Глава 18.
«Тегеран. Квартира Мак-Айвера. 18.35. При свете свечей Чарли Петтикин и Паула сидели за обеденным столом, чокаясь наполненными бокалами с Сайадой Бертолен; на столе стояла большая открытая бутылка кьянти, тарелки с большими салями, одна из которых уже стала заметно короче, огромным куском сыра дольче латте, ещё не тронутыми, и двумя свежими французскими багетами, которые Сайада принесла из Французского клуба, от одного уже почти ничего не осталось.
- Тут, может, и война идёт, - сказала она с наигранной весёлостью…»
(«Шамал», ПОНЕДЕЛЬНИК, 26 февраля, глава 51)
Между экспедициями наши узлы радиоперехвата стояли на колодках в гараже. Радистов приходилось обучать перед выездом, а доучивать уже на месте. Но их надо ещё и отобрать. В марте этим занимался подполковник Борис Львович Комионко. И делал это дотошно, изучая личное дело каждого. Дело не шуточное – предстоял выезд на границу с капстраной!
В июле 1978 года я поступил проще: взял тех же солдат, с которыми уже поработал в марте-апреле.
Это была ошибка: они оказались старослужащими, в сентябре будут уволены в запас; в ноябре мне придётся проводить ту же работу по отбору, но на этот раз ситуация изменится, так как у меня будет приказ на разведку (чего не было у Комионко), оперативное задание и дефицит времени; о «прогулочном настроении» придётся забыть.
Но с таким трудом поднятое на мачте на половину табельной высоты огромное параболическое зеркало антенны при отъезде я решил не опускать, а оставить у заставы. При этом я не проявил никакого «дара предвидения», просто не хотелось обращать внимание иранских наблюдателей на изменения абриса местности. Скрыть такую махину невозможно, но рядом с фермой высоковольтной линии и массы столбов, по которым от подстанции электричество разбегалось в разные стороны, наша антенна хоть как-то вписывалась в привычную панораму.
Как оказалось впоследствии, наши антенны были обнаружены в ноябре, но перед нашим приездом, когда заготовленные нами капониры были пусты. Нас, то есть армии, там не было. Антенны обнаружил американский советник, прибывший на сопредельную заставу. Видимо, его глаз был не так «замылен», как у иранских жандармов. (В Иране погранвойск не было, границу охранял жандармский корпус)
К утру развёртывание было закончено, смена радистов заступила на боевое дежурство, старшина с двумя водителями убыли на рыбалку: до прибытия продуктов по солдатским продаттестатам людей надо чем-то кормить. Макароны и остаток картошки (не провонявшейся керосином) требовали мяса или рыбы. Добытых у соседей в Изганте консервов хватало на несколько дней, - задержка группы в Кзыл-Арвате и кормёжка на непредусмотренных привалах поглотили не только суточные пайки солдат, но и часть моей «заначки».
Пусть читатель поверит мне на слово: при перебоях с продуктами офицеры нашей группы вносили свои деньги, чтобы солдаты были накормлены; но в дни, когда нам продлевали командировку, и денег не хватало на питание нас самих, ни разу не было случая, чтобы мы питались за счёт продуктов, предназначенных солдатам. Мы занимали деньги у офицеров заставы и собственных солдат, в отдельные дни обходились сухарями и чаем, но солдаты получали положенную норму питания, а об офицерских затруднениях и не догадывались.
Как и предупреждал Дед, иранские военные каналы молчали.
Утром я едва вздремнул пару часов. Пришёл начальник заставы:
- Звонил Ланской. У озера твои рыбаки сели на мосты.
Надо ехать к озеру, а из машин на ходу только грузовик Деда. Но Иванов предугадал мои мысли:
- На Деда не рассчитывай, он уехал. Возьмёшь мою.
На ГАЗ-66 с водителем-пограничником я помчался выручать старшину.
К моему приезду они поймали двух небольших сазанов, сомика и с полведра мелочи.
Берег озера представлял собой поверхность, которая прогибалась под ногой, словно идёшь по накачанной камере автомобильного колеса.
Рядом стоял незадачливый водитель. Федя ругался:
- Я поставил его вон там, - он махнул рукой в сторону бугра перед зданием водоочистительной станции, - так он проявил инициативу. Да ещё и пытался выбраться сам, газанул бестолочь. Я же тебя, Иван, на пятисоткилометровом марше учил. Забуксовал – глуши двигатель! И запомни, в армии инициатива наказуема!
- Так то ж в солончаках, - пытался оправдаться сержант.
Водители, служившие на точке в Изганте, сначала проходили подготовку в полковой учебной роте в Ташкенте, где Фёдор был инструктором вождения. Наших водил он помнил по учебке.
Отчасти виноват был сам Исаев. Устроившись с удочками на балкончике, окружавшем будку с насосами, он то и дело гонял водителя в КУНГ то за наживкой, то за водой, то ещё за чем-то. Тому надоело каждый раз взбираться на бугорок, и он решил подогнать машину ближе к берегу.
Недалеко от берега я заметил странное сооружение. Подошёл поближе. «Сооружение» оказалось плантацией тростника, размером с волейбольную площадку. Стволы растений стояли плотной стеной, на расстоянии ладони друг от друга. Я и не думал, что в этих краях может произрастать тростник. Некоторые стволы были толщиной в мою луку у локтя. Неплохо бы позаимствовать пару удилищ…
Федя огорчённо признался:
- Уже пробовали. Нож не берёт… как железные!
Озеро с нашей стороны окружали холмы. Иранская сторона еле просматривалась. За одним холмом размещался кишлак, а за ним – застава Ланского. Ланской не только сообщил Иванову о нашей беде, но и вызвал из Кзыл-Атрека тягач.
Я не стал задерживать машину начальника заставы, отправил с уловом Исаева, а сам с водителем остался дожидаться тягача.
Клёв был отличным. Но горячий ветер, дувший с иранской стороны, гладью озера не увлажнялся и был сухим и резким. Я поминутно окунался в воду озера и по мосткам бежал к удочкам. Пойманные две-три рыбёшки я нанизал через жабры на кусок проволоки и держал в воде озера. Прибежав после купалки и выдернув очередную рыбёшку, я потянул проволоку с «уловом». На проводе висели одни рыбьи головы.
Вскоре я выявил похитителей. Это были зелёные, с ладонь величиной, черепашки. Черепашки были шустрыми. Пришлось набрать воды в какой-то ржавый таз, найденный в будке с моторами. Когда я поймал одну черепашку и бросил в тазик с рыбой, она тут же ухватила ближайшую рыбёшку за глаз.
Пару таких черепашек я привёз своим детям в Ташкент. Ребята возились с ними, держали на балконе или в ванной, кормили кусочками рыбы. К нам зачастили другие ребята городка посмотреть на черепашек. Осенью черепашки пропали, но в марте вылезли на кухне из-под газовой плиты. Еле уговорил ребят выпустить черепашек в арык.
Погранцы действовали профессионально: выкопали две ямки, заехали в них передними колёсами тягача и включили лебёдку. Наш ЗИЛ выполз на сухое место, как миленький.
Лейтенант-пограничник, прибывший на тягаче, поведал:
- Только и делаю, что мотаюсь по заставам и вытаскиваю засевших то из песков, то из солончаков, а вас вот из болота.
На месте, где только что сидела «по брюхо» наша машина, медленно выползала густая рыжая глина. На следующий день по этому месту снова можно было ходить: оно прогибалась под ногой, но вес человека держало.
Я решил порыбачить до вечера. Но командиру мангруппы в первый же день после развёртывания не пристало сидеть с удочкой; беспокойство вынудило меня свернуть удочки уже через какой-то час.
Оказалось, я беспокоился не зря.
Едва я успел присовокупить свою добычу к улову Исаева и вернулся в наше жильё на заставе, задребезжал телефонный аппарат ТАИ-57. Тройку таких аппаратов я прихватил с собой из Ташкента и сейчас устроил прямую связь с начальником заставы и позицией своих станций. На каждой станции такой аппарат был по табелю.
- Стас, только что мне позвонил завмаг из кишлака. Твой боец купил две бутылки водки.
Та-ак, похоже, мои «деды» уже освоились. Но они не знали местных условий.
Исаев ушёл на перехват нарушителя. Его трофеем были две бутылки водки. Солдат клялся, что покупал водку для себя, но этот ларчик открывался просто: у одного из сержантов был день рождения.
Я решил не раздувать конфликт и выдал имениннику полтора литра пива, хотя Исаев чуть не плакал – жалко было отдавать последнее пиво.
- Товарищ майор, солдатам и пиво не положено!
- Ну, тогда эти две бутылки водки разобьёшь перед строем. Молоток есть у любого водителя.
Конечно, такая альтернатива не устраивала никого…
Конфискованную водку офицеры распили вечером «за здоровье именинника». Пришёл и начальник заставы. Иванов посмеялся:
- Мои тоже грешат, но покупать горючее подговаривают пацанов из кишлака. Однако у меня хороший замполит, хоть я воспитал и личных информаторов. Это не трудно, застава укомплектована одними хохлами.
Вот сволочь, ведь знал, что я тоже украинец…
Действительно, на заставе везде слышна украинская речь – и суховатый диалект чернозёмных степей, и мягкая с польскими интонациями хохлов Западной Украины.
Ничто так не развращает армию, как мирные дни, а нашу разведгруппу – как мусульманские праздники. Радиосети Ирана молчат. Офицеры - переводчики и направленцы – маются от безделья. Дни как близнецы: август в Туркменских субтропиках сухой, пронизываемый «иранцами» - жуткими горячими ветрами с персидских пустынь; жара в тени больше сорока градусов.
Спасает озеро. Но мы только что приехали, у офицеров есть деньги, хватает на водку и закуску. Если кто-нибудь думает, что в такую жару водка не пьётся, у того наивное представление о стойкости Красной Армии…
По ночам температура воздуха опускается до тридцати и тогда жить можно!
Стараясь быть объективным при написании подобных воспоминаний, я испытываю чувство, будто прилюдно снимаю кальсоны…
Продолжение http://proza.ru/2013/07/21/1171