2000
Заканчивая проповедь, инквизитор не без элегантности закинул ногу за ногу и, откинувшись к спинке готического чёрного кресла, удовлетворённо оглядел аудиторию. Потом сложил руки на груди, академически склонил узкую свою голову и добавил неожиданно сварливым голосом:
– Озарения давайте оставим учёным, умеющим высчитывать результат! Духовность давайте уж не будем выпускать из монастырей, где пребудет она, бичуема суровостью молитв!.. Да!.. Мы не вольны предугадать, как наше слово отзовётся... Позвольте возразить – катастрофой, но через поколение, поскольку слово рождает иллюзии, а не хлеба!..
– Прежде Сатаны во всем его великолепии и со всем его обаянием, в душу человечка запущен должен быть скучный и строгий Бог, что есть – сдержанность, стыд и трудолюбие. Искусство же суть – форма чревоугодия, духовность же во всей её драматической изысканности – есть распущенность страстей и воинствующее невежество, чему блестящий пример: тот же граф Лев Николаевич Толстой с его нахальным вариантом Евангелия и театрализованным трудовым действом на пашне.
Имел ли право некий человек, предположим – писатель, предположим – граф, предположим – кормившийся за счёт того, что скрыто-коммунистическим образом изымалось у других людей, называемых «мужиками»... на культуру, как это мы условились называть... так вот, имел ли он право искать Бога? Да он обязан был это делать, если, конечно, верил в нечто большее, нежели математическая сумма системных множеств. Не имел он права только проповедовать.
Хотя прежде ПОИСКА БОГА, разумнее было бы получить хоть какое-то естественное образование. Как искать, когда не знаешь простейших свойств того, что создано ИМ.
А, может быть, поиск Бога начинается с усмирения собственной гордыни – и тут же и заканчивается! Чего искать-то Его, если Он и так есть, причём присутствует во всём и ничуть не прячется? В Него надо просто поверить! Унизиться до того, чтобы поверить просто, без доказательств. Вот что заставляет искать – гордыня! Дайте доказательства, дайте возвести свой храм, свою часовенку, на пригорке!
…и добавить к этому: зато он знал людей!
…и поставить знак вопроса – каких?
– И вот появляется литература, как божественный текст, появляется КУЛЬТУРА, как объяснение всего.
Аудитории, собственно, и не было никакой. Был подвал. И был еретик, сидящий на полу в каких-то лохмотьях. Цепь с еретика сняли в этот раз почему-то.
– Отметьте, – гадко улыбаясь, наклонился к еретику инквизитор, – отметьте благополучие тех стран, которые держат культуру и духовность в крепких клетках, а то и не заводили этих понятий вовсе! Отметьте цивилизованность этих стран! Отметьте, что там не верят в духовность, а пользуются услугами психотерапевтов!
– Да не Бога он искал, а выхода из лабиринта!.. Смысла он искал во всем этом... А поиск истины не связан, разумеется, с благополучием и финансовым равновесием... – ответил через силу еретик. Он был измучен и тих, и говорил как бы через силу. Сознанию его словно бы мешало чьё-то постороннее и недоброжелательное воздействие.
Цена за истину не бывает чрезмерной. Инквизитор понимал это лучше еретика. И не удивительно, в сущности.
– Это почему же, интересно, благополучие житейское не входит в общий смысл? Что за чушь! – возмутился инквизитор.
– Да входит, входит... – еретик отвернулся. – Не цепляйся ты к мелочам – о главном же речь!
– Ага! – обрадовался инквизитор. – О главном!.. Неглавное оставляют расхлёбывать мужикам! Всякое там не главное житейское неблагополучие, смуты, конфискации, грабежи и разорения... Пустяки всякие, одним словом... Норовя смыться с внутренней своей трагедией куда-нибудь, если не в астаповское бессмертие, то в эмиграцию, чтобы скромно существовать где-нибудь под пальмами... Или, что благороднее, – в газовой котельной на небольшую зарплату.
– Не завидуй. – ответил еретик. – не стоит того...
Он устало прикрыл глаза, с сипом выдыхая и вдыхая. Ему было трудно в этом теле, очень трудно.
– Ты не знаешь всего и не знаешь про каждого... Всем им предстояло своё Астапово, своя бессмысленная смерть. Это очень жестокое наказание, поверь мне, очень!..
– Да Христос с ним, со Львом Николаевичем! – со злобою вдруг воскликнул инквизитор, и даже показалось на миг, что не инквизитор это был совсем, а с ненавистью глядел в огонь жаровни Атилла Чёрный Король, и даже вроде бы постукивал нетерпеливо согнутым протезом своим о подлокотник трона, за которым смутно маячили здоровенные лбы - круглоголовые пешки, истребители.
– Я по результату хочу судить, голуба, а не по прекрасным намерениям. По развалинам этим, по одичанию этому. Инженеров надо было заводить всерьёз, а не литераторов. Заботится надо было о результате, а не о впечатлении. Да, что там теперь – поздно уже сопли размазывать!.. Так вы хоть пир во время чумы Серебряным Веком не называйте, а!.. - проорал он, искажаясь ликом. – Хоть сейчас стыдом измерьте события, а не поэзией!
Это снова был самый настоящий инквизитор, но говорил он уже в пустоте – еретик исчез неприметно, только шёпот его оставался и несколько мгновений бродил ещё по тёмным нишам подземелья.
«Не суди...» – услышал инквизитор.