Минздрав предупреждает или лихорадка на белой полосе2
Если можешь не писать - не пиши.
Нар. мудрость.
КОНФИДЕЦИАЛЬНО!
Содержание: выдержки из стенограммы закрытого заседания Корнуэльского университета.
Участники:
Дж.Пауэр, - профессор, астрофизик,
М.Наура, - доктор, астробиолог, Ф.Джонсон, - член Совета Национальной Безопасности.
Ф.Джонсон: Итак, господа, насколько я понял, обсерватория в Колорадо зафиксировала некий объект неизвестного происхождения. Правильно?
Дж.Пауэр: В общих чертах.
Ф.Джонсон: Его появление затрагивает интересы национальной безо-пасности?
М.Наура: Мы не уверены.
Ф.Джонсон: В тонких вопросах лучше перестраховаться. Давайте по существу.
Дж.Пауэр: Траектория, скорость полета и излучение магнитного поля...
Ф.Джонсон: Короче!
М.Наура: Нам не известно, является ли объект искусственного происхождения или нет.
Ф.Джонсон: Русские?
Дж.Пауэр: Исключено. Объект упал в районе Уральского хребта.
М.Наура: Русские обеспокоены не меньше нашего. В частной беседе профессор Крутов исподволь интересовался, не наших ли это рук дело. Дело в том, что вирус...
Ф.Джонсон: Закончим: угроза все-таки существует. Я обязан поста-вить в известность президента. К завтрашнему утру подготовьте подробный доклад. В дальнейшем, вся информация считается засекреченной.
Меня разбудил настойчивый стук в дверь. Звонок я отключил с вечера - ненавижу просыпаться под звуки марша Мендельсона. И какому шутнику пришла в голову мысль заносить эту мелодию в память музыкального звонка. Встретить бы его в подворотне и набить морду. Не прекращающаяся дробь по металлической двери сводит с ума, но я никак не могу открыть глаза. Во рту отвратительная горечь, в голове некий передовик производства забивает с утра пораньше бетонные сваи. Должно быть вчера мы изрядно набрались, а о том что могли натворить в эту минуту лучше не думать. Протягиваю руку и натыкаюсь на нечто мягкое и мохнатое. Дикий? Бой? Неважно. Никто из них и не подумает открыть дверь. Одно радует - я дома. Иначе, откуда бы им взяться в одной постели со мной. Хотя это тоже не факт. Приоткрываю один глаз и начинаю различать ближайшие предметы. Смутно, но всё же. На подушке лежит огромная наглая морда. Старшенький. Дикий. Великолепный образец гладкошерстого сенбернара. Как я добрался до дома, хоть убей, не помню. Грохот между тем нарастал. На-стойчивый посетитель вероятно принялся обрабатывать дверь ногами. Делать нечего придется открывать, иначе перебудит весь подъезд. Со стонами переползаю через Дикого и натыкаюсь на полу на Боя. Тот недовольным рыком дает мне понять, что намерен терпеть хамского обращения. После минутного раздумья я осознаю правомерность его претензий, поскольку все это время стою у него на хвосте. И, надо отметить, на шикарном пушистом хвосте. Если бы не мое плачевное состояние, то я бы поостерегся повторить этот фокус второй раз. Мощный, девяностокилограммовый, годовалый сенбернар - неподходящий объект для фривольных шуток.
- Извини, сынок. - не уверен что он понял, но это - то что я хотел сказать. Язык, лишенный живительной влаги, царапал небо не хуже ссохшейся ветки саксаула.
Истратив жалкий запас сил на борьбу с металлическим запором, с трясущимися коленями я прислонился к косяку. Проскрипев, отворилась дверь. Сколько раз я давал себе зарок смазать петли, да все недосуг. В проеме, поблескивая очками и надсадно всхлипывая, топтался Вован Вельмамедов.
- Не разбудил? Можно я войду? Вот и спасибо! - он про-толкнулся в квартиру.
Бой поднял голову и оценивающе осмотрел Вована. Вельмамедов тотчас полез в истрепанную сумку и зашуршал пакетами.
- Вот, косточек твоим собачкам принес.
- Который час?
Вован протопал на кухню и высыпал в тазик кости. Знакомый стук потревожил сон Дикого. Он поднял голову, принюхался. Я закрыл двери и побрел на кухню. Поставил на плиту чайник. Привычно заглянул в собачий таз - не притащил ли Вельмамедов свинины. Для сенбернаров свинина прямой путь к глистам.
- Не мельтеши. Иди в комнату. - сутулая фигура Вована тотчас испарилась.
Псы не торопились на кухню. Они не любили Вельмамедова, да и не за что его было любить. Я его тоже не любил. Когда-то, лет десять назад, уважал, но что было, то прошло.
В комнате я первым делом посмотрел на часы - пять пят-надцать. Вельмамедов сидел на стуле скромно зажав сумку между ног.
- Я убью тебя, лодочник.
- А че, ты с собачками еще не гулял? - сынки повернули головы в мою сторону. Бой сладко зевнул.
- Заткнись! Сколько можно говорить: не произноси слово "гу-лять" всуе.
- Да ладно, - протяжно ответил Вован, - унизить хочешь?
Я махнул рукой и пошел за чайником. Сенбернары двинулись следом. Первым к тазу подошел Дикий. Обнюхал, выбрал кость. Бой не глядя схватил первую попавшуюся и завалился в коридоре на подстилку. У них строгая иерархия. Бой помоложе и понаглей, но старшинство Дикого признает. Хотя и не всегда. Я подхватил с огня голой рукой чайник. Ручка раскалилась, но привычка - вторая натура. В бытность свою мне довелось поработать огнеупорщиком и, хотя "показательный номер" со сковородой уже не по силам, с чайником и кастрюлями еще управляюсь. Ароматный запах кофе поднял на несколько градусов настроение.
- Че приперся в такую рань?
- Вот послушай - ночью написал. - Вельмамедов суетливо начал извлекать из сумки какие-то пакеты, несколько зеленых ранеток, пустую бутылочку из под "Бинго", старые газеты, видеокассету, кусок черствого хлеба и, наконец, заветную папку. Красная с тесемочками она хранила цикл рассказов "В дебрях полтергейста". На тот момент, если мне не изменяет память, Вован окончил "Дебри.49". Любовно развязав тесемки Вельмамедов извлек из папки сколотые скрепкой два листочка. Я закурил. Организм взбрыкнул, но принял первую порцию никотина. Меня это порадовало. Тем временем Вован достал ручку и размашисто написал на верхнем листке "Истукарию Надумову, дедушке русскоязычной журналистики в стиле "Фан" ". Расписался и поставил дату.
- Твой экземпляр!
Я протянул руку, взял листочки и не глядя сунул куда-то на книжную полку.
- Экий ты, однако, Истукарий гордый.
- Да пошел ты... - беззлобно ругнулся я.
Налил вторую чашку кофе. Бой обгрыз косточку и, судя по хитрой морде примеривался отобрать кость у Дикого. Это было чревато, но такой уж у него характер. Дикий угрожающе оскалился. Схватил кость и скрылся на балконе.
- Нет, ты все же послушай!
Я обреченно махнул рукой.
- Долго вдали от веселых кампаний
Чем-то был занят мудрый Кабани
Вскрыли Берлогу на пятые сутки
Только два пальца торчат в мясокрутке.
- Сам придумал или сдул у кого? - Вельмамедов обиженно засопел.
- Мы - русские поселковые писатели. Всякие там фэнтези не пишем.
Я намеренно зацепил Вована, а что бы вы сделали на моем месте? На дворе петухи не пропели, а тут сиди и выслушивай страшилки на тему небезызвестных братьев. Кто хочешь взбеленится! Бою надоело трепать свою подстилку и он перебрался к нам. Для начала он упер у Вована сухарь. Потом обнюхал его самого, попутно уляпав слюнями. Попробовал на зуб заветную папку.
- Сынок отстань. Где у тебя место?
Бой проигнорировал мой вопрос и засунул морду в сумку к Вельмамедову.
- Да, нет у меня ничего. - жалобно запричитал Вован вытирая с брюк липкие собачьи слюни.
- Да что же это за неслух?
Уловив нотки раздражения в моем голосе, Бой нехотя отошел.
- Истукарий, пойдем сходим на реку. Ты же знаешь - не могу я долго сидеть на одном месте. - жалобно завел волынку Вельма-медов.
Идти я никуда не хотел. Не мог. Оттягивая неизбежную утреннюю (туалетную) прогулку с собаками, благо они еще не просились, я малость схитрил.
- Лучше почитай еще что-нибудь.
- А потом пойдем?
- А куда деваться? - и я кивком головы указал на Боя. Дикий до сих пор расправлялся на балконе с костью.
- С Пампой надраться - много ума-то,
Но если для дела - выпьет Румата,
К Кире приходит пьяный в умат.
Гвозди бы делать из этих Румат.
Я сдернул с дверцы шкафа полотенце и поплелся в ванную. Встал под душ и попробовал подобрать пару рифм. Никакого эффекта. Впрочем, как всегда. Горячий душ расслаблял. Говорят, что необходимо чередовать холодный с горячим. Возможно, не пробовал. И тут меня осенило. И надо же быть таким кретином, чтобы забыть какой сегодня день. В некотором роде знаменательный, вечером выступает литературный театр. То-то с утра пораньше приперся Вельмамедов! Начнет клянчить денег или бутылку. Без регулярного возлияния он скисает, становится скучным и гнусным.
Приняв душ я стал одеваться. В джинсы влез без труда, а у водолазки куда-то подевались рукава. Я тыкался, как слепой котенок пока не налетел на косяк. Не знаю как звезды, а слезы у меня точно брызнули. Совладав с норовистой водолазкой я пошел искать любимую рубаху. Была у меня такая - шерстяная, мягкая, красная в крупную черную клетку. Вован уже упаковал сумку и нетерпеливо ерзал на стуле.
- Ну, пойдем уже.
- Подожди, носки найду.
Бой с Диким в ожидании прогулки лежали поперек дивана и преданно следили за моими передвижениями. Пай мальчики! Но кому, как не мне, лучше всего знать, что это не так. Достал с полки махровые носки. Надел.
- Истукарий, у тебя ложечка есть? - донесся из коридора голос Вельмамедова.
- На гвозде у зеркала. Что, не по глазам? - рявкнул я раздраженно.
- Ну не ругайся. Ты ведь знаешь - я плёхо говорью по рюсски. - коверкая язык, ответил Вован.
- Гулять!
Псы сорвались с места, опрокинув, между делом, Вельма-медова. Я застегнул сынкам ошейники и, повесив на шею поводки, открыл дверь. Обгоняя друг друга, сенбернары устремились на улицу. Я тихо выругался и от души посочувствовал тому, кто встретится у них на пути. Сметут. Благо время раннее. Если и спугнут кого, то разве что бедолагу металлурга, у которого вся сила в плавках.
- Истукарий, пойдем мимо "Лебедя". - Просительно затянул Вован.
Мимо химчистки, на проспект. У остановки заветные ларечки. Вельмамедов предсказуем до тошноты. Дикий с Боем пометили ближайшие деревья и послушно ожидали ЦУ.
- Ладно, полковник Вельюров, пошли.
- Подполковник, Истукарий, подполковник Труппа. Не путай. А Вельюров субалтерн. - торопливо откликнулся Вован. Он понял, что выпивка ему обеспечена, и настроение его улучшалось на глазах.
- Уважаю я тебя Истукарий. Большой русский писатель, не то, что Акиндин Бекасов - так поселковый.
Сынки уловили направление и чинно затрусили вперед. Над левым берегом вставало солнце и багровый дым мартеновских печей.
Телепередача “Я сама...”
Тема: “Вредные привычки”.
Участники:
домохозяйка И.В. Александрова,
бизнесмен О.К. Щеглова.
Ведущая: У вашего мужа есть вредные привычки?
Александрова: А у кого их нет? Все деньги, паразит, тратит на детективы. Пол квартиры завалил книгами.
Ведущая: А у других вот пьют.
Александрова: Уж лучше бы пил, окаянный.
Щеглова: Вот мой пьет. А как выпьет, то давай стишки писать. И так это у него складно получается.
Ведущая: Так что вас беспокоит больше?
Щеглова: Стихи.
Пятый этаж - благословение и проклятие в одном лице. Над вами никто не топает по ночам, и не льет вода с потолка, когда вы только окончили ремонт. Однако, ежедневное преодоление “ароматических зон”, я вам скажу, то еще удовольствие. На втором этаже не иначе проживает семья, сосланная с берегов неведомого океана - сутки напролет они жарят рыбу. Если кому-то покажется мое брюзжание беспочвенным, пусть попробует посидеть в нашем подъезде с недельку. Впрочем, третий этаж по конкурентоспособности ничуть не уступает предыдущему. По наивности я полагал, что заросли конопли невозможно высадить на балконе однокомнатной квартиры. Действительность же опровергает самые смелые догадки. Устойчивый сладковатый запах безраздельно царит вкупе с “Энигмой” на всем протяжении до четвертого этажа. Здесь он бессилен. Здесь всесильны любые освежители воздуха, дезодоранты, включая старое как мир средство - хлорку. Шахтовый вентилятор для дегазации забоев “Проходка 500” возможно имел бы шанс справиться с тем букетом вони, исходящим из трехкомнатной помойки, но где его взять.
Первое время мне приходила мысль обратиться в соответ-ствующий компетентный орган, Росвооружение, например, и за-патентовать новое сверхустойчивое отравляющее средство. Почище иприта будет. Вовремя одумался - не хватит фантазии предположить все составляющие ингредиенты. К слову сказать, недавно обитатели по примеру подавляющей массы населения установили металлическую дверь и шоковый эффект несколько снизился. Для посторонних незаметно, но не для меня.
Утренняя прохлада прочистила легкие, мозги ... и облегчила портмоне. Иначе, с какой бы радости я раскошелился на бутылку “Разгуляя”. Вельмамедов тут же перелил содержимое в пластиковую бутылку из под “Бинго”. Сделал пару глотков, закашлялся. Извлек огромный клетчатый носовой платок, смачно высморкался. Со слезами толи радости, толи облегчения на глазах предложил:
- А не навестить ли нам господина Эльпасова?
- Это кто такой?
- Ты не знаешь Мокия Эльпасова?
- Кончай морочить мне голову и говори толком.
Вован хитровато прищурился и, поглаживая растрепанную бороду, промолвил:
- Ты не знаешь большого поселкового поэта, но не беда. Вельмамедов знает! И запомни - это я тебя с ним познакомлю.
И мы пошли. Мне было безразлично, в какую сторону - сынкам так и так требовалась прогулка. Вдоль шедевра родного комбината, чугунной литой ограды, пролегала симпатичная пешеходная дорожка, ею мы и воспользовались. “Шедевр” предположительно отделял парковую зону от жилого массива. Массив наличествовал - зона нет. Если только кому-нибудь в голову не приходила мысль хаотическое нагромождение тополей, щебня и кирпича обозвать приличным именем - Парк культуры и отдыха.
Не раз и не два меня занимал вопрос: откуда проистекает у нашего народа неистребимая любовь к всякого рода заборам и оградам. Вельмамедов разразился на эту тему пространственной речью. И мы пришли к выводу, что это заложено на генетическом уровне. Со времен лагерей и колоний. По мере продвижения к намеченной цели Вован периодически прикладывался к заветной бутылке.
- Гордый ты, Истукарий.
- Это ты к чему?
- Не знаешь литературную богему родного города.
Я зафиксировал взглядом Дикого и Боя. Сынки развлекались, загнав одинокого прохожего на забор. Они у меня ребята миролюбивые, но пошалить любят. Перепуганный мужчина благообразной наружности, уверовав в своей недосягаемости, разразился отборным матом. Мы с Вельмамедовым остановились напротив и забили “на банку” что словесный запас у него иссякнет по прошествии пяти минут. Минуту спустя мужчина стал повторяться все чаще и чаще поминать чью-то мать.
- В школе наверно плохо учился? – предположил Вельмамедов.
- Может из интеллигентов? – парировал я.
- Не-е-е. Я тебя познакомлю с интеллигенцией. Вот уж кто языком владеет отменно.
- Дикий, Бой! Вперед! - вслед нам понеслось: «Мать… Мать… ма…».
- Надумов, почему ты не знаешь поселковых поэтов?
- Не люблю.
- Это ты зря. Есть очень колоритные фигуры – Мифодий, Эльпасов, Борис Вальехов…
Я достал сигареты и зажигалку. Предстоял длительный процесс прикуривания. Все дело в зажигалке. Она сделана под «Zippo». Но только «под». Порой мне приходится чиркать колесиком, вытягивать фитиль, заливать бензин, а она не желает гореть. Бывает и наобо-рот, но редко. Вот и сейчас пламя появилось «с полпинка». Ей давно место в мусорном ведре, однако, жаль – подарок. А дареному коню, как известно, в зубы…
- Вот ты мне объясни мне, Вельмамедов, почему наши люди пи-шут?
- Интересуешься зачем?
- Не зачем, с этим все понятно. Почему?
Мы вышли к театру имени великого поэта. Вельмамедов отметился. Не так как Бой или Дикий, а в смысле хлебнул.
- Горазд же ты, братец, ставить глобальные вопросы.
- Не знаешь, не тужься. Это я так спросил.
Свернули.
- Уже рядом.
Минут через десять нырнули в арку и очутились в старом уютном дворике.
- Подожди меня здесь, Истукарий.
- Ну не попрусь же я в квартиру с двумя сенбернарами.
Вован скрылся в подъезде. Я огляделся. Металлический забор окаймлял периметр детского сада, рядом еще один забор охватывал школу. Куда ни кинь взгляд – одни ограды. Сориентировавшись, я припомнил, что дальше по улице живет мой старый друг Гурий Третьяк. Известный библиограф, энциклопедист и зануда. Меня охватило дикое желание найти и подложить ему большую свинью, то есть разбудить. Учитывая, что он огромный любитель «придавить подушку»… Как и в остальных вопросах, к этому делу Гурий относится весьма серьезно. Третьяка спасло появление Вельмамедова. Он был один.
- Сегодня не получится. – мне было все равно.
- Он мне свою книжку подарил. – тут же похвастал Вован.
- Все равно пропьешь.
- Обижаешь. Хорошим людям подарю. Пусть читают.
- Угу. Знаю я тебя.
Вельмамедов достал из сумки книжку черного цвета.
- Содержание, небось, под стать обложке?
- Обижаешь, Истукарий. Вот послушай.
Бой погнался за кошкой, но Дикий его не поддержал по причине хромоты и сынок присоединился к нашей компании.
- Название чего стоит – «Усмирение желудка».
- Подходячее. – Вован нахохлился, поправил очки.
- Геноцид ли, суицид-
Горе нипочем нам.
Суицидный дефицит
Белого на черном.
- Довольно, не порть утро.
Вельмамедов застыл. Сунул книжку в сумку. Извлек бутылку, оценил оставшееся количество. Стрельнул глазом в мою сторону. Я промолчал. Пить эту гадость с утра – себя не уважать. Вельмамедов остался доволен. Но вдруг засуетился, закрутил головой по сторонам.
- Мне бежать нужно.
- Беги. – безразлично ответил я. – Бой, Дикий! Ко мне!
Пристегнул поводки. Город просыпался, появились прохожие. На сегодня я уже выслушал порцию бездарных матов, а посему сынков лучше держать на привязи. Вельмамедов уже исчез и, как с грустью добавляет одна знакомая, «жаль, что не навсегда».
Из частной беседы.
Город – Челябинск.
Участники:
мелкооптовый покупатель С.Кабачков,
хозяин конторы М.Эльзус.
М.Эльзус: Позднова приехали.
С.Кабачков: В «Цезаре» простояли долго. Там машин уйма. Свежая партия поступила.
М.Эльзус: У нас вчера тоже поступление было. С утра несколько ваших ребят подъезжало, подгребли новинки.
С.Кабачков: Я уже вижу.
М.Эльзус: Странный у вас город. Только у нас грузится двена-дцать человек.
С.Кабачков: Да уж, любим почитать. И учти, розничные цены у нас в городе ниже.
М.Эльзус: Магнитка по населению как один наш промышленный район. А книг берете больше местных, солите вы их что ли?
С.Кабачков: Читающий город, культурный.
На подходе к дому я сделал небольшой крюк и навестил книжный ларек «Черная кошка». Продавца еще не было. Рановато. Впрочем, ассортимент и так виден, покупать-то я пока ничего не собирался. Просто не могу равнодушно пройти мимо очага культуры. Кошки, шармы, дракончики… Ага, а вот это уже интересно. Новая книжка о покойничках. Галактион Затея прочно застолбил местную нишу по производству ужасов и мистики. И названия книг мне у него нравились – с душком. Покупать я, конечно, не буду, но сердце порадовалось. Не иссякает источник талантов. Рядом с Галактионом притулился тоненький сборник еще одного местного самородка. Манера рисунка на обложке показалась знакомой. Точно, рука Танкиста. Если сборник весь иллюстрирован Танкистом – куплю. С автором сборника меня свела судьба несколько лет назад. Ангеляр Маслов, в бытность свою работником органов правопорядка, страстно желал быть причисленным к лику официальной литературной тусовки. По большому счету! На уровне безграничных просторов нашей горячо любимой многострадальной родины. И шел к своей цели с истинно русским упорством. Если мне не изменяет память, это третья или четвертая его книга. За свой счет! Самоотдача Ангеляра достойна уважения: по количеству написанного он приблизился если не к Азимову, то уж точно к Хайнлайну. О лите-ратурной ценности можно спорить долго и… безрезультатно. Покупа-тель ставит в этом споре решающую точку. По крайней мере, на сегодняшний день. Мне стало грустно. Сынки нетерпеливо дергали за поводки.
- Согласен. Пошли до дому. Пора перекусить.
Чашка кофе с сигаретой заменяют мне завтрак. Сынки переругиваясь норовят залезть друг другу в тазик. Перспектива переться на склад вызывала в моей душе активное сопротивление, но деваться некуда, придется.
«Труд облагораживает человека» молвил некий умник, не уточнив, чей труд и какого человека. С некоторых пор я питаю стойкое отвращение к физическим упражнениям. Но, как уже упоминалось, на склад идти придется. Предположительно, сегодня придет машина с грузом.
Картина разгрузки двух тысяч пачек книжной продукции бросала в дрожь. Вообще-то, грех жаловаться. Скупка и пере-продажа «духовных ценностей» является единственным источником моих жизненных потребностей.
Бесцельно побродив по квартире, я понял, что идти на работу придется. Пять-шесть лет назад в городе книгопродажей занималось две средние конторы и некоторое количество «сумочников». На сегодняшний день все коренным образом изменилось – книжные лавки, ларьки, отделы, лотки, магазины заполнили весь город. Конкурентно способные отрасли канцтоваров, моющих и парфюмерных товаров лишь подтверждают мою теорию. Начитавшись или обписавшись, народ испытывает закономерную потребность вымыться или, в крайнем случае, окропиться духами. Я поступаю проще – напиваюсь. Выражение «без слез не взглянешь» трансформируется в моем случае в «без стакана не прочтешь».
Время терпит, сказал я себе и закурил очередную сигарету. На глаза попалась стопка разноцветных книжечек, с дюжину, если не больше. Поднатужившись, припомнил, с легкой руки Авангарда Пикасова я попал в круговерть под названием Творческий центр «Трясина». «Трясина» устроила презентацию стихов Мифодия Бык-Покрышкина. Точно! Там же я познакомился с Роландом Яицким. Колоритнейшая фигура! Разбросав завал на столе я обнаружил несколько машинописных листов. Бегло просмотрел. Посмаковал некоторые строки.
У знакомой кобылицы
Покраснели ягодицы
А загнутые ресницы
Рвались в небо словно птицы
И заржала кобылица
Как эстрадная певица
И взмахнув хвостом смахнула
Двух стареющих слепцов
Со своих же ягодцов
Ни единого знака препинания. Роланд выше этого.
Сынки сладко посапывали на балконе, провоцируя присое-диниться к ним. Только не сегодня. Я покидал в сумку кое-какие мелочи и, сетуя на судьбу, шагнул за порог. На дверях склада висела записка: «Машина будет завтра, после обеда». Компаньоны постарались. Так и сяк помусолив идею заглянуть на склад, решил добросовестно отметиться. Дверь склада запирается на два замка, но по прихоти неизвестного умельца, открывается одним ключом. Походя включил магнитофон, плитку и уселся на стол. Директорский стол, в том смысле, что до нас он стоял у директора школы, в коей мы обосновали свой склад. Хороший стол, старый, сейчас таких не делают. Крышка обита кожей, хотя скорей всего заменителем. Большой и крепкий. На нем удобно сидеть, лежать и даже плясать.
Магнитофон хрюкнул и зажевал кассету. Прощай «Крематорий». Туда ему и дорога. Фыркнул чайник. Новенькая кассета «Басф» с записью Параскевы Дроздовской соответствовала моему настроению. Лирически-ностальгические, с вкраплениями безнадеги и нотками жалости баллады Параскевы я мог слушать бесконечно.
Мне снилось:
Двое за столом
Впотьмах курили…
Они в присутствии моем
Меня делили
Как вещь делили.
Будто хлам.
Как ложки, лампы.
Делили душу пополам,
Навесив штампы…
Чайник еще раз напомнил о своем существовании. Время пить кофе. Словно учуяв пленительный запах «Нескафе» в дверь робко постучали.
- Открыто.
На пороге возник Джон Леннон, только без очков-велосипедов. Упакованного в черный джинсовый костюм, молодого человека на самом деле звали Эжен Тинселер, но уж очень он похож на кумира 60-х годов.
- Можно?
- Проходи.
- Я не один.
Из-за спины Тинселера выглянул Водопьян Соловков в очках.
- Тем более.
По отечески прижимая к груди пакет, набитый пивом, Водопьян устремился к директорскому столу.
- По какому поводу сабантуй?
- Водопьян картину продал. Гуляем.
Соловков – художник, Тинселер – тоже, но ни одной его картины я еще ни разу не видел. Верю на слово.
- Какую продал?
- Ну, ту, с лебедем.
- Не помню. Я с кобылой видел последний раз.
Ловко распечатывая банки «Белого медведя» Водопьян невозму-тимо ответил:
- Ее, родную. Внес небольшие изменения и… с рук долой.
Эжен жадно припал к банке с пивом. Соловков отсалютовал.
- Будем здраве, бояре!
Не люблю медведя, но за кампанию… Пили молча, долго и сосредоточенно. Первым опустошил банку Соловков. Его субтильное юношеское телосложение не раз вводило меня в заблуждение. Тонкими нервными пальцами Водопьян размял сигарету, блаженно затянулся и выпустил несколько колец дыма.
- Лепота!
Эжен швырнул пустую банку в коробку с мусором. Промахнулся.
- Че слушаешь?
- Дроздовскую.
- Не знаю.
- Она тебя тоже.
В свободное от основной работы время Тинселер играл в группе. Название, хоть убей, не помню, то ли «Труподелы», то ли «Трупоеды». Забой с каннибалическим уклоном, благо поют на аглицком, никто не понимает.
- Истукарий, поставь нашу.
Я пошарил в столе и на свет появилась заветная кассета.
- Громкости добавь. Блэкмор, он и в Агаповке Блэкмор.
- Ну, по второй.
Раздался стук. Мы переглянулись. Делиться пивом не хоте-лось.
- Тебе решать. Ты хозяин.
Перешагивая через пачки, я побрел к двери. Стук повторился. Загородив проход, я открыл и… выдохнул. Высокий, подтянутый каратека Фрументий Беломура пива не потреблял. Не потреблял он и иных горячительных напитков. И даже не курил.
- Заходи и прикрой поплотней дверь.
Фрументий окинул осуждающим взором наш стол.
- Я по делу.
- А мы что, развлекаемся? – заржал Водопьян. Он тоже знал, что Беломура не пьет.
- Посмотри вот.
Третий год Фрументий пишет повесть о том, как тяжело живется на Руси мужикам, не доигравшим в детстве в солдатики. Вещь актуальная, если судить по сводкам новостей из «горячих точек» бывшего союза «… где так вольно дышит человек…». Беломура брезгливо отодвинул «Белого медведя» и на освободившееся место выложил пластиковую папочку. Великая вещь компьютер. Как красиво напечатано. Акиндин Бекасов просветил меня на предмет наличия в их компьютере двухсот различных шрифтов. Хочешь, печатай латиницей, хочешь, старославянской вязью, а можешь готическим шрифтом. Сам видел, когда он принес показать свой рассказ «Пока не промычала корова». Триллер в стиле фентези. Фрументий поскромней. Я открыл сразу последнюю страницу. Ничего нового.
- Это я уже читал в прошлом году.
- Я внес некоторые правки.
Беломура, по существу, не писал повесть – он ее правил. Скрупулезно выписывал мелочи, добиваясь абсолютной достоверности выдуманной им реальности.
- Может я позже посмотрю?
- Можешь и позже. Скажи когда зайти.
- В среду, или нет, лучше даже в пятницу.
- Договорились.
Порой мне трудно разговаривать с Фрументием. Возникает ощущение, что он чем-то все время недоволен. Хмурится. Смотрит исподлобья, цедит слова. Водопьян с Эженом, потягивая пиво, обсуждали сольную партию контрабандиста из «Кармен».
- Я посмотрю тут? - махнув рукой в сторону заваленного склада, спросил Фрументий.
- Сколько угодно.
Блэкмора сменил Гэрри Мур. Меня это тоже устраивало. Я потянулся за пивом.
- Истукарий, почитал бы что-нибудь свое.
По мнению Эжена это видимо должно было польстить моему самолюбию. Водопьян знал меня лучше.
- Возьми домой. Почитаешь. Глядишь, иллюстрации сделаешь.
- Вряд ли. Ты знаешь мои пристрастия. Из разговоров я их тоже знал. Ему бы иллюстрировать «Некрономику». Беломура нашел двухтомник «Боевые искусства мира» и издевательски хихикал. Фрументий – непревзойденный спец по восточным единоборствам.
- Истукарий, когда выйдет твоя книга? – вновь наступил на больную мозоль Тинселер.
Кабы я знал.
- Скоро!
- Про че пишешь?
- Про любовь.
Эжен ахнул.
- Не может быть. Водопьян говорил, про оборотней.
- Не верь ему, врет.
Соловков не врал, как, впрочем, и я. Просто, не подходящее было настроение. Повесть мне далась тяжело. Финал от задуманного отличался коренным образом. Хэппи-энд не получился. А может оно и к лучшему. За пять долгих, мучительных лет я сподобился написать три повести. Маловато будет, по словам небезызвестного пластилинового героя. Но и эти опусы вымотали меня до предела. Благодаря Гурию Третьяку они обрели законченный вид. Он их набирал на компьютере. И при любом случае требует гонорар. Причем, в баксах. Причем, немереный. Так вот, по выражению Гурия, читать их нельзя. Проще говоря, «ой кошмар, кошмар, кошмар». Иногда я ему верю, но лишь иногда. Если на первых двух страницах нет пяти-шести трупов, то произведение, по мнению Третьяка, плохое. Не раз и не два за эти годы я слышал в свой адрес – сам будешь печатать свои бездарные произведения. Может он прав? Не по поводу «сам будешь», а насчет бездарности.
- Истукарий, че загрустил?
- А ты не знаешь? Жизнь – говно, а потом смерть.
- Да уж. – Поддержал меня Водопьян.
Пиво кончилось. На полке с «уходящими» позициями Беломура откопал «Еретики Дюны».
- Дашь почитать?
- Без проблем.
- Ну, так я пошел?
Водопьян с Эженом засобирались тоже. Делать мне на складе было абсолютно нечего. Память услужливо подсунула строки: «… все допито накануне и не жалко умирать.» Склад покинули все вместе, а бороться с нарастающей хандрой мне предстояло одному.
Список бестселлеров:
1. Месть Бешеного.
2. Любовь Зверя.
3. Хромой из Варшавы.
4. Слепой стреляет без промаха.
5. Меченый.
6. Капкан для Бешеной.
7. Мясник.
8. Время негодяев.
9. Нелюдь.
10. Пахан.
11. Киллер.
12. Банда.
13. Бык в загоне.
Выгуляв сынков и перехватив на скорую руку вчерашней жареной картошки, я отправился в театр. Один ноль в мою пользу, если вы восприняли вышеизложенное всерьез. Билеты мне не по карману. В театр я вошел со служебного входа, поскольку меня интересовал бутафорский цех. Точнее, его начальник. Еще точнее, мой любимый художник. Танкист. Не надо хихикать! «Любимый» относится к слову художник, а не к тому, о чем вы подумали. Мне нравится здесь бывать. В мастерской заваленной декорациями, оружием, холстом, фольгой, краской и еще массой театральных причиндалов я отдыхаю. Однажды Танкист извлек из тайников венок оратора античных времен. Медь потускнела, покрылась зеленым налетом. Два дня я отчищал его зубным порошком. Зато, как он потом сиял. Венок. Танкист занимал привычное место у огромного зарешеченного окна. В джинсах, заляпанных краской, растянутом свитере, с длинными вьющимися патлами, Танкист полностью соответствовал моему представлению о художниках.
- Проходи Истукарий. По делу или как?
- Или как.
- Тоже ничего.
Помолчали. С Танкистом хорошо молчится. Не тягостно. Покойно и легко. Таких людей мало. Озверев от болтовни ли-тературной братии, я уползаю в тихую гавань бутафорского цеха. Правильней будет сказать, в глухую башню танка. Закрыл люк и все по барабану. Между верстаком и стеллажами притулился мольберт. Дева с крыльями бабочки лукаво поглядывает из полутьмы. Давно собираюсь спросить Танкиста, за что она удостоилась такой немилости. Мне кажется ей одиноко в большом холодном помещении. Но в очередной раз не решаюсь. Чувствую, что есть вещи, о которых лучше не спрашивать, лучше не знать. На старую антипожарную ржавую электроплитку взгромоздился такой же старый чайник. Это уже почти ритуал. Мы курим, молчим. Потом пьем чай и опять молчим.
Свет из-за зарешеченного окна создает причудливый нимб над головой Танкиста – квадратный. Напряжение и усталость по капле покидают меня. Зато возникает зуд. И так всегда. Танкист трудяга. И это заразно. Возникает желание идти и работать. Увлеченный очередным проектом центра «Трясина», я как-то попросил его (Танкиста) представить свои работы на фантастическую тему. Таковые у него имелись. Каково же было мое удивление, когда он написал серию новых картин. Да таких, что я потерял на время дар речи. Что со мной случается крайне редко. Он не говорит, он просто делает. Я ему завидую. Широте его души, работоспособности, бескорыстию и неистраченной частичке детской наивности. Засунув пачку «Явы» в карман Танкист уложил в потертый дипломат эскизы будущих декораций. Отключил плитку. Оглядел свою епархию.
- Можно идти.
Я затушил сигарету в банке из-под кильки, нехотя выбрался из кресла-качалки. Хорошее кресло, плетеное. Сейчас такого не найдешь. Дома Танкиста встретили сиамские коты Лиза и Сант. У плиты хлопотала Манефа.
- А, Истукарий. Я говорила, что ты сегодня зайдешь. Ведь правда, Танкист? – озаренная влюбленной улыбкой обратилась Манефа к Танкисту.
- Правда-правда.
- Вот. А Танкист новую картину закончил.
Приходя в этот дом, я ожидаю нечто подобное, но не перестаю удивляться. Бегло мазнув взглядом по уже знакомым работам, я почти бегом устремляюсь в комнату. Вот она! В глуби вод, застенчиво отвернувшись от любопытных глаз, лежит трепетная фигура обнаженной русалки. Противоречивые чувства смешиваются, извергая пароксизм восторга.
- Ну, как?
Манефа выжидающе смотрит на меня. Загадочная улыбка змеится на ее губах. Что я могу ответить? У меня нет слов, чтобы передать спектр чувств сменяющих в душе друг друга. На первый взгляд, открытая спина и стыдливо поджатый хвост заставляет вас почувствовать хрупкость и беззащитность русалки. Постепенно, окинув узкие девичьи плечи, взгляд скользит вдоль кокетливого спинного плавника и натыкается на роскошные призывные женские бедра. И в этот момент понимаешь, что перед тобой соблазнительная искушенная молодая особа. И хочется уже не защитить, а завладеть пленительным телом. Струящийся каскад густых волос усиливает желание. Лица не видно, но я уверен, что оно прекрасно. Танкист переоделся и, устроившись в кресле с Сантом на коленях, изредка бросает на меня отрешенный взгляд. В этот момент он похож на Будду. Он знает о жизни нечто такое, что мне не постижимо. Это нечто я ищу в себе, окружающих, но тщетно.
- Манефа, мы задумали новую программу. – С трудом, отрывая взгляд от русалки, обращаюсь я к хозяйке дома.
На кухне что-то скворчит и булькает. Тянет ароматом чесно-ка.
- Что за программа?
- С твоим участием.
Никак не могу привыкнуть к тому, что в их квартире сквозной проход. Ожидаю, появления Манефы из коридора, а она возникает напрямую из кухни. В том месте, где обычно сплошная стена они прорубили проход. Высокая, рыжеволосая, в обтягивающих джинсах и ручной вязки кофточке Манефа по темпераменту являет собой полную противоположность Танкисту.
- У тебя прекрасные сказки. Почитаешь?
- Я больше не пишу сказок. – Грустно отвечает Манефа, по бабьи прижимая руки к груди. Голова склонена к плечу, глаза широко распахнуты – ликом великомученица. И все бы ничего, да, озорные бесенята, выдавали натуру не склонную к смирению.
- Лучше я почитаю тебе свои стихи.
Атмосферу квартиры наполняла энергетика такой силы, что, казалось, перегорят все лампочки.
Невоспитанная, злая…
В две строки не уложусь.
Я и черта понимаю,
И стократно побожусь.
- Понимаешь?
- Понимаю!
- Принимаешь?
- Не приму.
Я, какая-т не такая,
Я, какая-т не пойму…
Куда подевалась «Мадонна»? Необузданная страсть клокотала в каждой строчке.
- Вот такие у меня стихи.
Сант с Лизой затеяли любовные гонки. На это стоило по-смотреть. Грация сиамцев не может не восхищать.
Косоглазою
да рыжею
На заветном
помеле
Я врала тебе,
бесстыжему,
О приснившемся
тепле.
Я омою
тело белое
В черной речке под луной
Я с тобою милый сделаю,
Что задумал ты со мной…
«Будда» Танкист пил чай и улыбался. Декламация не отвлекала Манефу от кухонных занятий.
- У меня хулиганские стихи, не приглаженные, ершистые.
Пройда,
девка,
волшебство!
Целомудренный
окурок!
Площадное
божество
Для общественных
прогулок!
- Будешь овощное рагу?
- Можно немножко. А ты как его готовишь?
Манефа наложила полную тарелку, подала Танкисту.
- Просто. Крошу все, что есть под рукой – морковь, свеклу, капусту.
- Хватит.
Я взял свою порцию и хлебнул обжигающего варева. На мой взгляд, немного жидковато. Хозяйка безошибочно угадала.
- Танкист тоже любит погуще.
- А который час?
- Шесть!
- Бог мой, опаздываю. – Сверхбыстрому поглощению пищи меня научили еще в армии.
- Ты не могла бы дать мне свои стихи.
- Зачем?
- Пикасов готовит к выпуску новый альманах «Гробик».
Манефа собрала грязную посуду. Принесла вазу яблок, шоколад с орехами и свежезаваренный чай.
- А что стало с прежним?
- «С обрыва головой»?
- Ну да.
- Его элитарность «утопила». Посмотрим, на каком номере «похоронят» данное издание.
Лиза взобралась на руки Манефе и требовательно заурчала.
- А ты злой.
- Да, уж не добрый. У меня был знакомый, милейший че-ловек...
Поблагодарив хозяев за гостеприимство, я не стал рас-сказывать эту старую историю. Хоть и поучительную, но «грязную».
В зарослях водорослей одинокая русалка коротала время в ожидании суженого. Мне же предстояло провести вечер в кругу приверженцев литературного театра «Апофеози амбициози». И неизвестно еще кому из нас было тяжелей.
Из радиообращения президента к на-роду.
Участники: президент – вещает, народ – безмолвствует и внимает.
Россияне! За последние годы благосостояние народа э… значи-тельно выросло. Хотелось бы и культурный, так сказать, уровень поднять на должную высоту. Возродить былую славу э… Пушкина и Толстого.
Россияне! … … …
Смеркалось. В ближайшем ларьке я пополнил запас сигарет. На пути к месту проведения «Апофеоза» повстречал Акиндина Бекасова. Сосредоточенный, целеустремленный Акиндин напомнил мне, что точ-ность – залог здоровья и долголетия. С такой трактовкой я не был знаком. Память – штука полезная и крайне избирательная.
- Истукарий, ты сегодня выступаешь?
- Бог миловал. С меня хватит того, что я читаю по ночам Евграфа Ушанова и Васисуария Заварова.
- Зря ты так.
На площади у театра мелкими группами тусовались любители русской словесности. Успели. Мое внимание привлекли звуки гитары. Мужчина средних лет чистым профессиональным голосом исполнял городские романсы. Бекасов приметил Вельмамедова. Вован, бурно жестикулируя, приплясывал возле Мифодия Бык-Покрышкина. За последние годы Мифодий сильно изменился. Опустил густую бороду, в голосе появилась полновесность, свойственная мэтрам. А ведь когда Вельмамедов познакомил нас, он был иным, проще что ли.
- Пойду поздороваюсь с Вованом.
- Мы уже виделись.
Мимо пробежал Авангард Пикасов. Помахал на ходу рукой. Я кивнул в ответ. Внешность обманчива. Больше всего Авангард похож на никарагуанского партизана, какими их изображала наша пресса. В отличие от них у Авангарда отсутствовал автомат и иступленный фанатизм. Зато в избытке наличествовал дух подвижничества.
- О чем задумался, Истукарий?
Я и не заметил, как подошли Вельмамедов и Бекасов.
- О том, что давно пора начинать пляски.
Третий звонок. Площадь опустела. Проследовав мимо двух очаровательных девушек, мы поднялись на второй этаж. Вельмамедов был нетрезв, но боеспособен.
- Акиндин, твой друг Поплий Клейенко обещал дать почитать новую повесть. - Бекасов отмахнулся.
Вижу, он в растерянности и не знает, как выкрутиться из неприятного положения. Вован не отставал.
- Ну, когда дашь?
Я многозначительно улыбнулся. Историю с рукописью, упавшей за «стенку», я слышал лет восемь назад. Гляди-кась, до сих пор жива. Клейенко периодически рассказывал кому-нибудь сюжет своей новой повести, но прочитать ее не удалось почти никому. Хотя Бекасов утверждает, что однажды видел ее. Издали.
В зале на нас зашикали, и мы поспешили занять свободные места. Руководство литературного театра чинно восседало за отдельным столиком. Мягкие диваны, столики с напитками и фруктами должны были создать непринужденную атмосферу дружеского общения. Вельмамедов не преминул воспользовался моментом и яростно впился зубами в грушу. Появился молодой человек в приличном костюме. На голливудскую его улыбка не тянула, но он старался.
- Господа! На повестке дня литературного театра «Апофеози амбициози»…
Господи! Как он смог произнести эту фразу и не споткнуться. Видимо сказывается результат длительных репетиций. Однако если отбросить словесную шелуху, за версту несет комсомольской выучкой. Ее дух неистребим. Основной контингент присутствовавших составляли лица женского пола. Наискосок от нас я заметил насупленного Оскара Матуся. Пожалуй, одного из немногих прозаиков, к которым я отношусь с почтением. Однажды я попросил его посмотреть мои рукописи, но потом так и не решился отнести.
- … первого автора Лампада Патриархова.
Благообразный мужчина со шкиперской бородкой, поколдовав со свечами, пространно поведал о благостном влиянии единения человека с природой. Мне понравился его голос, мягкий, хорошо поставленный, «убаюкивающий». Отчаянно разболелась голова. Организм требовал чашку кофе и сигарету. Заметив мое состояние, ко мне тихонько подошла незнакомая милая леди.
- Можно вам таблетку принести?
- Хорошо бы еще чашечку кофе.
Пару минут спустя она вернулась. Таблетку я заглотил не глядя. Кофе оказался недостаточно горячим, но и на том спасибо.
Патриархов читал что-то о боге, и я переключился на публику. Религия меня не интересует абсолютно. Христианская имеется ввиду. К более древним, языческим, я отношусь весьма благосклонно. Зал внимал Лампаду с огромным интересом. Некоторые умудрялись делать заметки в блокнотах. Меня раздражало благоухание свечей. Наконец, объявили перерыв. Я вышел на балкон. И жадно закурил. В своем стремлении отравиться никотином я не одинок. Любитель городского романса, окруженный почитателями, подхватил эстафету Патриархова. Вышли Мифодий и Вован. Следом Авангард. Угвоздаканный оргпроблемами, Авангард лихорадочно сделал несколько затяжек и вновь кинулся в пучину административной деятельности.
В толпе я заметил знакомое лицо и отправился засвидетельствовать свое почтение. Патриархов раздавал автографы. Елпифидор Офсюгофф объявил второе отделение. Действо разворачивалось профессионально, но скучно, пока не дали слово Вельмамедову. Неординарные актерские способности Вована вмиг завоевали ему симпатии зрителей. Блестящее выступление, жаль что короткое. Елпидифор жесткой рукой пресек развернувшееся было общение Вельмамедова с народом. В технике ведения, вечер явно прихрамывал на обе ноги. Вован уступил место Авангарду. Несколько «кухонных зарисовок» сорвали аплодисменты публики. Пикасов вошел в раж. Меня несколько раздражала манера исполнения Авангардом своих рассказов. Монотонно, безразличным негромким голосом. Лишенная полностью авторского отношения к написанному.
«… Он тянуть перестал, дрожащими руками ощупал лицо, растирая пот и сукровицу, затем опустился на четвереньки и исступленно застучал кулаками по деревянному полу, выкрикивая: «Не то! Не то! Не то!»».
Последние слова полностью соответствовали моему отношению к подобного рода литературным экспериментам. Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, я потихонечку слинял покурить. Вскоре ко мне присоединились некурящие Бекасов и Вельмамедов. Вован пожаловался на безжалостную редактуру учиненную Офсюгоффым. Вельмамедов мастер слова. Его нельзя править. Пропадает весь смысл и колорит произведения. Сетования Вована затянулись и мы с Бекасовым вернулись в зал. Действо продолжалось. В целом, я ожидал худшего и, надо признать, был приятно удивлен, о чем и не замедлил сообщить Авангарду. Вечер удался на славу, если судить по тому, что народ не стал расходиться по домам.
Вечерний моцион Дикого с Боем настоятельно требовал моего присутствия, и я скоропалительно распрощался с друзьями. Глубокой ночью, в затихшей квартире, взгромоздясь на диван с ногами, я окруженный разноцветными брошюрами, читал Мифодия.
Умереть никогда не рано,
И легко края теребя,
Человек – открытая рана –
Удивленно глядит в себя.
Не откладывая в долгий ящик, я достал тетрадь в клеточку, шариковую ручку, заглянул в себя… и вывел на первой странице «Минздрав предупреждает …». Занятый самокопанием и «расчленением» знакомых, я пропустил сводку Комитета по Чрезвычайным ситуациям.
«… опасное инфекционное заболевание. Есть случаи с летальным исходом. Малоизученный вирус «Г» (графомания) охватил поголовно все население города. В связи с нарастающей угрозой объявить карантин в районе города Магнитогорска».