The Desert Year

Мадали
        Жара. Трудно вообразить, насколько жарко. Термометр услужливо показывает плюс пятьдесят один в тени.  Которой нет. Которую я сам создал на несколько мгновений. На днях решил вспомнить молодость и испечь яйцо в песке — получилось, блин! Вкрутую! Скорее, чем на плите. Следующий вертолёт в пятницу. Или в среду? Календарь не имеет никакого значения. Здесь другое летоисчисление, другой век. Хиджра. Зной. Бархатистый песок ласково обволакивает хвалёные термосапоги, проникает через намотанную на лицо клетчатую «арафатку», через все застёжки, ширинки, утяжки, проёмы. Он везде. В волосах, в одежде, в обуви, в воде. Песок. Пятьсот километров идеального пляжа! Без лежаков, шезлонгов, зонтов. Без шоколадных девушек в бикини и парео. Без пляжного волейбола и мускулистых мачо. Без престарелых искательниц последних сексуальных приключений. Без тебя. Скоро начнётся сезон долгих ветров. По старинному законодательству, ещё бытующему в здешних местах, в этот период даже убийцы освобождались от наказания. Ибо Сезон выше всех человеческих страстей. Это — непреодолимое обстоятельство, это — форс-мажор, как оговаривают в контрактах. Это — Ветер! Сорок дней однообразно дующего Ветра. Сорок дней постоянного нервного напряжения. А что ты хотел? А кто тебя насильно гнал сюда? Ты сам выбрал этот путь. Деньги? Но как ты сможешь потратить эти разрисованные бумажки здесь? Воткнёшь карточку в бархан? Развеешь ассигнации по ветру? Бессмысленная жизнь, никчемные страсти. Здесь всё приобретает иное значение. Ты думаешь, что спасаешь мир, торча здесь, в забытой богом пустыне? Кому нужен такой мир, где ты не можешь подарить любимой букет? Что это за мир, когда вместо того, чтобы сказать ей то, что она так долго ждала, ты уныло лабаешь заюзанную клавиатуру? Мир ли то, что ты ворочаешься на койке в кондиционированном контейнере и постыло пересчитываешь дни на настенном календаре? Еженедельная бесцельная глажка ненужного выходного костюма — это твой мир? Опостылевший напарник, с которым уже вторую неделю обмениваешься лишь служебными словами — мир? На стене висит инструкция. Я помню её наизусть на трёх языках. «Военнослужащий Миротворческих сил ООН ...». Когда и где она пригодится? Одно развлечение — гитара. Я лениво беру её  в руки — сегодня мой день, сегодня лейтенант Брайан из Канады негромко бацает на виртуальном синтезаторе — и тихонько трогаю струны. Басовитый звук гаснет в шорохе полуденного ветра. Почему мне хочется петь на ином языке?

— Dark in the night...- начинаю я. Аккорды сначала не берутся, потом пальцы привычно отыскивают нужную позицию. Я — переученный левша. Я отлично рисую и стреляю левой, но вот с гитарой вечные нелады.

— Bullet’s whistling all over the steppe, оnly wind’s humming up in the wires, оnly stars dimly twinkle...

Только пули свистят по степи… Знаешь ли ты, Брайан из благополучной Канады, что такое степь? Это — полынный дух, это — топот табунов, это...

— Какого времени песня? — неожиданно подаёт голос канадец. Мы не разговаривали уже поболее недели, поэтому было удивительно услышать человеческий голос помимо переговорного устройства.- Чечня, Афганистан?

— Дабл-ю дабл-ю ту — я вдруг искажаю смысл знакомого с детства понятия «Великая Отечественная» до принятого на Западе сокращения. Мы опять надолго замолкаем.

На мониторе наружного наблюдения появляется далёкая точка. Формально сегодня я — дежурный, поэтому мне положено выйти навстречу движущемуся объекту. Я наскоро напяливаю голубую каску, бронежилет, перчатки, портупею — мне не оплатят страховку, если ранение, увечье "или иной страховой случай" будут произведены с несоблюдением всех необходимых процедур и без точно оговорённого снаряжения — и, официально отрапортовав канадцу, что я выдвигаюсь в сторону предполагаемой угрозы, выхожу из кондиционированного рая в знойный ад.

Караван далеко. Я успеваю выхлебать поллитровую бутылочку охлаждённой газировки — целый сорокафутовый реф-контейнер с водой к нашим услугам, хоть залейся — пока наконец из неясной точки не начинают вычленяться более- менее заметные фигуры.

 Чуть слышно тарахтит подстанция, вырабатывающая электричество для нашего «хутора» — так я называю эти поставленные в каре жилой контейнер, рефрижератор, цистерну и навес для приёма пищи на свежем воздухе. Свежем… Мёртвый кондиционированный воздух и иссушающая жара пустыни отделены друг тот друга тонкой перегородкой  с огромными буквами UN. Окна плотно зарыты жалюзи. Один и тот же унылый пейзаж разнообразится разве что тем, что иногда можно приметить чуть заметное движение барханов.

Мухи. Что они делали тут до нашего появления — непонятно. Чем можно питаться здесь, в знойном мире вечно шуршащей миллиардной массы трущихся друг о друга песчинок? Даже фекалии из биотуалета никак не могут быть их добычей, ибо каждый раз мы заботливо поливаем зев «очка» специальным препаратом, впоследствииг превращающего наши отходы в невесомую пыль. Наука. Химия. Никакого удобрения. Да и что тут удобрять? Колючки сами протягивают  под землёй километровые невидимые нити в поисках несуществующей воды.

Нет, не караван. Три верблюда с тремя всадниками. Вернее, один верблюд под седлом бредёт на привязи, на втором верблюде едут двое, флагманский корабль пустыни тоже под управлением кэмэл-драйвера. По пустынному обычаю первым положено здороваться пешему. Я поднимаю правую руку (левой они подтираются и в качестве приветствия не очень-то жалуют) ладонью вперёд. У смуглых рас ладонь светлее, поэтому иногда даже подзывают жестом, более похожим на отталкивание. Другие времена, в далёкой-далёкой Галактике....


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ