылась калитка ворот и вошла полностью обнаженная Лариса и последовала к рыльцу, чтобы войти в дом. Она, не совру, была хорошо сложена, и несла свое голое величество свободно, ничем не прикрываясь, естественно и красиво, в меру виляя замечательно скроенными бедрами. Музыка едва была слышна, а пары и вовсе остановились и стали как вкопанные, уставившись на такое явление. Отец мой, у которого отвисла челюсть, едва смог выговорить:
-Чья эта дочь?
Вопрос прозвучал глупо, но ему простительно, он был в полуобморочном состоянии. Мы с сестрой закрыли его от этого «прекрасного создания» и пытались уговорить, что все это показалось. Он, врубился тоже и сделал вид, что поверил нам.
Конечно, было бы неплохо, если Всевышний дал этой Ларисе не только красивую фигуру, но и немножко ума. Она имела возможность забрать свою одежду у Ромы, который сам за деревней перепугался, что так может обернуться и предлагал ей одеться. Нет, она гордая и скрывать ей нечего. Так выразила своё «Я обиделась». Сестры, конечно же, снабдили её всем необходимым и оперативно выпроводили до автобусной остановки. Вскоре танцы возобновились, общее веселье переполняло всех, и о ней уже забыли или делали вид, что забыли. Валентин уже на другое утро сидел в центре двора в белом халате возле бочки с щербаковским пивом и наливал всем и во все подставляемые емкости за символическую цену и кричал:
- Кому пива?! Подходи все, у кого башка «боба»!

Епанешниковы оставались после свадьбы еще на пару дней, и мы ходили по грибы. Вернее было бы сказать на свидание с лесом, прихватив шампанское. Худо-бедно ведро груздей мы набрали и сели на краю оврага разговоры разговаривать. Валентин тут прервал свой монолог и проговорил: «Марина – ты девушка видная, а вот ноги замарала». Только тут я заметил, что он встал на корточки, и моет шампанским ноги моей сестры Марины. Во время, надо сказать, заметил. Вырвал, полбутылки ещё оставалось.
С тех самых пор он вспоминал про эти случаи при каждой нашей встрече.
- Нет, братан, ни у кого такой свадьбы не было. Хороша была девка, до сих пор перед глазами стоит. А какая была попка! Какая попка!
- Вот-вот, - говорила, смеясь, его Валентина, - все кавалеры дам своих побросали от столбняка. Поди, до сих пор двор отмыть не могут от мужской слюны.
Воспоминаний о нем было множество, но излагать все не собираюсь. Валентин был очень веселым парнем и любил побалагурить.
Провожал меня до станции сам «покойничек», и ехал я домой в таком хорошем настроении, что на душе было легко и покойно. Расскажи кому – не поверят. Бывает же такое.
Кто мог знать, что эта была нашей последней встречей.

На этом веселые моменты нашей дружбы заканчиваются, ибо веселое всегда идет рядом с грустным, как жизнь со смертью. В воспоминаниях наших почти нет случаев о тех, кто родились позже нас, хотя не менее нами любимы. Мы запутались в своих проблемах, которые копились десятилетиями, в течении которых перехоронили многих любимых нами людей. Видимо, настает время жить воспоминаниями. Так устроен мир. Не знаю, успею ли я смериться с такой постановкой вопроса до наступления последнего своего дня, но переживать есть о чем и о ком, и эти переживания будут со мной до конца. Этих переживаний накопилось столько! Порою кажется, что они останутся даже после меня.       Вот я опускаю на полотенцах тех, кто были моими родителями, сестрами, братьями, племянниками, зятьями, или принимаю их внизу, чтобы уложить в нишу поудобней, а потом поднимаюсь, отойду, чтобы смотреть, как бросают туда комья земли. Остаются: могильный холмик, память и переживания.
Вот я сижу на полу своей квартиры, обнимая бездыханное тело любимой жены и ору : «Вера, не покидай нас!», но тщетно.
Это удивительно, что до сих пор не разорвало сердце и я продолжаю жить после всего этого.
Прошло много времени, как я съездил на «похороны» друга и уже был уверен, что слова Батяни, сказанные Валентину «всех переживешь» сбудутся, знал, что он развелся с Верой и теперь живет с другой. Жизнь на месте не стояла.
Буквально на днях я решился найти кого-нибудь из Епанешниковых по Интернету и в одноклассниках вышел на Сашу – Дубровского, проживающего нынче в городе Магнитогорске. Его я , конечно же, не узнал, но по фотографиям различных самолетов и людей в летной форме догадался – он! Я знал, что Саня окончил авиационный техникум, еще что-то и служил пилотом гражданской авиации. Александру Епанешникову уже 53 года. Он давно набрал свои лётные часы, вышел на пенсию и служить где-то в охране. Первым вопросом, когда связались, естественно был вопрос о Валентине, было жаль, что у него нет своей странички. Ответ огорчил меня до такой степени, что по сей день не могу прийти в себя.
УМЕРЛИ: Батяня с Крохой; умер брат Олег; умерли Валентин и Вера. Остались из их семьи лишь Александр с Людмилой.
Достаю их семейную фотографию. Здесь они все поместились на диване, все улыбчивые, добрые и родные мне люди. Только Саня-Дубровский сел посреди, вытаращил глаза и показывает дули перекрещенными на груди руками.. Ему лет пятнадцать, не больше. Такими они сохранились в моей памяти.
Валентин , со слов Александра, начал пить, остался снова один и, похоже, приобщился к наркотикам. Причина смерти – рак. Видать, друг мой, знал об этом, но никому не стал говорить, а водка с наркотой давали ему возможность дотянуть до последнего дня. Он был медик, и этим все сказано.
Не сбылись твои слова, Батяня. И что особо мне обидно, что в течении тех пяти лет, когда я жил один, мой друг был так же одинок и доживал последние свои годы. И кто же я после этого? Можно ли такое простить? Эта наша разобщенность, когда каждый варится в собственном соку, вещь страшная и непростительная. Испытал на себе и больше не хочу. Нам с другом, будь он рядом со мной, было бы легче.
Прощай, друг мой. Теперь мне придется точно побывать на твоей могиле, накладок больше не будет. Такое дважды не повторяется.