Вот уже 63 дня как в доме Цапуло иссякли основные запасы продуктов.
Месяц, с грехом пополам, протянули на квашеной капусте и соленых огурцах. Истощали. Но и эти две десятиведерные бочки опустели. Один беловатый рассол остался на дне. От кур пришлось избавиться еще прошлой зимой.
Как их съели? По одной, по одной, и опустел насест. Последним съели золотистого, с красным отливом, красавца петуха Петьку. Жалко. Тощая коровенка не телилась, и молока не было. Сибирская порода не особо удойная, но молоко было жирное, густое. А теперь и того не было. По осени привезли пустых шляп от подсолнухов с колхозной маслобойни. Председатель разрешил взять пару телег. Сложили стопками в покосившейся стайке, почти до января хватило. Кормили ее не вдоволь, каждый круг на счету. А она смотрела фиолетовым глазом и робко тыкалась в руки, ища горбушку хлеба или другое угощение.
-Нет! Звездочка! Самим голодаем,- ласково увещевала ее Мария,- ты уж не обессудь родная.
Заготовить сено было некому, дети еще толком не подросли, Мария летом в пору сенокоса занедужила, в лежку лежала, и что смогли накосить и привезти мешали наполовину с соломой и давали после Нового года скудно, лишь бы до весны хватило. В то лето и картошка не уродилась - засуха. Все пострадали, а они особенно. У них дальняя половина огорода в солончаках. Трава то не растет, не то, что картошка. Выкопали, ссыпали и ужаснулись. Кучка смешная получилась, игрушечная совсем и чистый горох.
-Боже милостивый! Как зимовать!?- сокрушалась Мария.
И на трудодни в колхозе не расщедрились. Практически за палочки, работали.
-Сгинем! Не пережить нам эту зиму,- беззвучно плакала Мария, прижимая головенки младших детей к себе. Дети серьезно молчали или тоже принимались плакать, и тогда протяжный вой долго доносился со двора Цапуло.
Иван, шестнадцатилетний парнишка был старшим из четырех ребятишек. Мать часто болела, и местный фельдшер только разводила руками, беспомощно смотря на ее ноги.
-В город бы тебе Мария. Провериться.
-Война!- устало и безнадежно оглядывая свои ноги, говорила она,- может кончиться, сколько можно с этими супостатами биться, тогда уж и примусь за свое здоровье.
-Дай бог! Два года уж белого света не видим.
-Эту зиму пережить. … Покатятся наверно супостаты, весь народ тянется, рвет жилы.
-Силен еще германец. А люди, в чем душа держится, обнищали, - сказала фельдшер.
-Перетерпим, выдюжим, только вот есть нечего. Шаром покати.
-У тебя хоть Макар воюет, а мой уж больше года как сгинул,- с тоской промолвила фельдшер.
-Это не приговор. Без вести пропал,… всяко бывает. Ты верь. Не хорони раньше времени, - сказала Мария.
-Плачу и верю и вижу его только живым. Снится он мне. Одной надеждой живу. И ты крепись Мария Петровна.
-Легко сказать! Вот Макар вернется, если пресвятая богородица поможет выжить, а что я ему скажу? Помрем мы. Кузьма совсем слаб. До весны не дотянет. Как в глаза смотреть мужу?
-И картошки нет?
-Ни картошки, ни очисток и амбар весь вымели на два раза.
-К председателю ходила?
-Не раз! А что он может. И так недобро косится на меня. План требуют. «Не время болеть». Сама знаю. Будто я хочу.
-Я при встрече ему скажу. План планом, а люди живые.
-Ивана на зерноток перевели. Совсем пацан еще. Устает, а рассуждает как взрослый.
-Вот таблетки я тебе оставлю,- сказала фельдшер, роясь в наплечной сумке с красным крестом.
-Брось! Нет от них проку.
-Оставлю… Все что могу. Не обессудь.
-Ладно. Положи на комоде, авось понадобятся. С голодухи все съешь только бы дети не нашли, хотя они горькие не позарятся.
-Ну, я пошла Мария?
-Иди. Спасибо тебе. Студено. Дверь плотней, прикрой за собою.
-Прикрою.
Метель разыгралась не на шутку, переметая слабые тропки и санный одиночный след. Ребятишки на печке сверкали глазенками и в который раз спрашивали, почему так долго нет Вани.
-Цыть! Леший вас заберет! Задержали наверно,- отвечала Мария, беззлобно ворча.
Наконец в сенях послышалось знакомое топанье и звук обметаемых веником-голяком валенок. Ребятишки мигом соскочили с печи, и выстроились у входа, с надеждой посматривая на входную покосившуюся дверь. Мария щедро подкрутила фитиль керосиновой лампы, и она засветила ярче, дымно подкапчивая стекло.
Ваня зашел неторопливо, как взрослый. Накинул крючок на входную дверь. Толкнул, попробовал, надежно ли закрыта. Это был уже не мальчик, худощавый подросток с длинной шеей и впалыми глазами, которые непокорно светились на бледном лице. Поджатые губы, заострившийся нос и первые упрямые складки на скулах говорили о лишениях, что свалились на его голову, о тяжелом физическом труде, хроническом недоедании и большой мере ответственности за близких и родных, что волею судеб должны были в основном полагаться на него.
Мария метнулась, торопливо проверила, как задернуты шторки. Поправила их, закрывая невидимые щели, перекрестилась тайком. Ваня, молча и с важным видом не раздеваясь, прошествовал на средину комнаты к огню. Дети, затаив дыхание, смотрели за каждым его движением. Он снял рукавицы и бережно перевернул одну, потом другую. На дощатый стол посыпались тонкими струйками как золотой песок пшеничные зерна. Когда ручейки иссякли, он передал рукавицы Насте. Она торопливо сунула туда свои ладошки и долго шарила там, пытаясь найти еще несколько застрявших зернышек. Тем временем он снял с себя видавший виды ватник и бережно высыпал из карманов по горстке зерна. Сам проверил каждый шовчик и отложил его сторону.
-Ну, теперь главное! – сказал он без улыбки и еще более важно.
Он опустился на скамейку и Мария, постелив тряпицу, села перед ним на колени. Поочередно она аккуратно сняла с него валенки. Отряхнула с солдатских узких в голяшке штанов приставшие зерна на тряпицу и как великую ценность водрузила рыжие в заплатах валенки на стол.
-Высыпай!- сказал Ваня матери.
-Ты сам.
-Да что уж там,- буркнул подросток. Он разминал затекшие красные пальцы на ногах, все в мелких точках. На материю упало еще пару десятков застрявших хлебных зерен.
-Ты сам,- повторила настойчиво она.
-Ладно. Совсем ноги стер пока дошел.
-А зачем спешил?
-Я не спешил. Специально задержался, что бы одному пойти, а то за ребятами не поспеть.
Он прошествовал к столу и высыпал из валенок две большие кучки пшеницы.
-Ого!- радостно захлопала в ладоши Настя.
-С ума сошел сынок,- с гордостью и плохо скрываемым страхом воскликнула мать, целуя его в макушку,- заметят!!! А как проверят!? Разве так можно? Постольку носить!
-Бригадирша наверно догадывается, но молчит,- сказал подросток, собирая морщинки на лбу.
-Серафима, всегда была баба душевная. И до войны. У самой трое. Нашу семью знает.
-Завтра, сказали, на овес пошлют. Вот и сыпанул лишка.
-Все равно. Как дошел, одни мучения.
-На раскоряку. Как медведь,- он первый раз за вечер скупо улыбнулся, и лицо его осветилось мальчишеской радостью.
-Не делай так больше. Посадят, не посмотрят, что мал еще.
-Меня не поймают. Я везучий,- подмигивая почему-то Насте, сказал Ваня.
-Глупенький ты еще! Аграфену и Пелагею же посадили.
-Да они по ведру взяли. Телегу к самому двору подогнали. Кто же постольку берет. Надо и совесть иметь.
-Темно, однако, было.
-Кто-то стуканул. Может не в первый раз, и следили наверно.
-Кто его знает. Народное добро. Поостерегись.
-Пусть докажут, что оно не случайно попало. Да и в тюрьме люди живут.
-А что им доказывать.… Как мы без тебя тогда.
-Ладно. Буду поосторожней. Это на три дня растяните.
-Постараюсь. Только Кузька совсем плох.
-Тогда на два.
-Здесь много. На три получится.
-У меня еще по два колоса за обшлагами рукавов.
-А что же ты молчал?
-Запамятовал.
-Тогда наверняка хватит.
-Еще хотел в шапку насыпать, уши вверх поднять, но сильно морозно.
-И правильно. Ты нам здоровый нужен.
В следующий раз точно подниму, как мороз ослабнет.
-Окстись!
-Не спорь. Варежками уши если растирать по дороге, то можно.
Самая маленькая из детей – Валя, играла за столом, пересыпала кучки пшеницы и собирала их в одну горку:
-Ура! Так много. Мы все это съедим?
-Это не игрушки. Дети! Чтобы никому не проболтались. Слышите?
-Ну что ты мама! Мы будто маленькие!? – с укоризной бросила Настя.
-Кто вас знает. Случайно обмолвитесь, где ненароком, а чужим людям только это и нужно. Настя доставай крупорушку.
-Она тяжелая!
-А у меня ноги больные!
Ваня неторопливо вытащил из-под лавки подобие домашней мельницы. Это был большой камень с углублением в центре. Он водрузил его на центр стола, и тот жалостливо скрипнул от тяжести.
Зачем ты сам сынок? Устал и так, поди?
-Ничего. Пестик где?
-Да это мы сами. Отдыхай, приляг. Мы разбудим тебя, когда готово будет.
-Я жевал маленько, пока никто не видел. Есть почти не хочу.
-Горячего все равно похлебаешь.
-Не очень хочется.
-А как же без похлебки. Желудок то он не железный.
-Не очень хочется, а желудок мой и гвозди переварит.
-Поэтому и беречь его надо, хотя бы раз в день побаловать настоящей едой.
Приговаривая так, Мария сидя начала тщательно ступкой растирать зерно в подобие муки. Перетерев пару закладок, она высыпала все, что намолола в кипящий на плите чугунок. По дому потекли вкусные хлебные запахи еды. Проснулся Кузя, тихо спросил.
-Мама есть будем?
-Будем, будем! А как же родненький! У нас все как у людей.
-Я есть сильно хочу.
-Я знаю сынок.
-Ты знаешь, какой я голодный!?
-Тебе больше всех. Потерпи солнышко.
-Я тоже болеть хочу,- сказала Валя,- что бы мне больше еды давали.
-Типун тебе на язык!- в сердцах сказала мать.
-А что такое типун?- поинтересовалась девочка, шаловливо сверкая глазками.
-Да бог его знает. Не говори только так никогда.
-А кушать мне больше положите?
Как всем.
-А Кузьке?
-И Кузьке. Я просто ему со своей тарелки еще немного добавлю.
-А мне?
-И тебе.
-Она же совсем маленькая мама,- серьезно сказала Настя, поджав обиженно губы,- ей надо меньше чем нам. Что ты выдумываешь?!
-Она растет.
-А мы?
-Вы уже почти взрослые. Ты меня скоро догонишь.
-Прямо скажешь. Я только тебе по плечо.
-Но Валя, то меньше.
-Все равно не справедливо, надо поровну делить.
-Я могу не есть,- сказал Ваня, отворачиваясь от дымящегося котелка.
-Нет уж. Всем хватит. Не спорьте,- сказала Мария, помешивая поварешкой закипевшую густую похлебку. Подумав, она добавила в варево еще воды и невесело улыбнулась.
-Теперь точно всем хватит.
-Мне, чур, первой наливать,- захныкала Валя.
-Конечно первой,- отозвалась Мария,- только пусть немного остынет. Не обожгись.
-Мне! Мне первой! Мне первой! – весело зачастила девчушка, гордо посматривая на остальных.
Настя показала ей язык и отвернулась.
-Мама! А что она мне язык показывает?
-Если будете меня отвлекать, будет дольше готовиться. Валя ты поняла?
-Поняла. Только пусть она не показывает больше, или мы ей вообще не нальем.
-Тебе и не нальют,- сказала Настя, переходя на свистящий шепот и наклоняясь над сестрой,- ты дармоедка.
-Сама ты бармаедка! Я еще маленькая,- заревела девочка.
-Все готово. Всем молчать. Несите тарелки,- прервала спор Мария.
Девочки стремглав кинулись за тарелками.
-Кузе захватите,- напутствовала им мать вдогонку.
Кузя свесил ноги с печи. Голова его покачивалась, на лице застыла добродушная улыбка от предвкушения горячей похлебки.
-Не вставай сынок. Я тебе налью и подам. Видишь как у тебя ноги разбарабанило.
-У тебя болят, а у меня нет - это лучше,- веско заключил он.
-Это от голода сынок. Будешь, есть, и все пройдет. Еще так будешь бегать, все мальчишки будут завидовать.
-А у тебя мам от чего болят?
-А кто его знает. Поправятся. Лишь бы вы здоровые были. У кого это так бурчит в животе?
-У меня,- смущенно сказал Ваня,- зажимая живот двумя руками.
-Бедный ты мой. Главный наш кормилец. Тоже наверно изголодался.
-Я ничего. Это просто пузо само.
-Само! Само! Сейчас! Всем налью. Все сегодня сытые спать ляжете. Это наш маленький праздник.
-А какой сегодня праздник?- спросила Валя.
-Праздник живота.
-А такой бывает?
-Еще как бывает. Пусть стынет. Не обожгитесь. Слышите. Осторожней!
-Мама, а ты?- спросила Настя.
-Сейчас Кузю покормлю, потом уж сама. Там есть еще на дне. Мне хватит.
-А ты налей себе, пусть тоже остывает.
-Налью, налью, не беспокойся доченька. Я помню. Мне много ли надо. А вот Кузя ждет. В чем душа держится.
-А помнишь, нам папка конфеты привозил с города?- спросила Настя, помешивая в своей тарелке мутное тягучее варево.
-Нет! Когда это было.
-А когда он пьяный приехал и рукавицы потерял на базаре.
-Рукавицы ерунда. Главное деньги все до копеечки привез.
-А водки на что купил?
-Ну водка понятное дело. Выпили с Иванычем на радостях. С кем не бывает. И вас не забыл и мне обновку привез.
-А что тогда ругалась?
-Да где там. Беспокоилась больше. Тут же и забыла. Пустое это. - Мама, а что наш папка на фронте ест,- спросила Валя, вступая в разговор.
-Кашу наверно или консервы им дают.
-А что такое конисервы? Они вкусные?- промолвила Валя.
-Это такое мясо, горох с салом или фасолью в железных банках.
-А когда папка с фронта вернется, он нам привезет конисервов?
-Не знаю. Лишь бы вернулся. Кости будут целы, мясо нарастет. И нам сразу полегче будет.
Спать в семье Цапуло легли рано. Хорошо было спать и ни о чем не думать. Скоро уж и весна, а там лебеда пойдет. Там может, и немца прогонят, вообще прекрасное время наступит.
Примечание. Картина выше...холст-масло 50х70 2011г. Продается.