Сильный порыв ветра распахнул балконную дверь. Стало быстро темнеть, зашумел листьями тополь у подъезда. Над самым окном нависла огромная черная туча. Пару раз полыхнула молния, и отдаленно загромыхал гром. Упали первые крупные капли, а потом застучали, забарабанили на все лады струи дождя, стекавшие по так и не застекленному балкону. Марина, как могла, тихо подбежала и, стараясь укротить развевающуюся штору, попыталась закрыть дверь.
— Не надо… Не стоит… Я ведь всегда любил грозу… — тяжело дыша и прерываясь, попросил Юрий Петрович дочь.
— Пап, а почему ты не спишь? Тебе надо много спать, — оглянувшись на отца, не слишком уверенно проговорила Марина.
— Зачем?.. Скоро усну… вечным сном… высплюсь… еще надоест… — усмехнувшись, ответил отец.
Вера Федоровна, шедшая следом за дочерью, остановилась в дверях комнаты, прижала ладонь к губам и спешно вернулась в кухню.
— Вот сколько мать просила балкон застеклить, а я все отнекивался: «Потом, потом…» А вот теперь «потом» и не будет… Мне-то теперь ничего не нужно, а Вера тепло любит… Мне нравилось, что летом ветер может влететь в комнату и штору до потолка поднять, как парус… что вечером, как в деревне, слышны поющие цикады, а утром — как воробьи чирикают, корочку хлебную делят… или еще чего… Знаешь, Машка, как мне всего это жалко… Есть ли ТАМ все это? А вдруг — ничего… Тишина и вечный покой… Жуть… Так умирать не хочется...
— Пап, не надо… Может, еще не все так плохо… — дрогнувшим голосом ответила Марина.
Отец поморщился и вяло махнул рукой, давая понять, что не верит ее словам. Дочь подошла, неловко чмокнула в щеку, пожала пальцы его руки и отправилась на работу.
Юрий Петрович стойко боролся со старостью и немощностью. Но их было двое, а он — один. Они начинали первыми и явно выигрывали, хотя он сопротивлялся яростно: заставлял себя ежедневно делать несложную гимнастику, ходил пешком в небольшой продуктовый магазин за два квартала от дома, хотя рядом был супермаркет, который, кстати, раздражал его своим непонятным сервисом. Спускался со своего третьего этажа и поднимался обратно исключительно пешком, хотя, к удивлению, в их девятиэтажке стабильно работал лифт. Два года назад, после сердечного приступа, решительно бросил курить. И все-таки они победили. Вначале он не смог преодолевать лестничные марши, потом стало непреодолимым расстояние до магазина, потом… сама жизнь стала даваться с трудом. Появилась одышка, не стало хватать воздуха, оставалось все меньше сил, чтобы передвигаться по квартире. Он все больше сидел в своем глубоком кресле и следил за плавными неспешными движениями золотых рыбок в небольшом круглом аквариуме, подаренным ему внуком. Все чаще он вспоминал свою, в общем-то, долгую, но так быстро пролетевшую жизнь.
С Верой они были знакомы с юности. Хрупкая жизнерадостная общительная девчонка нравилась многим. Но вот выбрала она его — сурового, неразговорчивого, замкнутого бирюка, окружила его заботой. Так получилось, что Вера однажды сама пригласила его в кино и после этого у них «закрутилась любовь», да такая, что он и вздохнуть без Веры не мог. Ревновал ее страшно. Если видел, что она с кем-нибудь мило щебетала на улице, с силой сжимал кулаки и, набычившись, шел в их сторону. Вера немедленно прекращала разговор и нежными уговорами усмиряла своего «медведя». После свадьбы даже настоял, чтобы она уволилась с производства, где основную массу составляли мужчины.
Юрий Петрович нередко был с женой груб до жестокости. Теперь, вспоминая некоторые сцены, искренне сожалел и стыдился. Знал, что теща неоднократно уговаривала Веру оставить мужа, на что та всегда кротко отвечала: «Никто не неволил. Сама выбирала. Знала, за кого иду. Что же теперь-то? На кого пенять?»
В их семье последнее слово всегда было за Юрием Петровичем. Даже первенца было решено назвать в честь родителей Юрия. Дочку так и назвали в честь свекрови — Мария. Но имя это было не модным, и дочь, получая паспорт, вписала новое — Марина. А для Юрия Петровича она так и осталась Машей.
Марина очень походила на отца — высокая, крепко сложенная, с твердым упрямым характером. В отличие от матери она не стала терпеть унижения от своего мужа, а едва он впервые поднял на нее руку, забрала единственного сына и вернулась в родительский дом. Заботы о мальчике легли на плечи Веры Федоровны, которая с младенчества водила его с собой в православный храм, где сама частенько пела на клиросе.
Алеша был тихим, скромным, даже застенчивым ребенком. Это послужило одной из причин отдать его в православную гимназию, расположенную в одном квартале от их дома. Он не доставлял своим близким никаких особых хлопот и волнений, разве что сбитые во время езды на велосипеде или игры в футбол локти и колени. Марина спокойно относилась к тому, что Алеша лучше знал православные молитвы, чем таблицу умножения, хотя временами задумывалась, кем будет ее сын, когда вырастет. И все же для нее стало полной неожиданностью его заявление, что он собирается поступать в духовную семинарию. Вера Федоровна восприняла эту весть с радостью, а Марина и Юрий Петрович разнервничались, стали убеждать юношу в необходимости выбрать настоящую мужскую профессию. И тут оказалось, что Алеша унаследовал черты характера не только бабушки, но и матери с дедом: он был непреклонен и тверд в своем решении.
Алексей уехал в областной центр, где с успехом выдержал испытательные экзамены и стал семинаристом. Юрий Петрович порой с насмешкой встречал внука, одетого в китель и ненадолго приезжавшего домой, приговаривая: «Бурсак, как тебе в твоей бурсе? Небось, ты тяжелей ложки ничего не держал? Нет. Не думал я, что мой внук попом станет. Я вот шофер с сорокалетним стажем. Любую машину по винтику разберу и с закрытыми глазами соберу. А от тебя какой прок? Будешь людям голову морочить обещаниями вечной жизни… Эх!»
Алексей, зная взрывной характер деда, не пытался ни в чем его разубедить. Лишь иногда, нарочито громко рассказывая бабушке о жизни в семинарии, строгих правилах и высоких требованиях, предъявляемых к семинаристам, искоса поглядывал на присутствовавшего при разговоре Юрия Петровича.
Прошло три года, и дед, видя, с каким упорством и старанием учится Алеша в семинарии,смирился и даже проникся уважением к его выбору. Однако по приезду домой внука между ними разгорались такие дебаты и споры, что Вере Федоровне неоднократно приходилось встревать в их разговор, чтобы как-то унять спорщиков. Алеша быстро успокаивался, а Юрий Петрович по-стариковски еще долго бурчал, периодически обращаясь к внуку: «Нет, но ты мне все же ответь…»
И вот уже три месяца как Юрий Петрович очень ослаб и не мог самостоятельно передвигаться по квартире. Он стал нервным и еще более невыдержанным. Вера Федоровна старалась, как могла, поддержать мужа, но это нередко вызывало у него только раздражение. В последние две недели у него не было сил даже самостоятельно садиться в кровати. Жена с дочерью с великими усилиями помогали ему, но тело было настолько чувствительным, что Юрий Петрович начинал стонать от боли и требовать, чтобы его оставили в покое. В конце концов, решили его поворачивать только для смены белья.
Участковый терапевт в последний визит сказала: «Крепитесь, женщины, — осталось немного...» Ночами он перестал спать, участились сердечные приступы, по мнению врачей скорой помощи, в легких скопилась жидкость. Дни некогда сильного и крепкого мужчины были сочтены.
Вера Федоровна, не отходившая от мужа ни на шаг, не доверяя уход никому и практически не позволявшая себе поспать ни одного часа, во время ночного бдения, задремав, упала со стула, чем немало напугала Юрия Петровича.
— Иди, поспи. Я никуда не убегу… Я ведь и раньше никого не замечал, а теперь кому я нужен кроме тебя?...
— Юрочка, прости… Напугала? Задремала я… Тебе что-нибудь подать?…
— Да… Или не надо…
— Тогда я отлучусь на минуту. Выпью кофейку в кухне и приду.
Юрий Петрович поморщился: он не любил даже запаха кофе, а теперь и упоминание о нем вызывало отвращение.
— Иди, кофеманка…
Вера Федоровна немного замешкалась, пока готовила кофе. Муж стал настойчиво звать ее. Заволновавшись, что ему стало плохо, она оставила напиток на столе и бросилась в комнату:
— Что? Что?! Тебе плохо?! Что-нибудь подать?
— Ну что ты как наседка кудахчешь!... Просто мне страшно одному… — сказал Юрий Петрович и заплакал. — Бери свой поганый кофе и приходи сюда. Я не такое терплю… Только не уходи.
Сдерживая рыдания, Вера Федоровна бросилась в кухню. Плеснув в лицо холодной водой из-под крана, несколько раз глубоко подышала. Немного успокоившись, взяла свой остывший уже кофе и вернулась к мужу.
— А что же, Алеша скоро приедет?
— Да, наверное, завтра… Сдал по прошению экстерном сессию и должен быть завтра.
— Хорошо… А то уж боялся, что и не попрощаюсь… А ты тут, рядом приляг, да подреми чуток… — предложил Юрий Петрович.
Вера Федоровна не стала перечить мужу, да уж и ноги ее совсем не держали, даже кофе не принес желаемой бодрости. Она прилегла подле него на самом краю кровати.
— Вер, а помнишь, когда мы поженились, помещались вдвоем на полутороспалке?
— Угу… — сквозь наползающую дрему ответила женщина.
— А я как-то раз повернулся неудачно, да и тебя спихнул… Как мы смеялись… А мать испугалась грохота, подумала, что мы деремся и прибежала нас разнимать, а мы с тобой стоим в исподнем и хохочем, как ненормальные… Помнишь?
Жена не ответила: утомившаяся непростым бессменным уходом за мужем сразу заснула. Проснулась от того, что Юрий Петрович жутко захрипел, задыхаясь. Сразу вызвала «скорую», врачи которой сделали больному какой-то укол и пообещали, что часа четыре он спокойно проспит и ей можно передохнуть. Но Вера Федоровна уже не прилегла, а через два часа после ухода врачей приехал Алексей. Бросившись ему на шею, женщина впервые за многие дни дала волю слезам.
Пройдя с внуком в кухню и накормив его наскоро собранным завтраком, завела разговор о том, что дедушка доживает последние дни, если не часы, что нужно оповестить всех близких и попросила Алешу взять эту обязанность на себя. За разговором они едва услышали, как Юрий Петрович зовет жену. Оба сразу отправились в комнату.
— Что, Юрочка? Что? Вот видишь, Алеша приехал, как и обещал…
— Вот и славно… Вы, простите меня… Я, может, когда и не прав был, и груб…. — прерывисто дыша, попросил Юрий Петрович. Потом замолчал и внимательно всмотрелся в лицо жены.
— Что, Юрочка? Что не так? — кротко спросила жена.
— Запоминаю…
Алексей начал читать молитву, а Вера Федоровна отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.
Марина пришла со смены, когда Юрий Петрович уже впал в забытье. К следующему утру он скончался.