Итак, разговор в предыдущей части я закончила темой о родной почве. А начну с диалога собеседников.
Герра: « Между прочим, Аркадий, вы обратили внимание на то, что я сказал, про эмиграцию : она вернулась на родную почву. Я не сказал в Россию, я сказал - на родную землю».
Ваксберг: «Честно говоря, я не обратил внимания. Вы полагаете,
в этих двух понятиях есть какая – то разница»?
Говоря об огромной разнице этих понятий, французский славист подчёркивает, что прежней России больше нет. И дело не только во времени, которое тоже меняет многое. По его мнению необратимо изменился дух прежней России, образ мышления, характер отношения между людьми, даже просто человеческая порода.
Фёдору в «Даре» Набокова принадлежат слова: « Мне то, конечно, легче чем другому жить вне России, потому что я наверняка знаю, что вернусь. – во-первых, потому что увёз с собой от неё ключи, а во-вторых, потому что всё равно, через сто, через двести лет,- буду жить там, в своих книгах…»
НАЧНУ РАЗГОВОР С МЕМУАРОВ.
Уже в первые годы эмиграции появилось огромное количество мемуаров. Писали все. Труднее было найти тех, кто не писал, чем тех, кто их писал.
Добровольческая армия - корниловцы, деникинцы, врангелевцы, дроздовцы, алексеевцы, марковцы и прочее – это не принудительно мобилизованные, не рекруты-призывники, малограмотные, нет, это люди, получившие гимназическое образование, а офицеры - даже высшее. Люди, умеющие видеть, способные к анализу. Мемуары политиков в первую очередь писали политики – бывшие партийные лидеры, министры, сенаторы, депутаты, послы, журналисты, а также люди, не занимавшие высоких государственных постов.
Что ими руководило? Зачем они писали? Ну, прочитают несколько десятков человек, пусть даже несколько сотен. А то и вовсе никто не прочтёт, останется лежать в столе – не найдётся денег для издания, не найдётся места в газете или журнале. О гонораре и думать обычно не приходилось. А писали всё, что удерживала память, притом правдиво. Без редакторского глаза. Некоторые воспоминания проигрывали от этого в литературном смысле, но выигрывали, как исторический документ.
И сегодня эти мемуары являются ценнейшим материалом для историков. Писали не старики. Писали потому, что была потребность запечатлеть каждое мгновение из пережитого. И о мировой войне, и о гражданской, и о том, что побудило бежать. Об этом рассказывал Рене Герра. Итак, первыми написанными мемуарами были мемуары политиков, армейцев. Писали все, будто осознавая свою миссию- запечатлеть каждое мгновение пережитого и виденного.
А. Ваксберг отвечая, предвидит, какой аргумент выдвинут возможные аппоненты. «Мемуары»- жанр, которому субъективность предписана по определению. Это стопроцентное авторское самовыражение. Именно объективности требовали от Эренбурга в его воспоминаниях. Но даже, если бы он этого добивался, они не могли бы быть такими. Иначе это были бы не мемуары, а историческое исследование, к которому опять бы стали предъявлять идеологические требования.
Безусловно, авторы эмигрантских мемуаров не отрицали своей политической ориентации. «Поэтому их воспоминания если и можно рассматривать как источник ценной информации, то всё время держа в голове поправочный коэффициент: «они написаны с позиции врагов советской власти». Но есть известное правило - ПУСТЬ БУДЕТ ВЫСЛУШЕНА ДРУГАЯ СТОРОНА.(audiatur et altera pars).
На это возражение Герра предлагает разобраться в составе эмиграции. Это вовсе не однородная масса «белогвардейцев». Среди двух миллионов эмигрантов были политики, философы, художники, писатели. Среди них были монархисты и республиканцы, умеренные демократы, социалисты всех направлений, вчерашние союзники большевиков по борьбе с царизмом – анархисты, меньшевики и эсеры, были хранители веры и атеисты. А у другой стороны, были мемуары Эренбурга, воспоминания Паустовского. Но ведь их мемуары появились через сорок лет после событий. Активными участниками и свидетелями судьбоносных событий они не были. А что оставили советские мемуаристы – активные деятели революции и гражданской войны по горячим следам? Ваксберг называет несколько авторов: Бонч-Бруевич «Вся власть Советам», «Пятьдесят лет в строю» генерала-перебежчика Игнатьева, воспоминания возвратившегося в Москву Льва Любимова «На чужбине», от лживости которых уши вянут.
Пытаюсь сама вспомнить мемуары, ничего не приходит в голову. Помню лишь художественные произведения. И вдруг, среди этого диалога произносится имя замечательного человека, чьи воспоминания я читала с восторгом - Натальи Ильиной. Я была знакома с Натальей Иосифовной. Но ещё до знакомства я прочла её мемуары. Из них я узнала, как она по инициативе отца – морского офицера, воевавшего в Белой Армии, с семьёй переехала в Харбин. Как нелегко и тоскливо жилось в Маньчжурии, о встречах с видными литераторами. С конца 1941 года она сотрудничала с ТАСС, публиковала фельетоны и очерки о шанхайской жизни. Не без влияния поступка своего давнего шанхайского знакомого, поэта, композитора и певца А.Н.Вертинского, вернувшегося на родину в 1943году, и сама вместе с группой репатриантов возвратилась в СССР в 1947 году. Её книги отличают искренность, конкретно-исторические детали, первое в советской печати изображение эмигрантской жизни «русского» Харбина и Шанхая, живость психологических зарисовок, тонкий, всепроникающий, всегда окрашенный легкой грустью юмор. Книги Натальи Ильиной стали популярны среди интеллигенции. Поражал ясный и чистый язык, а также в немалой степени обаятельный и трогательный образ самой рассказчицы.
И вот о ней Герра пишет: «…а чего стоит автобиографическая повесть возвращенки Натальи Ильиной, так и названная «Возвращение», которую бывшие харбинцы называли с омерзением « Извращение». Аркадий Ваксберг подтверждает, что сама Наталья Ильина позже от этого произведения практически отказалась. Нередко об этом говорила и писала, никогда книгу не переиздавала. Это совсем не известные сведения для меня.
Тем не менее, эта книга и книга Вертинского «Четверть века без родины», в которой историкам нечего взять, пользовались большим успехом у советского читателя. Особенно мемуары Игнатьева и книга Ильиной. Притом не только у читателя доверчивого и зашоренного, но и начитанного, с хорошим литературным вкусом. Но «Откуда советский читатель мог знать, как всё было на самом деле?»(О.Герра) И действительно, о мемуарной литературе мы не знали. А это был голос «оттуда». Отделить правду от лжи было мало кому дано.
Сами большевики мемуары не писали. Уже после войны появились две скандальные книги. Воспоминания написали сестра сталинской жены Анна Сергеевна Аллилуева и шофер Ленина, позже ставший шофером Вышинского, Степан Казимирович Гиль. Я не читала этих книг. «Но что-то они вспоминали не то. Сталин пришёл в ярость. Книги изъяли, редакторов изгнали из партийных рядов. Анну Сергеевну отправили в ГУЛАГ, откуда она вернулась не в своём рассудке и попала в сумасшедший дом. По-поводу Гиля в партийном архиве сохранилось огромное досье. «Принято было даже специальное постановление, где редакторам предписывалось относиться к мемуарам с максимальной строгостью и получать предварительное разрешение на их публикацию в ЦК.» А. Ваксберг.
Жаль, что не написали мемуары комиссары, уничтоживших тысячи русских воинов. Розалия Землячка на Крымском полуострове наводила «порядок» во времена становления советской власти. Её кличка была Демон. В 1920 году армия Врангеля не выдерживает натиск Красной армии и покидает Крым. Все кто хотели, покинули родные места, Фрунзе в своих листовках обещал, тем, кто останется - жизнь и свободу. По указанию Ленина, в Крым была направлена фанатичка партии и преданная соратница – Розалия Землячка ( настоящее имя - Розамунда Самуиловна Залкинд). Эта железная женщина обладала неограниченными полномочиями как комиссар и была назначена первым секретарем Крымского обкома партии. Вместе с ней бесчинствовал в Крыму Бела Кун. В ноябре 1920 году после установления в Крыму советской власти он был назначен председателем Крымского ревкома. На этом посту стал организатором и активным участником массовых казней в Крыму. . Они обещали жизнь, прощение и неприкосновенность всем, кто останется, а не уплывёт за границу. А устроили по приказу Ленина кровавую резню в Крыму.
И не труппы ли этих несчастных мелькают перед затухающим взором умирающего Наркомвоенмора Гаврилова в «Повести непогашенной луны» Бориса Пильняка ?
А мемуаров нет. Может, хранятся, и мы узнаем, как узнали обжигающие искренностью дневники Михаила Пришвина через много лет после написания.
В конце первого дня авторами даются фотографии книг с автографами:
Георгий Адамович. «Одиночество и свобода».
Роман Гуль. «Ледяной поход»."В разсеяньи сущие"," Я унёс Россию"т1 Россия в Германии т.2Россия во Франции.
Марк Вишняк «Современные записки». Воспоминания редактора. ,»Дань прошлому»
Мамонтов С."Походы и кони"
Константин Симонов «Стихотворения и поэмы» 1946. С подписью И.Бунину:
Дорогому Ивану Алексеевичу в знак моего глубокого уважения. Ваш Константин Симонов (19-8-46г.)
Борис Зайцев «Москва», «Далёкое»
Ирина Одоевцева «На берегах Невы»,"На берегах Сены".
Георгий Иванов «Петербургския зимы»
Зинаида Шаховская «Отражения».
Андрей Седых «Далёкие близкие»
Ю.Терапиано «Встречи»
Архиепископ Иоанн Шаховской «Биография юности»
Вчера Сегодня Завтра. Кирилл Помераецев «Сквозь смерть»
Мамонтов С."Сказание"
Георгий Иванов."Избранные стихи"
Читайте продолжение.День первый ч.4
http://www.proza.ru/2013/07/20/1420