Любовь иного. 15. Под занавес торжества...

Ирина Дыгас
                ГЛАВА 15.
                ПОД ЗАНАВЕС ТОРЖЕСТВА.

      Люди ахнули, услышав слова уважаемой женщины. Cразу были готовы поверить – многие десятилетия знали и её, и их семью. А девушка только появилась среди них – мало ли, кто она?

      – Я Вас уважаю, Лидия Витольдовна, но прошу, следите за словами, пожалуйста! – Филипп был строг и возмущён: резко побледнел и напрягся. – Выражайтесь корректнее и взвешеннее!

      – Я отвечу на Ваши возмущения тогда, когда получу объяснения от Вашей невесты, – холодно отрезала надменная старушка.

      – Этот гарнитур был подарен, повторяю – подарен, любимой женщине одним очень знатным человеком в знак любви и преданности. С тех самых пор, уже целое столетие, бережно хранится у нас в семье и передаётся по женской линии из поколения в поколение, и никогда не покидало семьи ни на минуту. Даже в самые страшные и голодные времена, уверяю Вас. Это украшение – живой символ великой любви нашей прабабушки. Мы трепетно и преданно чтим и её память, и память так любившего её мужчины, – тихим и спокойным голосом проговорила Марина, сильно побледнев, но держась достойно и гордо.

      Выпрямив спину, вздёрнув голову, смотря несколько свысока на пожилую женщину, была той, кем являлась по праву рождения: потомственной польской дворянкой.

      – Ещё вопросы у Вас ко мне имеются?

      – Как Ваша фамилия?

      – Она Вам ничего не скажет. Женщины имеют привычку выходить замуж и менять фамилии, если Вы не забыли.

      Строгий ответ обескуражил старушку.

      – Как звали вашу прабабушку? Кто драгоценности передал?

      – Об этом Вам расскажет мой жених Филипп. Его бабушка и передала.

      Поражённые слушатели уже не знали, чью сторону принять?

      – А в чём, собственно, дело, Вы мне можете объяснить? – поражённо спросила жена юбиляра.

      – Эта вещь из нашей семейной коллекции. Была. Давно, – тихо проговорила Лидия, сомневаясь в своих правах на украшения. – Существует легенда, что прадед тайком вынес комплект из дому и подарил своей содержанке-балерине из «Мариинки».

      – Не совсем так, Лидия Витольдовна. Эти украшения были заказаны специально для той самой балерины, и семье Вашей они не принадлежали, уверяю Вас! И ни минуты не бывали в Вашем доме. Он преподнёс ей коробку прямо за кулисами театра при нескольких свидетелях. Даже дал адрес ювелира на тот случай, если камушки начнут выпадать из оправ. Записка, написанная его рукой, до сего дня хранится под подкладкой коробки от комплекта. Вас ввели в заблуждение домашние легенды. Это украшение сегодня, перед выездом на юбилей, на шею моей невесты собственными руками надела моя бабушка, Калерия Валентиновна.

      С ласковой и гордой улыбкой Филипп притянул к себе девушку и обнял за плечи, нежно коснувшись губами горячего виска.

      – Тогда почему Марина, рассказывая об украшениях, говорила, как о своей семье и потомках? – подозрительно прищурилась упрямая истица.

      – Потому что Марина и Калерия – дальние родственники, как оказалось. Вот такое невероятное совпадение. У них одна и та же польская линия: Потоцкие.

      – Королевская династия?! – поражённо прошептала женщина, уже ничего не соображая.

      – Они были правителями Польши в четырнадцатом веке. С тех пор никогда не возвышались столь высоко, но всегда оставались в Высшей касте польской Шляхты. В шестнадцатом веке достигли звания Великий гетман коронный и держали его полтора века. Моя линия от Романа Потоцкого, – проговорила спокойно девушка. – Потомки польских королей и князей есть везде, в том числе, в кругу русских королей и советских правителей. Часто роднились поляки с русскими: и по любви, и по расчёту, и по политическим интересам, – прибавила с очаровательной улыбкой, склонив пепельную головку к острому плечику.

      – Филипп, устройте мне, пожалуйста, встречу с Вашей бабушкой, – тихо выдавила Лидия, сдаваясь и признавая поражение.

      Сникнула в руках мужа, а он мягко обнял и что-то зашептал на ушко тёплое и родное.

      Инцидент был на этом исчерпан.

      Все вздохнули с облегчением и стали подходить к юной гостье, внимательно рассматривая дорогое и спорное украшение, восхищённо вздыхая и мечтательно возводя глаза горе, о чём-то думая и загадочно улыбаясь.

      – Так Вы, Марина, настоящая графиня по рождению? – смеясь, обратился к высокородной даме-девочке юбиляр.

      – Нет, я дитя рабочих и крестьян из самого, что ни на есть, республиканского захолустья. Господ давно нет и знатных происхождений тоже. Мы все – дети Октября, и пора забыть о старых временах и распрях. Время для них прошло. Грядёт новая эра и жизнь. Впереди – коммунизм и светлое будущее. Вот и давайте смотреть только туда с надеждой и оптимизмом. Оглядываться и цепляться за прошлое – удел слабых и недалёких. Кто себя не относит к таковым – за мной! Время – вперёд!

      Задорно смеясь и вскинув призывно маленький кулачок вверх, озорница разрядила нервозную обстановку в Малом зале, вызвав смех и пунцовые лица: пристыдила бомонд за спесь ненароком «советская графиня».

      Веселье продолжилось.

      Только в углу стариков стояла тишина. Оттуда на Марину поглядывали насторожённые и внимательные глаза, рассматривающие её с неослабным интересом, словно в чертах и характере пытались увидеть ту, кто сто лет назад внёс в семью разлад и раскол.

      Чувствуя и «слыша» мысли старушки, Мари нервничала, что заставляло не расслабляться и держаться дальше в образе «графини», вызывая понимающую и восхищённую улыбку жениха.

      Как он любил! Глаз не сводил, бросался на помощь при малейшей заминке в разговорах, близко не подпускал сплетниц, одёргивал любопытных, когда лезли  с вопросами о личном.

      Они мало что почерпнули из обтекаемых витиеватых ответов умницы.


      …Через час Мари странно забеспокоилась, стала нервно поглядывать в сторону Большого зала.

      Филипп молча вскинул брови, спрашивая: «В чём дело?»

      Лишь недоуменно пожала плечами: «Сама не пойму».

      Как ни старался опекать, всё-таки «проворонил» её в какой-то момент. Поискав глазами, сдался и незаметно отвёл в сторону сокурсника, Вадима Введенского.

      – Ты только не показывай удивления, лады? – начал, серьёзно смотря в глаза.

      Увидев едва заметный кивок, продолжил:

      – Марина исчезла.

      – Не в дамскую? – увидев отрицательное покачивание, задумался. – Дай мне время. Отвлеки самых зорких разговором. Воон ту компанию: давно алчут тебя к себе заполучить. Продержись минут пять-десять. Сделаю, что смогу.

      Улыбнувшись и поблагодарив, Фил ушёл в указанный кружок, заведя пустой никчемный разговор, обычный во время таких посиделок.

      Вадим, улучив момент, неуловимо испарился из Малого зала.


      Его не было довольно долго, и первой вернулась… Мари.

      Едва появилась на пороге залы, была тут же подхвачена ласковыми руками юбиляра и увлечена в их семейный круг, где что-то живо обсуждали домочадцы. Вскоре оттуда донёсся её смущённый смех, явно не знающий, как поступить.

      Жених, учтиво попрощавшись, удалился из своей компании и бросился на выручку.

      Оказалось, супруга именинника прекрасно играет на рояле и просит юную гостью порадовать семью парой-тройкой романсов, так уважаемых всеми. Вторым голосом вызвался помочь сам глава – неплохой тенор.

      – Я просто не могу отказаться, так понимаю? – лукаво заговорила озорница, задумалась.

      Заметив возле себя жениха, метнула на него такой заговорщический взор, что компания рассмеялась, предвкушая необычное развлечение.

      – Согласна. Но, как у истинной женщины, есть маленькое условие к партнёру.

      Тут уж рассмеялись все, кто приобщился к забаве.

      Хозяин подошёл к Марине, взяв ручку, уважительно поцеловал и нарочито тяжело вздохнул, сдаваясь.

      Гости смеялись безудержно, видя ректора таким задорным, счастливым и… игривым впервые за долгие годы!

      – Я заранее соглашаюсь со всеми Вашими требованиями, графиня, какими бы они ни были безумными, – жалобным голосом проговорил.

      Посматривал на гостью молодыми ясными глазами, в которых плескался смех и… откровенное восхищение юной красавицей.

      – Даже не выслушаете их? Вы сильно рискуете, право, князь! – дёрнула плечиком, метнула взгляд на ребят.

      Слова озорницы утонули в хохоте молодёжи, плотно обступившей кружок возле арки гостиной.

      – Моё пожелание высказать Вам на ушко или сразу озвучить в полный голос?

      Коварно хохмила дальше, надменно вскидывая бровь и оглядывая нахальным зелёным взором гостей, вдруг затихших и замерших.

      Повисла тишина.

      Почувствовав, что это не простое требование, а хитроумная ловушка, ректор задумался, посерьёзнел, вызвав мгновенное безмолвие даже на дальних диванах шепчущихся стариков.

      Решился и гордо выпрямился.

      – Дабы не прослыть малодушным – извольте. Говорите смело вслух.

      Держа руку девушки, смотрел прямо в зелень бездонных глаз. Окунувшись, ощутимо заволновался, сильнее сжал ручки гостьи, вскинул голову, побледнел благородным, красиво стареющим лицом.

      – Я спокоен.

      – Вы будете петь тонким дрожащим голосом, полностью имитируя великого Козловского, – выдала «на-гора», не моргнув глазом.

      Все ахнули, но не посмели даже улыбнуться: «Вот это условие!»

      – Романс Глинки на стихи Баратынского «Не искушай меня без нужды», – мгновенно объявила номер.

      Повела за руку онемевшего мужчину в восточный угол Малого зала к огромному концертному роялю, за которым усаживалась его жена, Вера Сергеевна.

      – Вы готовы, князь? В голосе ли Вы сегодня?

      Увидев согласный смущённый кивок седой головы, тепло сердечно улыбнулась, подбадривая.

      Умерила веселье, посерьёзнела, ласково забрала руку из ладоней партнёра.

      Склонилась к пианистке, давая голосом тональность. Попробовав несколько гамм, быстро определились.

      Мари выпрямилась, обернулась к Алексею Анатольевичу.

      – Слова помните, сударь? Простите, если напутаю что-то. Давно не пела в дуэте – не довелось как-то. Не обессудьте, голубчик…

      Изящным жестом коснулась безупречной причёски, подняла фестоны сапфировой ткани на плечи, красиво расправила трен платья ножкой в чёрной туфле-лодочке, плавно сложила руки, как уставшие крылья, на крышку рояля, выдохнула, побелев фарфоровым личиком – нервничала.

      – С богом.

      Зал засуетился, спешно рассаживаясь, устраиваясь, находя место, наиболее выгодное для наблюдения и прослушивания.

      Филипп встал поодаль у колонны, стараясь не мешать Марине сияющими влюблёнными глазами – дал полную свободу на время.

      Сзади тут же появился Вадим и, выждав время, когда дуэт начал петь чудесный романс на два голоса, тихо шепнул другу пару слов.

      Он побледнел, медленно оторвался от опоры и, воспользовавшись всеобщим вниманием к певцам, быстро вышел в соседний зал.


      Пройдя зал, направились к нишам у огромных окон-эркеров, делая вид, что любуются панорамой ночной Москвы.

      – Ты так серьёзен, Вадим, – тихо и тревожно начал Филипп.

      – Фил… ты уверен, что всё знаешь о своей невесте? И хочешь ли знать?..

      Резко вскинув голову, Филя испытующе посмотрел в лицо, подумал, решился.

      – Всё знает лишь бог. Рассказывай.

      Некоторое время у окна стояла подавленная тишина, потом зазвучал рассказ:

      – …Я вышел из Малого зала и, по твоей просьбе, стал разыскивать Марину. Не расспрашивал всех встречных-поперечных. Просто прислушивался к трёпу. Уже не помню, в какой момент, но вдруг уловил её голос с боковой лестницы. Там, за балюстрадой. Тихо подошёл к ступеням, остался внизу, скрытый колоннадой, но слышно было плохо, а ближе нельзя подойти. Твоя невеста с кем-то говорила, но так странно – слышен был только её голос, словно тот или те, с кем беседовала, кивали или глазами делали знаки.

      Тяжело вздохнул, виновато посмотрел на друга, не решаясь продолжить. Заметив вопросительно вскинутую бровь, сдался.

      – Я услышал лишь часть разговора. «Сколько времени?» … «Способен на крайность, не хочу гибели». … «Должен жить». … «Телефон, позвонить и сказать это». … «Назначьте час и дайте знать». … «Отсрочка. Важно для него». … «Буду ждать».

      Вадим открыл глаза, что закрыл, воспроизводя с точностью магнитофона услышанное, странно посмотрел в глаза.

      – Всё. Разбирайся, что к чему. Я выполнил просьбу. С кем говорила, не видел, для этого нужно было подняться по ступеням – заметили бы непременно.

      Пожав руку, хлопнул сочувствующе по спине друга и неслышно ушёл.

      Филипп замер, бездумно глядя в безупречно чистое огромное окно. Всё понял. До последнего слова.

      «Пытается спасти меня ценой своей жизни, как и пообещала однажды. Нет, этому не бывать, любимая! Если ситуация станет абсолютно тупиковая – погибнем вместе. Только не наделай глупостей! И не вини себя ни в чём, родная. Это мой осознанный выбор. Только моё решение и право. Это наша общая война…»

      Его привёл в чувство громкий смех из Малого зала.


      Вернувшись, постарался незаметно занять своё место у колонны.

      Марина была в ударе!

      Взявшись за руки со стареющим интеллигентным семидесятилетним мужчиной, его ректором, уже распевала романс «Я встретил Вас…», причём первую, высокую партию, пел хозяин!

      «Как же забавно и мило они выглядят: раскраснелись, засверкали глазами, расцвели, а босс просто сбросил пару десятков лет! Да что там – не узнать! Воссиял, заискрил молодостью и… новым сердечным чувством! Волшебница моя, ты покорила старика. Чаровница, колдунья, сладкое моё наваждение…»

      Счастливо вздыхая, долго любовался парой, пока не очнулся от услышанного: уловил гадкие сплетни за спиной.

      – Теперь ему будет легко учиться – невеста обеспечит зачёты и «красный» диплом!

      – Сама, того и гляди, выскочит замуж не за мальчика, а за более выгодную партию – ректора!

      – Как он увивается вокруг неё! Как же падки на молоденьких стареющие мужчины! Бедная супруга! Бедные дети – им-то каково будет жить…

      – Вот бесстыдница: наклоняется, якобы в низком поклоне, а сама, то и дело, показывает старику свои свежие и безупречные прелести!

      – А кто оплатил этот роскошный наряд?

      – Кто? Да глупый влюблённый мальчишка же!

      – Если бы! Несчастные родители оплачивают его счета! И его пассии…

      – Да, их больше надо пожалеть. Не позвонить ли? Не пора ли раскрыть глаза?..

      Не желая больше слышать мерзости, Фил покинул дальний угол зала и подошёл к роялю, встав неподалёку от невесты.

      Уловив нервозность и взвинченность, Марина метнула любящим искрящимся взглядом в его сторону, тут же откликнулась шутливой украинской песней «Ой пiд вишнею, пiд черешнею…», обыграв её с юбиляром: под всеобщий хохот изображал дряхлого мужа героини песни, кряхтя и хрипло бубня под нос: «Хе, молода! Хе, гуляти…», «А я сам не піду, і тебе не пущу…», «Куплю тобi хатку, тай ще сiножатку…»

      Пара-тройка романсов плавно перетекла в народные и популярные песни, под которые юная девушка и улизнула от рояля, сдав безостановочно хохочущего возбуждённого именинника семье с рук на руки.

      Подхватив Филиппа под локоток, послала всем воздушный поцелуй со словами «я на минутку» и исчезла из зала.


      – Фуу… Еле вырвалась живой!

      Трепетно смеясь, энергично обмахивалась чьим-то веером и прижималась разгорячённым телом, украдкой целовала в плечо или шею.

      – Не пора ли исчезнуть по-английски? – страстно и хрипло прошептала.

      Как только скрылись за плотной портьерой зала, прильнула в жадном поцелуе.

      Радостно затрепетал, обнял кудесницу, едва слышно застонав.

      Поцелуй затягивался, но не мог здесь продолжаться.

      – Как думаешь, не обидим ли милых людей, исчезнув внезапно?

      – Нам придётся вернуться, но обещаю, совсем ненадолго, – прошелестел в ответ.

      Потемнев от желания глазами, обвил дрожащей рукой тонкую талию, отвёл к нише окна, где недавно стоял с другом.

      – Остынь немного, здесь приоткрыта створка. Ветер не холодный. Может, шампанского? Лимонада? Минералки со льдом?

      – Нет, хочу домой, – по-особенному шепнула.

      Этим породило в нём бурю чувств, даже потемнело в глазах!

      «Боже, дай силы дотерпеть до дома! Иначе я не сдержусь, закрою эти портьеры и “возьму” девочку прямо здесь!»

      Сильно стиснул талию, прижав к дрожащему и напряжённому телу, почти теряя контроль.

      – Спокойно, мой жемчужный принц. Тихо. Мы обязательно сдержим эмоции. Я рядом. Ты не одинок в желании.

      Прижалась губами к мужскому подбородку с едва заметной чувственной ямочкой, стараясь не слишком распалять любимой лаской, не забывая, где находятся. Повернулась в кольце рук спинкой, положила головку на плечо возлюбленного, вжалась в горящее тело.

      Подышав надсадно, прижался губами к её ароматным волосам сбоку, стараясь не разрушить причёски, которая немного осела и стала ещё изысканнее и… царственнее.

      «Этой голове недостаёт настоящей короны! От Фаберже, не меньше», – выдохнул восхищённо.

      – Как здесь чудесно! Люблю столицу, особенно ночную Москву. Есть в ней некое волшебство, скрытое и печальное: затихая, огромный город сворачивается в клубок, как кот, и дремлет, едва гудя припозднившимися машинами, угасает фонарями и окнами в домах, скрывается во снах горожан, меняет своё истинное лицо. Словно не наш город вовсе, а чужая планета! Никогда и ни за что не смогла б его покинуть по собственной воле! То ли ненормальная, то ли это память предков, но он мой по сути, понимаешь? По крови, что ли? Родной. Теперь мне ещё дороже: здесь я встретила тебя, моя судьба…

      Слушая из уст Марины восторженную оду любимому и родному городу, Филипп плыл в огненном чувственном облаке. Нервно, часто и надсадно дышал, нежно гладя губами длинную оголённую шею девочки. Медленно спуская фестоны ткани всё ниже, целовал обнажающиеся плечики, спинку, предплечья. Умело ласкал чуткими пальцами грудь, прикрытую только тонким слоем ткани, гладкой и мягкой…


      …Деликатный кашель неподалёку заставил Филиппа очнуться, аккуратно вернуть складки платья на плечи Марины, поднять и прикрепить трен, на который нечаянно наступил в запале.

      Неспешно повернулся с пунцовой возлюбленной, положив вздрагивающую руку на её талию.

      За спинами стояла, смущённая не меньше их, жена юбиляра, Вера Андреевна. Потупив глаза, терпеливо ждала, когда ребята придут в себя и смогут вернуться в гостиную.

      – Я понимаю ваше нетерпение, мои дорогие, – с понимающей улыбкой подошла ближе, – но мне неловко одной бесконечно принимать похвалу за маленький концерт. Не моя в том заслуга – я лишь неплохая пианистка, – лукаво улыбнувшись, обратилась к девушке. – Идёмте, Мариночка. Вам надлежит самой откланяться и принять лестные слова, какими бы они ни были неискренними, – прибавила вполголоса, покосившись на зал. – Обещаю: мы вас долго не задержим – сознаём, как это трудно в первый раз. Несколько минут, и проводим вас всей компанией. Слово москвички в седьмом колене!

      Громко рассмеявшись, взяла молодых под руки, встав между ними, и повела обратно.


      Прощание получилось тихим и интимным: люди не посмели приблизиться к семье именинника без приглашения.

      Пожелав всего наилучшего всем её членам, приняв от них тёплые слова, нежные искренние объятия и поцелуи, молодая пара отправилась восвояси.

      Хозяева вечера шутливым окриком заставили остальных гостей оставаться на своих местах, аргументировав его предстоящим важным объявлением.


      Стоя в проёме арки на выходе, ожидали подачи лимузина – положено.

      Мари украдкой бросала нервные взгляды на боковые выходы и колонны – пусто. Незаметно вздохнула.

      Фил с грустью наблюдал, понимая, почему она нервничает.

      «Ждёт сигнала от “хвоста”. Пропали. Должно быть, согласовывают просьбы и требования с начальством. Приедут к дому и обязательно найдут возможность подать знак. Изыщут. Не сможешь воспротивиться – профессионалы. Грустно. Могут помешать в самое неподходящее время. Что заранее волноваться? Случится – посмотрим, что с этим делать. Главное, не упустить момента и не “прохлопать” Маришу, не пропустить звоночка, не дать наделать непоправимых глупостей – не прощу себе никогда, не смогу…»

      От размышлений очнулся лишь тогда, когда подали машину к подъезду. «Домой!»


      Через полчаса были невдалеке от дома. Ночь, пустые улицы, машина шла под сто.

      Остановив по просьбе пассажиров возле мостика, водитель вышел на пять минут – покурить.

      Молодые стояли, опершись о бампер, замерли, обнявшись. Стали смотреть на ночную Яузу, на вереницу бежевых огней вдоль дороги, дыша довольно прохладным воздухом.

      Меховая горжетка Леры пригодилась – ветерок с реки был ощутимо свежим.

      Нежно обнимая Мари, Фил нервно дышал, приникал с поцелуями к плечам и шее, сверкал в неверном свете фонарей жемчугом глаз. Улыбнувшись виновато, стиснул плечики сильно и нетерпеливо, подавая панические сигналы: «Я на грани! Пора!»


      Ох, и удивился консьерж, когда увидел их в вечерних нарядах! Даже рот раскрыл, бедняга.


      На площадке этажа, открыв дверь, хозяин подхватил девушку на руки и торжественно внёс в квартиру, безостановочно целуя любимые чудесные губы: пухлые, мягкие и такие сладкие!

      Ночь любви, так страстно желаемая и ожидаемая, настала, и никто им больше не мог помешать насладиться ею. Ничто и никто.


      …Звонок по-особенному резко, до болезненности, прозвучал в тишине квартиры.

      Маринка молнией метнулась обнажённой к аппарату, не успел Филя и сообразить ничего. Не стал идти следом, поняв, что это за звонок.

      «Не важно, успел бы взять трубку первым или нет: попросили бы её к телефону тихо и настойчиво. Не стал бы звать – поднялись бы в квартиру. Это неизбежно. Она ждала его и дождалась».

      Напряжённо вслушивался в звуки из коридора.

      Разговор не занял и полминуты: подняла трубку, выслушала и положила обратно.

      Вернулась с бесстрастным, нарочито спокойным лицом.

      «Понятно: назначили время. Итак, Филин, таймер обратного отсчёта запущен. Спрашивать у Мариши – глухой номер. Не стану – ни к чему вынуждать мне лгать. Я её слишком люблю и не позволю так унизиться. Просто выпью последние минуты и часы до донышка, до сухого остатка, пока есть время».

      – Ты такой грустный, мой Жемчужный Мальчик.

      Мягко прилегла рядом, совершенно не стесняясь своей наготы. Только надела интересную верхнюю деталь от нового гарнитура, которую ей купил накануне: что-то среднее между бюстгальтером и сорочкой из тонкого батиста милой расцветки.

      «Под старину стилизация. Красиво. Как увидел, сразу и купил. Там ещё забавные панталончики впридачу идут, – тепло улыбнулся. – Так и не полюбила нижнюю часть одежды. Хулиганка. Понимает, что её животик и бёдра роскошны, вот и радует мои глаза. А ещё манящей тенью между ними, плавным изгибом и впадинкой пупка, крутой попкой и коленями, маленькими и нежными…

      Притянул волшебницу и стал целовать всё, что нравится, что порождает пожар в крови и сладость в теле.

      – Моя принцесса… Дурман… Яд… Мой желанный “герыч”…»


      Солнце разбудило рано, едва перевалило за пять часов – забыли задёрнуть плотные портьеры.

      – Блин… Вот бессовестное!

      Соскочила с кровати, подошла к окну, но не закрыла шторы, а отбросила и тюль! Раскинув руки, купалась в ранних неярких лучах, а они жадно целовали её, играли в складочках, проникали в потайные местечки, лаская прозрачными бесстыжими пальцами сокровенное и запретное.

      – Привет, несносное! Ладно, уговорило – встаём.

      – Шутишь? В такую рань?..

      – Привычка. Подъём! У нас большая культурная программа на сегодня, – хохоча, с разбега запрыгнула на кровать.

      Поймав в полёте, как пушинку, подмял под себя, рыча и целуя, на что стала визжать, грозя поднять весь дом.

      – Отпусти, маньяк! Ночи ему было мало, – прижалась, тонко задрожала тельцем, зажигая пожар в обоих. – Нет-нет… это позже. А сейчас… У меня есть одна мечта, но для её осуществления нужно срочно вылезти из постели и выйти из дома, – поцеловав сильно, с прикусом, потащила в душ Филю. – Пять минут! Обещай!

      Через четверть часа обессиленные, но счастливые, обнявшись, вышли из ванной и быстро позавтракали.


      Спустя двадцать минут, шли по набережной Яузы, ёжась в тёплых спортивных костюмах с капюшонами, радуясь отсутствию привычных гуляющих и прохожих, наслаждаясь одиночеством вдвоём.

      Коммунальщики поливали сильными струями дорогу и тротуар, смывая грязь в реку.

      Свежесть раннего утра, тишина, лёгкий туман над водой, шелест листвы от тихого ветерка – всё радовало и умиротворяло, настраивало на философский лад, делая лица отрешёнными и спокойными.

      – Спасибо, любимая. Так давно не гулял ранним утром! Забыл, насколько же это чудесно! – притянув в быстром поцелуе, засиял серыми глазами навстречу посветлевшему изумруду. – Как много ты сделала для меня, моя принцесса, – погрустнел, – и сколько дала! Умирал, едва не «сел на иглу»! Вытащила, спасла, встряхнула за шиворот, заставила жить и смотреть на мир твоими глазами. Спасибо, единственная! Теперь моя жизнь в твоих руках и ты вправе ею распоряжаться, знай это. Не позволю лишь одного – погубить свою жизнь из-за меня. Ни за что! – остановился, сильно схватив её за предплечья, почти поднял над землёй. – Не смей жертвовать собой!

      Смотрели в глаза, переливая чувства и силу воли, борясь, любя и уступая. Поняв, что усилия равны и напрасны, одновременно опустили головы.

      – Не смей, родная… – только и прохрипел, вжав тонкое тело в себя. – Без тебя мне не жить. Твоя жертва будет напрасной, так и знай. Ни минуты не проживу. Ты погибнешь зря! – оторвал, жёстко сжав руки, сурово посмотрел в глаза. – Поклянись, что останешься жить, что бы мне ни грозило! Ну?! Говори! Я требую! Это моё право!

      Печально смотря прямо в его душу, не смогла сдержать слёз, хлынувших из глаз. Так и лились безостановочно по тонкому худому бледному лицу, оттеняя чудесный цвет радужки, делая его малахитовым, нефритовым, даже бирюзовым.

      Долго смотрел, купаясь в цвете и свете, чистом и ясном, словно умывался им, проходил обряд Святого Крещения в заповедных и заветных водах, просветляясь душой, очищаясь и… смиряясь. Безмолвно поцеловав, тоже не сдержал слёз: «Оба обречены. Так тому и быть: ухожу с нею».

      Успокоившись, стали бесцельно гулять по району, навещая мостики и парки, переулки и интересные постройки.


      Проголодавшись, пошли в «Блинную» у станции метро «Сокольники».

      Завтракали, перебрасываясь шутками и сердечными улыбками.

      Тихое семейное утро. Первое и, возможно, последнее.

      «Сколько у нас в запасе?..» – пытался глазами спросить – тщетно. Делала вид, что не понимает, и просто жила.


      Выходя из кафе, одновременно заметили «хвост».

      «Нашли. Неужели сейчас?..» – ахнули безмолвно.

      «Волга» держалась поодаль и почти не скрывалась, медленно преследуя.

      «Это не “слежка”, а визуальное сопровождение. Всё говорит о конце операции», – шепнула, побледнев.

      Вдруг страх отступил, и стало так легко на душе!..

      Распрямив спины, расправив плечи, лукаво переглянулись и резко свернули в переулок, побежали по направлению к набережной, скрывшись от надоедливых соглядатаев.


      – У меня есть к тебе просьба, – негромко проговорил, когда шли по набережной. – Выслушай, пожалуйста. Мне это очень важно, – увидев согласный кивок белокурой головки, продолжил, тяжело вздохнув: – Давай съездим ненадолго к бабушкам, вернём украшение и попрощаемся. А потом, уже из дома, позвоним родителям, поговорим, просто послушаем родные голоса.

      Покосившись на противоположную набережную, где вновь виднелась машина сопровождения, кивнула.

      Так и поступили.


      Домой вернулись в сумерках.

      Медленно раздевшись, пошли в душ.

      Последние минуты свободы истекали, громко тикая в тишине большой московской квартиры старинными напольными часами, размеренно стучащими, равнодушно отмеривающими утекающее время: постоянно, неудержимо и неотвратимо.

      В ночной тишине звуки страсти становились всё громче и вдруг переросли в истерический крик Марины:

      – Что ты делаешь?! Нет! Нееет!

                Июль 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/07/22/1529