Борщ и другие.
Студенчество Симки пришлось на вторую половину 50-х годов в Одессе. Теперь и новорожденному ясно, что это было самое прекрасное время, но тогда… Тогда самый весёлый и жизнерадостный в мире город жил бурлящей и искрящейся, но голодноватой послевоенной жизнью.
Особенно это касалось студентов, чьей стипендии едва-едва хватало оплатить жильё, пообедать в студенческой столовой и купить на завтрак и на ужин буханку чёрного хлеба. Хлеб надо было захватить рано утром до начала занятий, ибо под вечер прилавки булочных уже опустошались и перспектива лечь спать на голодное брюхо была весьма вероятной.
Набор блюд в студенческой столовой не отличался разнообразием так же, как и был безопасен для ожирения, то-есть не страдал от избытка тогда ещё никому не известного холестерина: салат из квашеной с дурманящим запахом капусты, борщ с головизной…
Нет, тут сделаем остановку, так как без описания особенностей этого шедевра поварского искусства повествование много потеряет. Итак, представьте себе большую тарелку, заполненную буроватой жидкостью с элементами варённой картошки, капусты и бурячка; с плавающими по зеркалу водоёма медалями жира от заправки жаренным луком и апофеоз этого кулинарного чуда – небольшой кусочек той самой головизны.
Для непосвящённых требуется объяснение: головизна это мясо, вываренное из голов крупного рогатого скота или парнокопытных. Несмотря на столь красочный характер блюда, употреблять его в том виде, в котором оно находилось после разлива большой поварёшкой, было бы роковой ошибкой. Следовало совершить последнее и решающее действо - добавить в тарелку столовую ложку горчицы и тщательно это разболтать. Всё, шедевр состоялся!
Симка до сих пор уверен, что ничего вкуснее в жизни он не едал ни до, ни после студенчества. Следующая за борщом котлета с лёгким запахом мяса и большим содержанием хлеба, гордо именуемая заграничным (похоже, что даже еврейским) именем «шницель», уже ничего не решала. Основное насыщение состоялось до этого. И не последнюю роль здесь играли бесплатные хлеб и горчица, которыми утолялся первый и, как вы сами понимаете, самый энергоёмкий приступ голода.
Наконец, пролог драматического действа, именуемого обедом в студенческой столовой, хэппиэнд, как теперь бы это назвали, - компот из сухофруктов! Как выразился Симкин сокурсник Тимка Тыкман: «Компот, как война – всё спишет»…Когда много лет спустя на экраны вышел фильм «И дождь смывает все следы», Симка понял, что это о нём, о компоте той студенческой поры.
Впрочем, к теме моего повествования описанный выше период как раз отношения и не имеет. В то время Симкин чуб был таким ершистым и непокладистым, как и в последние школьные годы, и попытки разных парикмахеров, к которым он наведывался ежемесячно, как-то упорядочить этот ералаш большого успеха не имели.
Между тем, течение времени неумолимо уносило Симку в фарватере реки, именуемой студенческая юность, к новым омутам, мелям и порогам. Из провинциального, слегка местечкового паренька понемногу стал вырисовываться светский волкодав ну, пожалуй, волкодав – это преувеличение, но вот доберман-пинчер – это точно.
Учился Серафим в экономическом вузе, где больше трёх четвертей студентов были девушки. Оставшуюся часть мужчинами можно было назвать с большой натяжкой. В то время, когда до рыночных отношений оставалось ещё треть столетия, в экономические высшие заведения, как правило, поступали «сливки общества», то-есть туда «сливались» неудачники после поступления в технические вузы, особы, имеющие физические недостатки и, наконец, (за умеренную плату) блатные – троечники в основном иудейского происхождения. Не престижный в то время институт имел одно существенное достоинство – военную кафедру, которая позволяла этим маменькиным сынкам, не обламывая зубы, вгрызаясь в гранит науки, благополучно избегать мужественных достоинств армейской службы.
Спортивный и не лишённый внешней привлекательности Симка – пулемётчик вскоре стал ловить на себе заинтересованные взгляды сокурсниц. Следует прибавить к этому, что он и танцевал неплохо, и мог, воспользуясь словами поэта, «вызывать улыбки дам огнём нежданных эпиграмм», а точнее говоря, читал наизусть главы из «Золотого телёнка». Всё бы ничего, если бы не деревенский чуб на фоне модных «коков» золотых мальчиков, посещавших институтские вечера. Раздосадованный неуживчивостью своей причёски, Симка в сердцах остригся наголо…
Посвящение.
Спасение поверженному в транс «пулемётчику», посещавшему лекции с отросшим ёжиком русых волос, пришло в лице сокурсника с респектабельным именем Дод. Дод чем-то напоминал Эллочку-людоедку: весь лощённый, уже тогда в заграничных шмотках, благоухающий «Красной Москвой», с идеальной, волосок к волоску, причёской, именуемой французской полькой, Додик, как и Эллочка Щукина, был крайне немногословен на всех без исключения семинарах и экзаменах в институте. Это находило понимание и «твёрдые» преподавательские оценки , которые редко зашкаливали выше двойки. Тем не менее, какими-то звёздными путями (возможно даже через самого ректора) Дод переходил с курса на курс и, о чудо, стал - таки выпускником вуза.
Справедливости ради надо сказать, что сегодня Mr. Nysboim – респектабельный владелец двух чулочных фабрик в солнечной Австралии, а блестящие знатоки математики и политэкономии влачат своё существование на разного рода социалы, пенсии и SSI…
Не терпевший этих «чертей» на версту (напомню, что выходцев из сельской местности коренные одесситы называли просто и надёжно – «черти рогатые» или «когуты») городской сноб Дод к Симке, тем не менее, испытывал относительно добрые чувства. На одной из скучных лекций Дод подсел к Симке.
- Послушай, Симеон, ты долго намерен носить этот чертополох на собственной голове?
- Дод, тебя послать или сам пойдёшь? Не дави на больное место, будь гуманным человеком.
- Именно поэтому я и хочу спасти тебя от этой напасти. Пока ты не обретёшь приличную причёску, на тебе из соседней улицы будет видна печать твоего Крыжополя.
Для обозначения сельского или местечкового происхождения в Одессе использовались две географические точки – Жмеринка и Крыжополь. Последний, в силу своего фонетического звучания применялся только для отрицательных характеристик.
Иное дело Жмеринка.Преподаватель со спецкафедры (военное дело) полковник Плешевенко (студенты называли его ласково – Плеша), обладатель богатого запаса словесных перлов на одесские темы, применял в зависимости от настроения два афоризма:
-Это не фигура для Жмеринки… - о предмете или человеке, не стоящем внимания, и более суровое:
- Даже самый большой пуриц из Жмеринки – это п…ц в Одессе!
Второе высказывание расставляло все точки над «i».
Но вернёмся к мирной беседе сокурсников за столом в последнем ряду на увлекательнейшей лекции по диамату.
- Что ты имеешь мне предложить? – спросил Симка, понемногу осваивающий одесский жаргон и менталитет.
- Я отведу тебя к лучшему фигаро в Одессе, и он сделает у тебя на голове из г…а конфетку. Ты получишь мою рекомендацию к самому Юлиусу!
Симкино сердце сладко заныло – Юлиус был известным на всю Одессу «фигаро», клиентами которого были все знаменитости города. Кстати, о самом термине «фигаро»: тёзками героя комедии Бомарше были считанные единицы из одесских цирюльников, первым и безусловно самым заслуженным из которых и был Юлиус.
До описания самого Юлия Матвеевича дело дойдёт несколько позже, а пока закончим затянувшийся на страницах диалог однокурсников.
- Дод, ты – настоящий друг! Что ты хочешь иметь взамен?
Симка попал в точку. Дод физически не мог даже пошевелить указательным пальцем, не получив любую, мизерную, но выгоду.
- Дай мне твои газеты!
Здесь снова нужно сделать лирическое отступление. Тот, кто подумал, что неуча и стилягу Дода заинтересовали материалы очередного съезда партии, или достижения тружеников полей, или даже происки империалистов, горько ошибаются. Речь шла о единственной тогда издававшейся в Союзе на иностранных языках газете «Moscow News» , которая использовалась для сдачи зачётов по английскому языку. Чтобы его (зачёт) получить, нужно было прочесть и перевести N-ное количество знаков. После этого на странице лингвист ставил свою подпись и, впоследствие, газеты с его подписью предъявлялись с зачётной книжкой.
Для бесспорного лидера по этому предмету Симки не составляло большого труда походя накопить необходимое количество знаков (читай, подписей преподавателя). Именно эти газеты и ничто иное и интересовали бескорыстного Додика.
Цена была высокая, но и товар стоил того! Тем более, что запасливый Симка покупал по несколько экземпляров этого «независимого» издания и одну и ту же статью сам сдавал многократно…
- По рукам! – почти одновременно воскликнули высокие договаривающиеся стороны, и сделка была совершена.
Ведомый деловитым Додом, Симка шёл в парикмахерскую с волненьем влюблённого юноши, которому предстоит скорая встреча с любимой. Сама цирюльня располагалась в самом сердце Одессы – на углу улиц Карла Маркса и Ласточкина, слева от неё были «Алые паруса» (знаменитое кафе Фанконэ), а справа – любимый моряками и студентами ресторан «Волна», вскоре переименованный номенклатурными самодурами в «Украину».
В мужском зале работали два мастера: мэтр Юлиус и маэстро Генка-рыжий (снова рыжий!). Помещение было достаточно большим, но казалось тесным из-за постоянных очередей посетителей к обоим художникам. Да-да, автор не случайно применил это слово, ибо то, что совершали мастера на головах клиентов смело можно было отнести к произведениям искусства. Писанные красавцы выходили из цирюльни полубогами, серые личности превращались в писанных красавцев, а записные уроды выглядели, как киноартисты в эпизодических ролях…
Дод подошёл к Юлиусу и стал ему что-то объяснять, оглядываясь на Симку и умеренно жестикулируя. По всему чувствовалось, что у мэтра он свой человек – объяснение заняло не более двух минут. Юлиус глянул на Симку сквозь очки, потом, слегка набычившись, поверх них; величественно кивнул и также кивком указал на свободный стул. Посвящение в клиенты состоялось! Дод поощрительно хлопнул Симку по спине и ретировался по своим всегда срочным делам. Излишне говорить о том, что свои газеты он предусмотрительно изъял ещё накануне…
Теперь, удобно расположившись на жёстком деревянном стуле, Симка смог спокойно осмотреться.
Здесь самое время описать внешность знаменитых одесских фигаро. Юлиус – чуть выше среднего роста, величественно стройный (было ему тогда под шестьдесят), с гладким в мужественных складках лицом, с серыми, испытывающе смотрящими сквозь большие роговые очки глазами, гривой седых ухоженных волос – больше бы походил на профессора словесности, чем на брадобрея, если бы не полный рот золотых зубов – верный признак материального процветания в то время.
Генка-рыжий, несмотря на легкомысленное прозвище, тем не менее был настоящим городским интеллигентом, выдержанным и тактичным. Генка был не столько рыжим, сколько белобрысым, с голубыми спокойными и доброжелательными глазами.
Кресла мастеров стояли рядом и клиенты ревниво поглядывали в зеркала друг на друга, пытаясь определить, чья прическа на этот раз получиться более «стильной». За преобразованиями на головах уже сидящих в креслах счастливцев заинтересованно наблюдала сидящая на «пошарпанных» стульях разноликая аудитория...
В очереди.
Прошло уже полсотни лет, но персонажи из той очереди стояли перед мысленным взглядом Симки как живые. Ни для кого не секрет, что источниками большинства еврейских анекдотов и всего армянского радио, в своё время слыли одесские парикмахерские. Очередь в мужском зале и была одним из тех мест, где генерировались будущие «убойные» хохмы, байки и анекдоты, приносившие заслуженную славу родному городу.
Колоритной фигурой в очереди был некий «Сеня - в рот тебе кило печенья». Витиеватая кличка произошла от того, что Сеня, будучи отчаянным спорщиком, всякую аргументацию завершал этой сакраментальной фразой. Спорил он по любому поводу, со всяким, кто посмел усомниться в правильности высказанного Сеней мнения, встревая в чужие разговоры или просто вызывая огонь на себя. Порой казалось, что стрижка была второстепенной целью: для того, чтобы доспорить какую-нибудь грошовую тему, он уступал свою очередь к мастеру. Звучало это приблизительно так:
- Шо?! А я говорю, шо с утра на Привозе глосики были по червонцу за пару, в рот ему кило печенья. А если вам нужна скумбрийка, то не морочьте мне голову с этой камбалой, в рот ей… Ой, не смешите меня – «Динамо» - чемпион! Запорожеский «Металлург» - это команда, в рот ей… А Заболотному до Вальки Блиндера, как курице до орла, в рот ему кило печенья! У тебя есть бабушка? Расскажи своей бабушке, в рот ей кило печенья, кто такой Роман Карцев, а я тебе говорю, шо это Ромка Кац, шо всегда малевался во Дворце моряка, в рот ему кило печенья! Шо?! А ты ходил на христыны, был на похоронах? Так откуда же ты знаешь, шо черепаха живёт двести лет, в рот тебе кило печенья!!!
- А если ты такой неверующий, то промой глаза и я тебе принесу в следующий раз книжку, где всё написано!
Это был самый убедительный аргумент Сени, ибо опровергнуть написанное в этой книге ещё никому и никогда не удавалось, равно, как и увидеть сей таинственный манускрипт.
… Популярнейшая особа Одессы 50-х годов – Эдик – тарзан, стиляга №1, получивший признание золотой молодёжи и правоохранительных органов ещё задолго до ХХ съезда партии, слегка отпустившего узду на стреноженном народе. Когда Эдик заходил в зал парикмахерской, у присутствовавших появлялось ощущение явления марсианина, хотя по версии одного из персонажей только-только появившейся в прокате «Карнавальной ночи» вопрос «Есть ли жизнь на Марсе?» наукой был оставлен без ответа.
Представьте себе молодого человека итальянского или греческого происхождения, с медальным, как у Остапа Бендера, лицом, длинными, спадающими на плечи волосами, одетого в пёстрый попугаечно-канареечной окраски пиджак с широченными плечами, брюки-дудочки и в знаменитые толстоподошвенные штиблеты с такими же пёстрыми, как пиджак, носками. На фоне бьющей в глаза многоцветием красок рубашки – широченный и длиннющий до бёдер галстук с обнажённой женщиной (!!!) на нём…
Эдик – тарзан не обладал могучим торсом знаменитого киногероя и кличку свою заработал совсем по другому поводу. Однажды неотразимый городской Дон-Жуан оказался поздно ночью в номере гостиницы «Красная» в гостях у гастролирующей в Одессе московской примадонны. Бдительные служители гостиницы (все наперечёт штатные стукачи) выследили страстного любовника. Спасая честь дамы, Эдуард, с обезьяньей ловкостью перебравшись с балкона на ближайшее дерево, практически в чём мать родила, скрылся от преследования сексотов, оставив последних с носом, а также с косвенными уликами своего присутствия – штанами и высокохудожественным галстуком.
...Изредка в очереди Симка видел благообразного старичка-осетина, одетого неизменно в тёмно-синий старенький, но старательно отглаженный костюм, безукоризненно чистую рубашку с галстуком. Лицо Константина Илларионовича было смуглым и гладким, несмотря на его 75-летний возраст. Чёрные, как маслины, глаза слегка крючковатый нос и дон-кихотовские бородка и усы делали его похожим на порядком постаревшего кардинала Мазарини. Пожилой джентльмен был знакомым, а может и другом Юлиуса с незапамятных времён, однако на предложения мастера и окружающих пройти без очереди, отвечал деликатным, но решительным отказом.
Константин Илларионович (по рассказу Юлиуса) закончил ещё до революции физмат Петербургского Университета и до 1936 года блестяще проявил себя как учёный. Но попал по доносу во всесоюзную мясорубку и отбыл от звонка до звонка две пятилетки в одном из «лагов». Несмотря на весьма преклонный, особенно по меркам послевоенного времени, возраст, продолжал работать главным бухгалтером в каком-то автотресте.
В ожидании своей очереди кавказский аксакал не участвовал в беседах и спорах, а в порядке развлечения решал сложнейшие математические уравнения. Юные остряки – студенты физмата, пытаясь оконфузить старика, приносили ему на засыпку сборники математических задач, но всегда оставались посрамлёнными: тот без труда разделывался с теми иаиболее сложными из них, на которых сами шутники отхватывали систематические «неуды»…
...У Генки-рыжего стригся любимец фанатов футбольного ОДО доктор Елисеев. Елисеев не был ни хирургом, ни дантистом, ни даже санитарным врачом и вообще к медицине не имел никакого отношения. Не имел он и степени доктора каких-либо наук а лишь числился студентом-заочником педагогического института. Известен же он был как защитник футбольной команды ОДО (впоследствии СКА) и уважительную кличку получил за предельно жёсткую игру, в результате чего многие из его виз-а-ви после игры становились пациентами докторов. А за переделами поля это был весёлый, шебутной парень, любитель пошутить и рассказывать футбольные байки, которым парикмахерская аудитория внимала открыв рты и развесив уши.
...Однако настоящим событием для темпераментной очереди, в тесноватом для неё помещении мужского зала цирюльни на Карла Маркса становилось появление тогдашних кумиров всех без исключения одесситов, корифеев знаменитой Одесской оперетты Михаила Водяного и Юрия Дынова.
Михаил был клиентом Генки, а Юрия обслуживал Юлиус. Вместе с Водяным в салон врывался вихрь веселья и жизнелюбия: в воздухе зримо витал вольной ветер, пахло цветущей на Приморской улице акацией; сердца присутствующих наполнялись любовью и всему контингенту мужского зала одесской парикмахерской становилось ясно, что без женщин жить нельзя на свете, нет…
Сидящий в кресле у Гены недостриженный клиент пытался сорваться с места, чтобы уступить артисту очередь и хоть таким образом выразить своё обожание всенародному любимцу.
Пребывание Водяного в салоне было тем, что теперь называют театром одного актёра. Пока Гена манипулировал с ловкостью жонглёра ножницами и расчёской, Михаил расточал шутки и анекдоты, а аудитория бурно реагировала радостным смехом и даже аплодисментами. Симка заметил, что Гена заведомо удлинял производственный цикл, чтобы и самому подольше послушать замечательного клиента.
Иное дело писаный красавец, герой-любовник по театральному амплуа и, вероятно, по жизни Дынов. Лет тридцати отроду Юрий был тогда ослепительно красив: смуглое лицо, тёмные страстные глаза в полукружье чёрных бровей, идеальной формы нос, чувственные губы, высокая, в чёрных блестящих волнах причёска, безукоризненная одежда…
Зал, затаив дыхание, смотрел на сидящего в парикмахерском кресле полубога. Тишина оглашалась лишь звоном ножниц и редкими репликами Юлиуса. В отличие от Водяного, пребывание Дынова в зале напоминало сеанс гипноза: все восторженно смотрели то в затылок кумиру, то на его отражение в зеркале. Создавалось впечатление, что и сам предмет обожания. не отрывавший влюблённого взгляда от зеркала, был очарован собой не менее других…
...И ещё один посетитель салона на Карла Маркса, тоже Симкин сокурсник, как уже известный читателям Дод, - Вовка Пушкин. То-есть, от рождения Вовка носил фамилию Мальцев, но кроме преподавателей института, пользовавшихся классным журналом, где красовалась эта фамилия, никому и в голову не пришло бы называть его иначе, как Пушкиным.
И то правда – внешнее сходство с великим русским поэтом, внуком арапа Петра Великого было поразительным: овал смуглого лица, слегка утолщённый продолговатый арабский нос, толстые губы и печальные еврейские глаза, копна курчавых, как у негра, волос – всё это в сочетании с полной славянской безалаберностью позволяло ему то ли в шутку, то ли всерьёз утверждать о своём морганатическом родстве с классиком.
Вовка, как и Дод, был городским стилягой, так же попал в финансовый вуз по «конкурсу конвертов», так же был крайне немногословен, если не сказать молчалив, на экзаменационных сессиях. Сходство с везучим во всём Додом закончилось на втором курсе, когда, к огорчению всего женского контингента ОКЭИ, он был исключён из института за описанную выше неразговорчивость.
Вовка был знаменит своим безукоризненным вкусом в одежде (без той аляповатости или крикливости, что у Эдика – тарзана), великолепным исполнением буги-вуги и рок-н-рола и неистощимым запасом смешных баек и анекдотов.
Когда он появлялся в салоне (а стригся он у Юлия Матвеевича), все локальные разговоры и споры прекращались, так как в течение времени, пока Пушкин ждёт свою очередь, публике будет выдан десяток-другой первоклассных хохм.
Исключённый из института Пушкин на многие годы исчез из поля зрения сокурсников. Встретил его Симка случайно лет двадцать спустя после окончания института. На остановке едущего в сторону Аркадии трамвая стоял практически не изменившийся Вовка Мальцев.
- Вовка! Пушкин! – радостно возопил Симка, раскинув руки для радостных объятий.
Реакция бывшего сокашника была совершенно замечательной:
- О, Симка… - слегка округлил глаза Вовка, так, словно они расстались – то не далее, как вчера.
И тут же без обиняков темпераментно зачастил:
- Послушай сюда, абсолютно свежая хохма. Умер Рабинович. Его хоронят, впереди несут венки. Прохожий спрашивает:
-Кого хоронят?
–Рабиновича...
- Как Рабиновича?! Я же его неделю назад встретил, он был здоров, как бык. Отчего же умер Рабинович?
- Как отчего?! Читайте, там на венках всё написано: «От жены», «От детей», «От профкома», «От парткома»…
О, мой трамвай подошёл! Привет, старик! Заскакивай ко мне на киностудию, я там работаю помощником режиссёра…
И Вовка растворился, как мираж, в по-летнему переполненном одесском трамвае.
Симке суждено было ещё раз встретиться с Вовкой Пушкиным, но пожать ему руку или перекинуться острым словечком при этом не было никакой возможности. А случилось это при просмотре фильма «Анекдотиада» (Одесса в анекдотах). Фильм не везде ровный, но привлекательный своей идеей воздать должное одесскому юмору, а точнее и печальнее – весёлый реквием по старой Одессе, каковой ей уже не бывать…
В одном из главных персонажей фильма Симка узнал неугомонного Вовку Мальцева, испытавшего себя и, заметим, успешно уже в актёрском ремесле.Купол всё ещё чёрных курчавых волос, восточный нос, еврейские глаза и губы… Как замечательно, что хоть кто-то в этом мире выглядит неизменным!..
Впрочем, пора из очереди вернуться к главным действующим лицам, каковым является и Фигаро у Бомарше. И прежде всего к Симкиной причёске. Сооружённый благодаря усилиям и искусству корифея моднейший «кок» , напоминал жизнь уже жизнь советских людей в преддверии шестидесятых. Он дерзко возвышался куполом упругих и крепких волос, отливал то кумачом флагов, то медным блеском труб духового оркестра на первомайской демонстрации.
Обладатель причёски , как и все в то время , был опьянён кажущейся свободой мыслей, слов и поступков; невесть откуда взявшимся изобилием продуктов и товаров, уверенностью, что догнать и перегнать Америку то ли по душам населения, то ли на душу населения – дело плёвое и будет исполнено на-днях , а то и раньше...
Всё вокруг излучало радость и оптимизм, а зал мужской парикмахерской на Карла Маркса был местом, где светлая вера в грядущее благоденствие находила свою подпитку.
Судьба.
То ли с детства приобретённый пиетет перед профессией парикмахера, то ли личность именитого «фигаро», то ли атмосфера мужского зала, то ли всё это вместе взятое в сочетании со временем хрущёвской оттепели привели к тому, что на очередную стрижку Симка шёл, как на праздник: сидение в очереди, оживлённые пересуды происходящих городских событий и, наконец, 20-30- минутное наслаждение в кресле в великосветской беседе с Юлиусом.
Это была не стрижка: это было священнодействие, колдовство, божественная музыка. Пальцы маэстро умело и решительно, а вместе с тем деликатно и нежно, касались волос; весело звенели ножницы, деловито щёлкала тогда ещё механическая машинка. Мысли старого «фигаро» парили над многообразием тем. Как впоследствии персонажи из известной серии анекдотов о таксистах, парикмахеры имели своё оригинальное видение всех злободневных проблем.
Каждый раз, пока длилась стрижка, Юлиус успевал высказаться по проблемам мирового значения или философского смысла. Вот некоторые из этих высказываний, которые запомнились Симке..
... - Вот Вы, молодой человек, изучаете теорию относительности, которую придумал тоже наш человек, можно сказать даже цадик, Эйнштейн. Так я Вам скажу, как я сам её понимаю. Приведу пример (только не обижайтесь, он немножко некрасивый, зато очень понятный):
- Представьте на минуточку, что Ваш нос у меня, извините, в попе. Что мы имеем: и у Вас нос в попе, и у меня в попе нос – выражение одно, но какие разные ощущения!
Звучит не менее доказательно, чем формулы самого Альберта Эйнштейна…
… Что бы там ни говорили: есть Бог, нет Бога, а Бог он в самом человеке. Вот живут в местечке напротив раввин и девушка. Ребе – мудрый человек, всё знает и, если девушка заходит к нему, он- раввин, а она- девушка. Но если ребе, осторожно оглядываясь, заходит к девушке – он уже не раввин, но и она, извините, не девушка…
… Насколько мне известно, молодой человек, Вы учитесь в кредитно-экономическом институте. Ну, что сказать про вашу профессию? Кредит портит отношения – это знает маленький ребёнок. Если же говорить об экономике, с этим делом тоже надо быть осторожным.
Допустим, у Вас есть пятёрка и Вам надо купить калоши. Заходите в магазин, а калош нет. Вы съэкономили Вашу пятёрку, но я не советовал бы очень радоваться. Если хотите выйти сухим из воды, ради Бога, не экономьте на калошах!
Иногда у старого мастера возникало желание излить душу. Тогда он рассказывал эпизоды из своей жизни, делился планами на будущее. Юлиус уже вошёл в пенсионный возраст, но продолжал работать, так как профессия приносила хороший доход, а знакомства и связи помогали решать проблемы семьи – жильё детям, поступление в институты внукам… Сам же Юлий Матвеевич мечтал уйдя на пенсию, жить на своей дачке на 9-ой станции Большого Фонтана, ходить на рыбалку с внуком и, хоть разик, свидеться с живущим в далёкой и враждебной Америке старшим братом...
Пути Господни неисповедимы... Юлий Матвеевич умер легко и внезапно. Проститься с ним в его просторную квартиру на Пастера пришла в полном составе вся его клиентура – от благообразных старцев до супермодных городских пижонов. К удивлению Симки Юлиус оказался глубоко верующим человеком и хоронили его по иудейскому обычаю в ермолке и в белом саване (тахрихем). Псалмы скороговоркой проговаривал, периодически подвывая, то ли раввин, то ли просто знающий кадиш пожилой еврей (дело было после недавней компании против космополитов, дела врачей, и всякое проявление еврейского духа расценивалось, как пропаганда сионизма).
Похоронную музыку сыграли клиенты старого «фигаро» из оркестра областной филармонии.Обнажённые головы провожавших Юлиуса в последний путь ещё хранили очертания причёсок, возведённых золотыми руками мэтра.
Уход Юлиуса поставил Симку перед выбором и он его сделал, то-есть остался клиентом уже Генки-рыжего, потому что не мыслил себе уход из этого, ставшего уже родным, мужского зала. И хоть контингент посетителей по большому счёту и обеднел, Симка влился в число почитателей искусства Геннадия Марковича и в течение трёх лет до дня получения диплома был завсегдатаем этого уголка многоликого города.
Манера поведения Геннадия существенно отличалась от стиля его старшего коллеги. Своё действо с основательно зараставшей от раза к разу головой он начинал всегда словами:
- Ну-с, молодой человек, что сегодня мы изобразим на Вашем куполе?
После чего начинался процесс, в результате которого обычный веснушчатый юнец превращался в подобие Вана Клиберна. В отсутствие появившихся значительно позднее журналов мод, стрижки совершались по образцу кумиров тех лет в лице уже названного американского пианиста, французов Жеррара Филиппа, Ива Монтана, итальянского актёра Мессимо Джиротти…
Круг интересов Геннадия также отличался от тематики бесед с Юлиусом – разговор в основном шёл о театральных премьерах, футболе, прочитанной книге. Всегда спокойный, тактичный и предельно вежливый, он казался рафинированным интеллигентом, прожившим беспечную и размеренную жизнь.
Позже, приезжая Одессу к друзьям или в командировки, Симка неизменно заходил в парикмахерскую на углу Ласточкина, чтобы хоть на полчаса окунуться в атмосферу стремительно убегающей в прошлое студенческой жизни. В один из таких «заходов» несколько лет спустя, Сима выслушал исповедь растроганного его верностью мастера. Спокойный и благополучный Гена прошёл все ужасы войны: попал в плен, был узником концлагеря и чудом спасся в результате стремительного продвижения союзных войск. Даже тогда в своём рассказе он стороной обошёл тему возвращения на родину…
В последний свой заход Симка застал на привычном месте… «Салон красоты» для женщин. Никто не мог ему сказать, куда девался работавший здесь доселе много лет Геннадий Маркович, а у Симки на долгие годы осталось чувство сожаления о чём-то недосказанном, недожитом…