Девять дней. Сорок дней. Год.
Кто придумал, что время лечит?
Остановилось время в тот солнечный день, когда всего за два дня, не приходя в сознание, сгорела Нонна. Змеиный яд попал в кровь – красную, как ягоды, что потом долго лежали в корзинке. А теперь... жизнь идёт, но мимо него. Где-то смеются и плачут, любят и ненавидят... где-то, не здесь. Тесть совсем сдал: на сердце жалуется, даже с Антоном гулять перестал. По выходным приезжает Ирина; что-то рассказывает, иногда плачет. Счастливая! может плакать. А он не может. Хотел бы – да забрала его слёзы Нонна. Всё забрала – и слёзы, и радость. Им всем тяжело. Всем, кроме мальчишки. Ни на похоронах не заплакал, ни после... а Нонна для него ничего не жалела. Даже жизни не пожалела. Вот и сейчас: уже темно, а он где-то носится. Нонна бы давно побежала искать. Как побежала в тот день, когда, вернувшись от врача, не нашла ни его, ни корзинки. Опустела квартира. Опустели Ржаные Поля. Как ему жить? Кто научит, как жить в беспросветной тоске? А впереди –ещё столько лет...
Ну, вот... явился. Сейчас прошмыгнёт на кухню, поест – и спать. Хоть бы подошел, обнял, сказал, что скучает по маме... Волчонок и есть – правильно Ира когда-то его назвала. Она молодец: каждую неделю к отцу приезжает. Вот что значит – родная-то кровь.
***
В субботу Ира и Кирилл Иванович пришли к Сергею.
Ира накрыла на стол:
- Серёжа, смотри, я вчера в нашем гастрономе московскую колбасу отхватила; ты её любишь. А папе, знаешь, что привезла? Рыбий жир. Говорят, помогает от сердца. И Антошке –«Южную ночь». Кстати, где он?
- Не знаю, - ответил Сергей. – Бегает где-то. Я уж и на КПП предупредил, чтоб за ворота не выпускали, а то с него станется.
- Может, пойти поискать? Папа, ты почему не ешь?
- Потом, - отмахнулся Кирилл Иванович. – Поговорить нужно, Серёжа. В общем, так... Ты понимаешь, что так продолжаться не может? Вы с Антошкой скоро совсем разговаривать перестанете, а он ведь еще ребенок, сломать легко. Да и что это за жизнь? В общем, так... готовься поступать в академию.
- А Антон? - не сразу спросил Сергей.
- Об Антоне позаботимся мы с Ирой. Правда, дочка?
- Правда. Серёжа, вспомни, как Нонна мечтала, чтоб ты учился! Папа тебе поможет – у него и в Управлении связи есть, и друг в академии. А о сыне не беспокойся – он ведь тоже нам не чужой. Пока поживет с дедом, и я на выходные буду приезжать, а там посмотрим... Ну, что ты на меня так смотришь? Справимся, не сомневайся! Зато закончишь учиться, он уже взрослым будет, поумнеет; может, смягчится... Серёжа! Ну, что ты молчишь?
Что уж говорил своим друзьям Кирилл Иванович, на какие нажимал рычаги... - но через полгода Сергей уехал в Москву. Для Антона, казалось, ничего не изменилось; разве что после школы он шел не в свой ДОС номер двенадцать, а к деду. По субботам приезжала Ира: готовила, убирала, стирала... делала всё, что могла, потому что у папы всё чаще прихватывало сердце.
***
«Серёжа, у нас плохая новость: папа в госпитале, говорят, инфаркт; сколько он там пробудет – не знаю, но оставлять на него Антошку рискованно. В общем, я забираю его к себе. Ты ни о чем не волнуйся, я справлюсь, а тебе буду часто и подробно писать. Ты, главное, учись хорошо, чтобы Нонна смотрела на тебя с небес - и улыбалась»...
«Серёжа, привет! У нас всё нормально. Ну, может, не совсем нормально... потому что папа ещё совсем слаб. Антон уже у меня. Я отдала ему свою спальню. Тебе спасибо, что попросил друзей нам помочь: без них я бы месяц Антошку перевозила. Хорошие у тебя друзья, и так тепло о тебе вспоминают... Володя вообще говорит, что мечтал бы служить под твоим начальством. Я отдала Антона в пятую школу – совсем рядом с домом; и дорогу, главное, не нужно переходить, а то машины носятся, как сумасшедшие! Не знаю, понравилось ли ему в новой школе, он не особенно со мной разговаривает. Не понимаю, что я делаю не так : и так к нему, и этак... молчит. Буркнет что-то – и в свою комнату. Спасибо, хоть учится неплохо, а то мне только уроков его не хватало! Приедешь – не узнаешь: так вырос. Вот сейчас шью ему брюки – старые уже коротки. В субботу поедем к деду. Он собирается подать рапорт об отставке по состоянию здоровья. Ну, об этом он тебе сам напишет. Вот странно, Серёжа: ладно, я... у нас с Антошкой с самого начала особой любви не возникло, но дед-то? Как он с ним возился! А Антон и с ним почти не разговаривает. Даже не спросит, как дед себя чувствует – сразу на улицу убегает. Или это возраст такой? Или бессердечие? Я не знаю. Но папа переживает»...
«Серёжа, здравствуй! Тебе-то не нужно напоминать, какой сегодня день. А Антону сказала утром, что сегодня его маме исполнилось бы тридцать лет, так он удивился: «И что?» Ничего, конечно... но мы помним. После работы съезжу на пару часиков к папе, поплачем, повспоминаем... Он никак не придет в норму после болезни, да и отставка не прибавила бодрости. Я надеялась, что он будет больше отдыхать, а он только скучает и винит себя во всех грехах. Ну, ты понимаешь... К нему приходит Юлия Ивановна из десятого ДОСа, помнишь? Её младшая – Таня – с Антошкой раньше дружила, а потом они что-то рассорились... Папа не догадывается, что я ей плачу – не деньгами, конечно, но взялась обшивать её старшую дочь: та такая модница! Ты-то как, Серёжа? За деньги спасибо, я купила Антону кроссовки, хоть спасибо сказал – и то радость. Вот так и живём»...
«Серёжа, добрый день! Ты даже думать о том, чтобы бросить учёбу, не смей! Конечно, я не педагог, и наверняка делаю что-то не так, да и характер у Антошки тот еще... но я стараюсь. Очень стараюсь, Серёжа. Одна заказчица подарила мне два билета в цирк. Я так обрадовалась – будто маленькая. Я ведь нигде не бываю, после работы сижу допоздна за машинкой. Ну, вот... Мне понравилось. Спрашиваю у Антона: «Ну, как представление?» «Ничего, - говорит, – только клоуны такие дураки!» Может, и дураки, но я смеялась. Зато я видела, как Антошка на акробатов смотрел! Может, ему спортом заняться, как ты думаешь, Серёжа? У меня у одной заказчицы муж – тренер, по-моему, по лёгкой атлетике, точно не знаю, спрошу. Может, возьмёт он Антошку? А то шляется где-то с мальчишками дотемна – а я себе места не нахожу»...
«Как я рада, Серёжа, что ты приедешь на Новый год! Не представляешь, как рада! Поедем к папе, отпразднуем, как раньше, все вместе... Почти все вместе. Серёжа, я всё хотела спросить: твой друг Володя – хороший человек? Он мне звонит иногда, спрашивает, нужна ли помощь, но я как-то сама справляюсь. Пару раз встречал на станции, когда я к папе приезжала – говорит, случайно. Папа его не знает – он в другом цеху работал. У меня ведь никакой личной жизни, Серёжа. Я не жалуюсь, всё нормально. Мы с папой тебя очень ждем. Как ты написал про Новый год – так только об этом и говорим. Антону сказала, что папа приедет, он вроде обрадовался. Но у него никогда ничего не поймёшь. Спрашиваю – а что бы ты хотел, чтобы папа привёз? Ничего, отвечает. Но мы с папой подумаем, и я потом напишу. А со спортом не получилось – нет мест. Жалко»...
«Серёжа, привет! Что ж это ты простудился? И так не вовремя! Мы с папой, конечно, очень расстроились, но не вздумай ехать больным: воспаление лёгких – не шутка. Ничего страшного, встретим Новый год сами; еще много их будет, этих Новых годов, а ты у нас один. Володя обещал принести ёлку, я попросила самую маленькую – только чтобы подарки положить. Вчера у нас выключали свет, а у меня был срочный заказ. Хорошо, хоть ручная работа оставалась... Я попросила Антона сходить в хозяйственный – помнишь, рядом с моим домом? - купить несколько свечек. А он в ответ: «Зачем? Мне и так видно». Я оделась и пошла сама. Правда, он потом подошел и говорит: «Я забыл, что тебе шить нужно. А то бы сходил». Не знаю, Серёжа. Мы другими росли»...
«Серёжа, как же я рада, что ты вышел из госпиталя! Береги себя, не простужайся больше, я тебе свитер теплый свяжу, вот только разошьюсь с заказами – и свяжу. Папа потихоньку приходит в себя, уже в магазин сам ходит, а один раз к нам приезжал. Хорошо, у него ключи есть, а то я на работе, а Антон в школе. Серёжа, я не знаю, как быть. Он меня совсем не слушает – что ни скажу, всё в штыки! На днях нашла у него в куртке сигареты. Не хотела тебе писать, но и скрывать не могу. Провела, так сказать, беседу: «Ты что ж это, друг ситцевый, делаешь? Ты понимаешь, что губишь свое здоровье?» Ну, и про каплю никотина, конечно... Обещал, что больше не будет, но я не очень-то верю. Он всё, что я ему говорю, воспринимает наоборот. Вот вчера... Сидит за столом, ссутулился, я ему и говорю: «Антоша, сядь прямо. И когда идёшь, тоже держи спину прямой: как будто не груз несёшь на плечах, а ногами земной шар вращаешь». Ну, что я особенного сказала? А он насупился – и ссутулился ещё больше. С ужасом жду весенних каникул – опять целыми днями будет где-то шляться. А что делать – не знаю»...
«Серёжа! Спасибо тебе за совет – мне так нужно было с кем-то знающим посоветоваться! Зинаида Трофимовна вас с Нонной помнит. Я сначала с ней просто посоветоваться хотела – как Антона воспитывать, но она оказалась такой доброй и понимающей, что я расплакалась и всё ей рассказала. До мелочей. Она сказала, что Антон всегда был таким нелюдимым; может, наследственность... никто ведь не знает, что у него за родители. В общем, Серёжа, я стараюсь быть с ним ласковой и заменить ему мать. Но только бы он не отвергал меня так категорично! Понимаешь, я ведь не жду ответной любви... но приходить домой и знать, что наткнусь на угрюмый взгляд, что никто не спросит, как мои дела и не расскажет о своих, тоже не хочется. А Зинаиде Трофимовне я сошью блузку – такого же фасона, как моя любимая. Помнишь, я в ней на вашей свадьбе была - в синий горошек? Вот разошьюсь с заказами – и сошью. А время быстро летит. Вот уже восемь месяцев, как ты уехал»...
«Серёжа, здравствуй! Не хотела тебя расстраивать, но приходится. Совсем Антон меня не слушает. На то, что никак не называет – я уж не говорю про «мама» или хотя бы «тетя Ира», - я давно не обращаю внимания. Но, знаешь, Серёжа, ведь был один раз, когда он назвал меня «мама Ира»: ты тогда только уехал, я вечером шила и ножницами порезала палец, да так, что долго не могла кровь унять. Антошка принёс вату, йод, даже пытался помочь, а когда я завизжала, полив ранку йодом, сказал: «Мама Ира! Не бойся: оно недолго пощиплет!» Значит, есть в нём какая-то доброта, не совсем он волчонок... Но что с ним случилось? Не представляю... А вчера меня вызвали в школу. Оказывается, он и ещё один мальчик терроризируют класс. Так и сказали – терроризируют. И все их боятся. Установили какие-то свои законы – и бьют тех, кто им не подчиняется. Серёжа, я не помню, как дошла домой. Со мной впервые так разговаривали – будто я преступница какая-то и Антона научила. Он, как всегда, где-то шлялся; а когда явился, я ему всё и высказала: что с ног сбиваюсь, лишь бы ему было хорошо; что он никого не любит и ничего не ценит; что в десять лет можно бы и соображать, что к чему, или хотя бы слушаться... Плакала, конечно, а он молчал. А когда я поняла, что всё бесполезно, и встала, чтобы идти шить, он сказал: «Мама Нонна меня никогда не ругала». Я знаю, что я – не Нонна, и нет у меня той любви, что была у нее, но видит Бог – я стараюсь. Серёжа! Я не знаю, что делать; это как снежный ком: накапливается, накапливается... Сегодня у меня много работы, а разошьюсь с заказами – и поеду к Зинаиде Трофимовне. Скорей бы ты приезжал!»...
Сергей приехал в июле; пробыл насколько дней в Ржаных Полях, а потом они с Антоном уехали до сентября в Палласовку.
***
Какое, оказывается, это счастье – жить одной!
Вечерами можно спокойно шить, читать, смотреть телевизор – и не волноваться: где он бегает? с кем? Можно не вздрагивать, услышав телефонный звонок: из школы звонят? из милиции? И можно, наконец, пригласить к себе в гости Володю. Она приготовит вкусный ужин, наденет любимую блузку, купит вина, зажжет свечи... А почему бы и нет? Ей двадцать четыре года! Всего двадцать четыре, а кажется – все пятьдесят: с тех пор, как умерла Нонна, можно каждый год считать за пятнадцать. Эх, Нонна, Нонна... всё покатилось без тебя под откос, как будто не только Антона ты держала на своих узких плечиках, но и Сергея, и папу, и даже сестру. И эти узкие плечики оказались сильнее широких мужских.
Сергей с Антоном вернулись в конце августа.
- Ну, как он? – спросила Ира, как только они с Сергеем остались одни. – Слушался?
- Слушался... – усмехнулся Сергей. – Знаешь, Ира, я тебя понимаю. Тяжело с ним. Отвечает сквозь зубы, соглашается – будто одолжение делает. А ведь ребёнок совсем. Что же дальше-то будет? В общем, Ира, я не знаю, как быть. Снова на тебя его взваливать совесть не позволяет. И академию бросать... не знаю.
- Еще чего – бросать! Я уже год терпела, еще потерплю. Постараюсь, по крайней мере. – И с надеждой: - Может, перерастёт?
***
«Серёжа, привет! У нас всё по-прежнему. С Антоном разговариваем три раза в день: «Завтрак на столе», «Обед на столе», «Ужин на столе». Пробовала спрашивать про уроки – зареклась. Иногда мне кажется, что эта ноша мне не по силам. Серёжа, я вот что подумала: может он знать, что вы его усыновили? Мог ему кто-то сказать? Или мамина смерть на него так повлияла? Он никогда не был ласковым, но и таким злобным – тоже. Я не знаю, в чём причина, но он видит во мне врага. И к деду ехать не хочет. Вчера сказала, чтоб собирался – в субботу едем, так он огрызнулся: «Чего я там не видел?» Конечно, человек ко всему привыкает, и я уже не волнуюсь за него так, как прежде, да и Зинаида Трофимовна сказала, что можно начать процесс возвращения в детский дом... но для этого нужно будет приехать тебе. Ты помнишь Нину Сергеевну? Коменданта моего общежития? Она на днях ко мне приходила и видела, как Антон себя ведёт. Говорит: «Ира, а оно вам с Сергеем надо? Расплачиваться за чьи-то грехи? Вы же не знаете: может, у него отец – алкоголик, или мать ненормальная...» Она вообще не понимает, как я терплю такое к себе отношение. Не хотела тебе писать... но с кем же ещё поделиться? Я ему за что-то, уж не помню, за что, замечание сделала, а он в ответ: «Какая разница? Я всё равно с вами жить не буду». Ни больше, ни меньше.
Ты пишешь, что мне здесь виднее; что тоже не можешь растопить лёд в его сердце... но, Серёжа, никак не могу я понять: взрослые люди, и не можем справиться с десятилетним мальчишкой? Конечно, я буду терпеть, но как же мне тяжело! Володя говорит, что я – ангел. А какой я ангел? Я кажусь себе немолодой и усталой. Я хочу приходить домой и знать, что меня ждут, а не натыкаться на стену из неприязни. Откуда она? За что? В субботу все равно поедем в Ржаные Поля: в клубе будет торжественное присвоение воинских званий, и я хочу видеть, как Володе дадут капитана. Надену новые брюки, любимую блузку и буду неотразимой – это Володя так говорит. Знаешь, как он меня называет? Пацаночкой. Правда, смешно?»
***
- Антоша! – ахнула Ира, зайдя в комнату к Антону, - ты ещё сок не выпил? Ты же любишь томатный! И булку не съел? Ну-ка, быстренько ешь – и поехали!
- Не поеду, - буркнул Антон. – Мне там скучно!
- Ничего, поскучаешь. Сегодня в клубе будут новые звания присваивать. И дяде Володе – тоже. Ему будет приятно увидеть нас в зале. Ну, пей скорей сок!
Почему растекается по белой в синий горошек блузке кровавого цвета пятно?
И Антон смотрит испуганно и удивлённо, сжимая в руке полупустой стакан?
- Ну, вот что, друг ты мой ситцевый, - прошептала она. – Я больше так не могу. Прости.
***
Почему она думала, что легко быть невестой? Сшила белое платье – и всё! А какое платье? Короткое? Длинное? С вырезом? С рукавами? А туфли? Фата?.. И не у кого совета спросить; у Володи на все вопросы один ответ: «Тебе, пацаночка, всё к лицу! Что ни надень, всё равно красавица!» Ну, может, и не красавица – но что симпатичная, это точно!
И счастливая. Впервые с того дня, когда умерла Нонна, Ира не ходит, а вращает ногами земной шар. Даже папа ожил: в клубе арендовал зал, в офицерской столовой выбрал еду; договорился с фотографом и музыкантами... Из Москвы приехал Серёжа: "Я за месяц рапорт подал: шутка ли – сестрёнка замуж выходит!"; из Омска прилетела Татьяна Петровна - Володина мама. Ира волновалась, встречая её на станции: вдруг не понравится?
Высокая женщина вышла из вагона, обняла сына, внимательно посмотрела на Иру и улыбнулась: «Ну, слава Богу: услышал мои молитвы! Точно такой я свою дочку и представляла!»
Зинаида Трофимовна позвонила через пару недель после свадьбы: - Антон не у вас?
- Нет, - ахнула Ира. – Что-то случилось?
- Он убежал. Мы заявили в милицию. Если придёт к вам – сразу дайте нам знать.
Если придёт... Если придёт.
Она хочет забыть тот день почти полгода назад, когда они отвезли Антошку в детдом.
Забыть о том, как и она, и Серёжа, и дед просили Антона измениться; как объясняли ему, что если ребёнок не хочет жить с родными, его отдают в детский дом; что они не хотят этого делать, потому что любят его и не понимают, почему он их так ненавидит... «Потому что вы всегда врёте, - сказал Антон. – Вы меня никогда не любили. Я не хочу с вами жить».
Десятилетний мальчишка – и трое взрослых...
Прости нас, Антон.
http://www.proza.ru/2013/07/21/1005