Замолвить слово о корове

Владимир Шаповал
               

   Корова в хозяйстве – это молоко, сметана, творог, масло.  Но это  и тяжёлый труд. Современные российские  крестьяне предпочитают не лакомиться вкусным, натуральным,  целебным молоком, лишь бы не косить сено, не заготавливать корма на зиму, не ухаживать за милым и ласковым животным.  Теперь всё можно купить в магазине или на рынке.  О значении коровы стали забывать.

   Мы жили в другое время.  Для нас корова, порой, была единственной возможностью выжить.
   С раннего детства я помню корову Яну. Она была добрая и ласковая. Детей не бодала, охотно принимала из детских рук кусочек хлеба с солью, а в благодарность могла нежно лизнуть шершавым языком и обдать чистым жарким дыханием. Мне нравилось стоять с кружкой, пока мама доила Яну, а затем пить тёплое сладковатое парное молоко.

   Эта идиллия была разрушена, когда с началом войны в наши края пришли немцы.  Однажды во дворе появился полицай. Он увёл нашу любимицу. По его словам,  мы должны были кормить солдат вермахта, как будто мы их звали. Потом стало известно, что даже собственная жена отчитала его:
   -Как ты мог? Отнять корову у вдовы с четырьмя детьми мал мала меньше!
   После изгнания захватчиков грабитель получил по заслугам от советской власти.

   От Яны  у нас осталась тёлочка Кохана. Мы её лелеяли, прятали от оккупантов, а когда она стала коровой, то несколько лет наслаждались её молоком.

   В 1943 году, когда фронт находился рядом, в окопах и землянках обитали наши солдаты, которым не хватило места в сельских хатах. Однажды днём мама увидела, как солдат уводит нашу кормилицу. Она выбежала, подняла гвалт. На её крики и вопли выскочил из хаты военный, один из постояльцев.

   -Стой!- скомандовал он. -Стрелять буду,- и выстрелил из винтовки в воздух. Угонщик бросил  налыгач (верёвку) и стал быстро удаляться в сторону окопов. Корова посмотрела ему в след, развернулась и пошла к своему двору.

   -Я пойлу, найду этого мародёра и сдам его в трибунал.
   -Не надо, - взмолилсь мама. -Они там сидят а сырых окопах, да наверное и голодают. Бог ему судья. А Вам спасибо, что спасли нашу кормилицу, Не знаю, как бы я прокормила детей без неё. (К этому времени мой старший брат уже был призван в Армию, младшему было четыре года, мне шесть, а сестре двенадцать).

    В послевоенные годы  большую часть удоя приходилось сдавать в госпоставку. Оставшееся молоко шло на выкармливание телят, которым всё равно его не хватало и они погибали от истощения. Самим, чаще всего, приходилось довольствоваться обратом да сывороткой, которые можно было получить на приёмном молокопункте. Мы тоже были тощими, худыми, так как питались в основном мамалыгой, отварной свёклой  и пустыми супами.

    Но настоящая беда пришла, когда во время голода в 1947 году у нас украли кормилицу ночью прямо из сарая, сбив замок. Через несколько лет воров поймали и осудили, но нам не стало легче от этого.

    Мы не могли обзавестись коровой. Откуда средства у вдовы-колхозницы? Пришлось покупать козочку.  Когда она выросла, у нас появилось молоко. Всего полтора-два литра в день, но это было существенным дополнение к пищевому рациону. Тем более, что государство не спускало план на козье молоко.

   Только через  несколько лет мы смогли купить тёлочку. Назвали её Квиткой, растили  с надеждой, и дождались. В начале  пятидесятых годов она стала доиться. К этому времени  колхозники были освобождены от обязательной сдачи молока государству. Старший брат и сестра  уже устроились в городе, а нам троим, оставшимся дома, было достаточно молока, чтобы лучше питаться и даже продавать какую-то часть, выручая денежку на одежду и обувь.

   Но у Квитки оказался дурной характер. Дело в том, что летом пастбища выгорали и скотина часто возвращалась вечером домой голодной. Хозяйки старались подкармливать своих бурёнок. Вот, и в мои обязанности входило приносить с колхозных полей по мешку кукурузных пасынков, или листьев подсолнуха, или зелёной травы, росшей сорняками в междурядьях пропашных культур.

   Порядочные коровы чуть ли не рысью спешили к своим очагам. Наша же Квитка, как только стадо входило в село, срывалась и мчалась к берегу пруда, где имелись кустарники и росли камыши.  Пастухи никакими силами не могли удержать её.  Мне приходилось часто выходить навстречу, но и я не мог предотвратить  дерзкий побег. Зато, найдя беглянку в кустах, я гнал её палкой бегом до самого стойла. Взмыленная корова в такие дни давала мало молока, да и я, запыхавшись, пил его без удовольствия.

   После окончания средней школы в возрасте семнадцати лет я уехал из колхоза в город навсегда, где и труд легче, и досуг веселее, да и перспективы более радужные. С тех пор, пожалуй, я больше и не пробовал  настоящего, вкусного коровьего молока.

   Вскоре предприятия горнорудной промышленности поглотили наше село. Колхозники разъехались кто куда. Мама с младшим братом тоже переселились в город. Как они потом рассказывали, Квитку пришлось сдать на мясокомбинат.

   Теперь я, бывает, умиляюсь, когда вижу на каком-то подворье корову.  Это значит, что там живут достойные трудолюбивые люди… и они наслаждаются натуральным, без всяких наполнителей, молоком, сметаной, творожком.  Я радуюсь за них.  Бог им в помощь!