Шёл я лесом

                ШЁЛ Я ЛЕСОМ…
                Александр Квиток
               

Гришка мыл шлихи по ручьям, притокам Тугупса, а я просто шёл за ним следом. Он часто останавливался, набирал в лоток мелкообломочного грунта из русла ручья, потом минут 10-15 промывал его на подходящей струе воды.
    – Ты – моя охрана на сегодня, – говорил Гришка. – Когда со мной кто-то рядом, я спокойно работаю, не оглядываясь по сторонам.

В оправдание своей боязни, он рассказывал нам много страшных историй о нападении медведя на людей, и, надо сказать, всё-таки нагнал на нас страху. Наслушавшись его рассказов, мы тоже стали ходить с оглядкой.

Позже я и сам убедился в неуютности одинокого хождения по дикому горному лесу. Василий послал меня с бутылками отобрать гидрохимические пробы из трёх, не очень дальних, ручьёв. Работа, по сути своей, пустяковая – пройти несколько километров по старой дороге и на пересечении с тремя притоками Тугупса набрать из каждого по две бутылки воды. Почти курортная прогулка. Терренкур, понимаешь.

Но едва я отошёл от лагеря на сто метров, как почувствовал страх. Такой вот, понятный мне, страх от страшных Гришкиных рассказов. Захотелось вернуться. Но я вспомнил Луизу и Люду, которые на весь день по одной оставались в лагере. Женщины не боялись, а я-то что же? Стыда не оберёшься…И я пошёл, тревожно озираясь и прислушиваясь к каждому лесному звуку. Даже хруст сухой ветки под ногой и звуки собственных шагов казались мне нежелательными и пугающими. Я шёл вперёд и сам себя убеждал в том, что нет ничего здесь страшного, не надо бояться лесного зверя, здесь же не совсем дикий лес – есть жилые посёлки поблизости, геологи ходят порой, иногда лесорубы на тракторе проезжают. Или проезжали…Когда-то.

Так и заставлял я себя идти дальше, вглубь леса, вопреки сковывающему меня страху. Совсем беззащитным я почувствовал себя в те минуты, когда набирал воду в бутылки, присев у ручья и ощущая «мурашки по спине». Всё мне казалось, что за спиной у меня изготовился к нападению страшный зверь, а страшнее медведя здесь, в этих лесах, как убеждал нас Гришка, зверя нет. Но я на совесть сделал порученное мне дело, отобрал водные пробы там, где пометил на карте шеф, закрыл бутылки пробками, оформил этикетки – всё сделал так, как надо. Халтурить в работе для нас тогда было просто немыслимо. Даже здесь, на этих трёх ручьях, где меня цепко взял в свои когтистые лапы дремучий пещерно-каменный страх.

Последний раз меня накрыли «мурашки по спине», когда я уже пошёл назад, в лагерь. И так противен я стал самому себе, как тварь дрожащая, что вдруг резко остановился, хотя в моих намерениях значилось резво уносить ноги отсюда подальше. Нет, ребята! Так дело не пойдёт! Сяду и буду сидеть, пока не пройдёт страх. Пусть эти лесные вурдалаки тоже увидят, что я сижу спокойно, а значит – не боюсь их. Сел на сухую валёжину, достал «беломорину», но спичек у меня не нашлось. Спрятал «беломорину», сижу себе размышляю. Значит так, думаю, опасность я ожидаю со всех сторон, но более всего страх меня гнетёт почему-то сзади. Но, чтобы внезапно напасть на меня сзади, ко мне надо бесшумно подобраться, а это вряд ли. Я обязательно услышу. Через лес продираться бесшумно – это под силу только бесплотному духу.

    Продолжаю размышлять дальше. Если я кого-то или чего-то боюсь, даже не зная, как выглядит это нечто страшное, то это значит, что этот страх во мне. Как мне от него избавиться? Не принимать угрозу всерьёз. Поиграю со своим страхом таким образом. Я думаю, я уверен, что этот страх сам боится меня. То есть не меня, а моих логических построений. Если я способен рассуждать, сие значит, что я ещё не в полной власти устрашающей меня незримой субстанции. Значит «оно» не так страшно, как пытается казаться. И, скорее всего, «оно» само боится меня. Как только я перестаю бояться «его», «оно» начинает бояться меня. Вот такая обратная связь. Если «оно» пытается подобраться ко мне сзади, значит боится, чтобы я не увидел «его». Если я смело смотрю вперёд, то я не увижу ничего страшного, ибо «оно» расступается передо мной в стороны, и я свободно иду, ничем и никем не сдерживаемый. А то, что сзади? Пусть остаётся сзади, а я иду и не оглядываюсь. Своими испуганными оглядками я даю «ему» повод к торжеству победителя. Не будем давать повода ищущим повода…Перебьются, перетопчутся, обойдутся без нас…Пусть поищут податливых.

Однако, пора идти. Засиделся я и успокоился, страха как не бывало. Иду в лагерь и непонятно мне, откуда вот такое накатило? Откуда такой  противный страх? И не такой уж он и страшный этот страх – боится логики и здравого смысла. Вот вам и ответ на вопрос: «А голова на что?». А то мы порой забываем, для чего у нас голова на плечах. От страха забываем.

Старая, давно неезженая, заросшая дорога и обступающий лес теперь выглядели как-то даже светлее и радостнее. Шагалось легко и свободно, проявились звуки и запахи леса, вытесненные былым страхом, и всей грудью я с наслаждением вдыхал чистый прохладный воздух, наполненный ароматом лесных трав. И рюкзак за спиной, где позвякивали бутылки, казался совсем лёгким
.
По этой дороге, как уже по знакомой, пришлось мне ещё один раз пройти туда и обратно. Но теперь уже без всякого страха, но зато в кромешной тьме.

Если кто-то ходил ночью по тропе или по дороге, или без всяких троп, через густой западно-кавказский горный лес, тот поймёт меня и посочувствует. Но я сомневаюсь, что такие люди вообще найдутся в природе – ходоки по ночному лесу в горах. Нормальные люди ночью по дикому лесу не шастают.

В тот день мы вернулись из маршрута ещё засветло. Сходили с Толяном на речку, освежились в прохладной воде, переоделись в сухое и, в ожидании ужина сидели у костра. Ждали только Василия, а он в тот день принимал московскую гостью. Они сидели у большой палатки и, расстелив на вьючном ящике геологические карты, увлечённо обсуждали свои интересные геологические проблемы. Эта женщина лет сорока, как рассказала нам Люда, начальница геологического отряда из Москвы. Они стали лагерем вблизи Шпалореза, на берегу реки Пшехи. Сюда она пришла одна, пришла давно, и вот уже несколько часов у них с Василием идёт научно-познавательная беседа.


Начало смеркаться. От кастрюли, стоящей на очаге, ветерком доносило аппетитный запах картошки с тушёнкой. И когда совсем уже стемнело, московская геологиня засобиралась домой, т.е. к своим палаткам. А расстояние до их лагеря составляло около 11км. Днём – это вообще прогулка вдоль реки по старой лесной дороге, но идти ночью – это был, мягко выражаясь, просто отчаянный поступок! Не удалось Кордову уговорить её заночевать в нашем лагере – она очень беспокоилась,что за неё там, в московских палатках, будут переживать её сотрудники. Они переживали за неё, она переживала за них. Общество взаимной ответственности. И она решила идти. Вот такое вот мужественное решение немолодой уже женщины.

И, наверное, я, как и все, сидящие у костра в ожидании ужина, посчитал бы решение этой женщины чудачеством заезжей дамы, если бы это не затронуло меня. Вася Кордов, как истый джентльмен, решил любезно проводить эту даму хотя бы до половины пути – до старого полусгнившего моста через один из тех трёх ручьёв, где я недавно отбирал водные пробы. Но поскольку он сам не мог полноценно ходить из-за обострившегося радикулита, то в качестве провожатого для гостьи он попросил выступить меня. И я даже предчувствовал такое «лестное» для меня решение, ибо знал про Васин радикулит, и про то, что Вася помнил мой поход с бутылками в те места, а значит, я был единственный кандидат в проводники. Ну, что делать? Вздохнул я горестно и пошёл обуваться. Здесь мне посочувствовал Гришка – у него, единственного из всех в отряде были резиновые сапоги, и он без промедления мне их выделил.

Ну, что же, пошли мы с дамой по той самой знакомой дороге. Шли медленно. Она шла впереди и подсвечивала путь "вжикающим" (с динамкой) фонариком. Свет, хоть и слабый, но какой-то свет. До того места мы дошли за час. Перешли ручей ниже моста, и здесь мы с ней распрощались. Дама, конечно, очень извинялась. Но у меня к ней не было никаких претензий, и мы с ней расстались по-хорошему
.
    – Приходите к нам ещё, – пошутил я, – Только не так поздно.
Она засмеялась, оценила юмор. И пошла дальше, а я долго ещё смотрел ей вслед, пока не затихло «вжиканье» фонарика и исчезло световое пятно от этого слабосильного электротехнического малыша. В том, что она дойдёт благополучно, я не сомневался. А вот как дойду я? Чтобы ответить на этот вопрос, надо было начать обратный путь. И я пошёл.


Что такое кромешное тьма? Закройте глаза в тёмном помещении, где совсем нет света, – вот примерно так смотрится кромешная тьма. Можно идти с закрытыми или открытыми глазами, всё равно ничего не видно, и идти надо наощупь. Но зато лес переполнен ночными звуками, но как с их помощью идти, не сбиваясь с дороги?

И я пошёл. Ручей перешёл сравнительно благополучно, по свежей памяти, а дальше уже началось замедленное кино: я осторожно ставил одну ногу вперёд и, убедившись, что под ногой твёрдо, наступал на неё и выносил другую ногу, и уже этой ногой ощупывал дорогу, потом становился на неё и так тихонечко двигался, ну, примерно, со скоростью черепахи или чуть быстрей. Руки я выставил вперёд, чтобы не наскочить на низко свисающие кое-где ветки. Вот здесь до меня дошло, зачем у слепых в руках палка. Сейчас бы и мне не помешала хорошая палка или геологический молоток с длинной ручкой, но об этом надо было бы подумать раньше. А сейчас я невольно приобретал первый в своей жизни опыт ночного хождения по лесу.

В ночном лесу хватало всяких шорохов и громких звуков, но меня это совсем не трогало, ибо я весь был сосредоточен на своём ночном передвижении. Один раз резко и недовольно ухнул прямо у меня над головой филин, ночной охотник. Видимо, я спугнул у него из-под клюва какую-то мелкую дичь, а сам я, как добыча, был для него великоват.

От этих лесных звуков, от моего оригинального ночного туризма, от медленного, но безбоязненного продвижения к лагерю я почувствовал в себе некую хозяйскую уверенность. Вот я иду по ночному лесу, иду спокойно и очень неспешно, как и должен идти хозяин леса, и мне совсем не страшно. Я слышу крики ночных птиц, шорохи и местами удаляющийся топот каких-то зверей, но это они боятся меня и спасаются бегством от человека, царя природы. Неисповедимы пути твои, Боже! Днём здесь шёл – боялся, теперь иду ночью – и нет страха.

Моя ночная турпрогулка вдруг стала для меня интересной и поучительной. И я даже двигаться стал быстрее и увереннее, и мне казалось, что я вижу дорогу и все ухабы на ней, хотя по-прежнему густая тьма окружала меня. Но теперь она не подавляла меня своей пугающей чернотой и ощущалась не так плотно.

В лагерь я вернулся, когда уже все спали. Один Василий не спал, сидел у потухшего костра, курил. Я подошёл к нему и доложил:
    – Ваше приказание исполнено, гражданин начальник.
    – Ну, как дошли? Как там Марина Сергеевна? – спросил, с трудом разогнувшись, Кордов. Мне стало стыдно за свой издевательский юмор.
    – Не знаю. Я довёл её до мостика, а дальше она сама пошла. Думаю, что она уже спит в своей палатке.
    – Тебе тут ужин оставили. Садись, покушай, – предложил он.

    – Перехотелось мне, пока гулял. Пойду-ка я лучше спать. – Мне и в самом деле не хотелось ужинать после полуночи. И я пошёл к своей палатке. Прежде, чем влезть в неё, взглянул на августовское небо, густо усеянное звёздами. Здесь над поляной звёзды создавали едва заметное, но всё-таки освещение. Смутно белели палатки в серой темноте. А в лесу и такого хилого освещения не было. Тьма – она и в африканских джунглях тьма. Как у негра в …Нет, как у негра за пазухой. Впрочем, я там (у негра) не был. А вот в ночном лесу погулял. И не то, чтобы с удовольствием, а прогулка запомнилась.

Тогда я ещё не знал, что это была не последняя прогулка по ночному лесу.
…В последний, самый дальний, маршрут Василий нас послал вчетвером: Витёк вёл маршрут, я отбирал металлометрические пробы, Гришка мыл шлихи, а Толян шёл с радиометром и измерял радиоактивность горных пород по ходу маршрута. Мы спустились по глубокой балке и вышли к реке Хахопсе. Красивая светлая долина и чистая, голубая в глубоких местах, вода нас просто очаровали. Здесь мы пообедали и без промедления двинулись обратным ходом по другой балке. Теперь мы шли вверх и всё шло нормально. Вышли на водораздел, и здесь мы взяли слишком вправо, не заметили нашей оплошности и свалились в балку, ведущую, как нам показалось, в долину реки Тугупс Чтобы сэкономить время, решили по этой балке спуститься к реке, а потом тропами вдоль реки дойти до лагерной поляны. Задумка была неплохая, да вот ошибочка получилась.

Уже в балке мы стали замечать некоторые знакомые детали: то окурок белел на траве, то след от резинового сапога, то следы на каменистом уступе от ударов молотка. Здесь явно кто-то проходил маршрутом, это мы поняли, хоть и не сразу. Недоумение вызвала у нас река, к которой мы дошли всё-таки быстро: река текла вправо, а должна была течь влево. Мы прошлись вдоль реки туда-сюда и вышли к нашему биваку: возле речки под кустом орешника валялись две пустых консервных банки – одна из-под сгущёнки, другая из-под тушёнки. Здесь мы обедали несколько часов назад. И река эта была не Тугупс, а Хахопсе. До нас, наконец-то дошло, что произошло.

После короткого совещания решили опять подниматься на водораздел. Немного спустились вниз по течению, выбрали подходящий склон и отважно полезли наверх. Отважно, но неосторожно. Толян запел легкомысленную песенку – что-то типа «…а на хрена попу гармонь», и первым полез наверх. Ухватившись двумя руками за куст рододендрона, свисавший с откоса, Толян хотел, резко подтянувшись, выскочить на откос. Но ветка вырвалась из грунта вместе с корнем и Толян спиной вниз рухнул в реку. Хорошо, что не ушибся, но вымок основательно, поскольку в воду погрузился с головой. Мы потеряли полчаса, пока Толяна приводили в порядок. Сушиться у костра времени уже не было, и мы решили быстрой ходьбой согреть Толяна, а потому опять резво полезли по склону, только теперь уже в другом месте.

Быстро ходить на подъём нам было не трудно – опыт приобрели. И мы вполне успели до наступления темноты выйти на дорогу, которая была проложена по водоразделу от реки Хахопсе до того самого лагеря лесорубов, где ночевали Витёк с Толяном. И если бы эта дорога была старой заброшенной, то идти по ней, пожалуй, было бы вполне комфортно. Но, дело в том, что эта дорога была действующая, и, в то же время, это была тракторная дорога со всеми присущими ей сложностями. И столько на ней было глубоких ям с водой или с жидкой грязью, что обойти их местами не было никакой возможности. Пока ещё светлело небо в прогалине над дорогой, мы кое-как обходили эту грязь. Но дело шло к ночи, и ночь наступила, как и положено ей приходить на смену дню.

И мы пошли напролом по дороге – грязь или не грязь, какая разница? Всё равно надо идти в лагерь. Ночевать в лесу или в лагере дранщиков – эти варианты мы отбросили сразу. Так и шли, возмущаясь и чертыхаясь, по колено проваливаясь в грязную жижу в глубокой тракторной колее.

Поскольку теперь уже спешить было некуда, присели отдохнуть и покурить. И тут в тишине раздался какой-то прерывистый звук высокой тональности, то затихая, то усиливаясь до свиста. Ясное дело – мурашки по спине – что, где откуда? Вскочили, озираемся по сторонам, ни черта не понятно. Потом догадались – звук шёл из рюкзака Толяна, где у него был уложен радиометр. Вытащили, послушали, потрясли прибор, из него брызнула водичка. Он, как будто успокоился, затих. Определились с причиной: прибор побывал в воде, батарейки подмокли, да и прочая начинка прибора тоже не предназначена для погружения в воду. В общем, техника вышла их строя, это ясно. И надолго.

Пошли дальше, спокойно так пошли, словно по парку культурного отдыха. Только вот аллея в парке больно уж раздолбанная и неосвещённая, и грязь под ногами чвакает. Неунывающий Гришка начал рассказывать свои весёлые байки, но провалившись в очередную грязную яму, запнулся и надолго замолчал. Видимо, прикусил язык.

Поскольку мы шли всё-таки шумно и переговаривались между собой, то лесные звуки нас как-то не беспокоили. Самый громкий звук в ночном лесу – это уханье филина. Но к этому звуку мы уже привыкли, а потому не реагировали на него. Но вот мы услышали далёкий, но могучий рёв, Он доносился с водораздела, правее и выше лагеря дранщиков. По мере того, как мы двигались вверх по водоразделу, этот крупный ревущий зверь, судя по нарастающей громкости рёва, тоже приближался к нам. Мы невольно замедлили шаги, а потом и вовсе остановились. Страшновато было, но не очень. Нас всё-таки четверо и у нас два геологических молотка. Хоть и не шибко грозное для крупного зверя, но оружие.

    – Давайте постоим, послушаем, – предложил я. – Надо же определиться, кто там орёт и куда оно идёт.
Предложение было принято. Стояли, молчали и слушали…Рёв доносился теперь уже правее и всё так же громко, но как будто не приближался. И звучал этот рёв гневным голосом чем-то или кем-то обиженного зверя. Мне так показалось.

Наконец-то подал голос знаток лесной жизни Гришка:
    – Это – медведица, – уверенно заявил он. – С такой в лесу встречаться очень опасно.
    – А как ты определил медведицу по голосу? – спросил Витёк. – Ты что, под хвост ей заглядывал? Может быть, это самец.

Все мы рассмеялись, но не очень весело. Гришка обиделся:
    – Я знаю, что говорю. А вам бы всё хиханьки да хаханьки разводить. А если зверь раненный? А если она с медвежатами? Тогда она сама напасть может… – похоже Гришка, обидевшись не на шутку, решил нас запугать ещё больше. Но мы уже знали, что и сам-то он «всё знает» по рассказам знакомых охотников, а нас, городских жителей, ему очень нравилось держать в страхе. Текущий момент, однако, характеризовался устрашающим рёвом реального сердитого зверя, и этот рёв нельзя было проигнорировать. У меня, например, мурашки по спине поползли. Не знаю, как на других, а на меня гришкины пугалки подействовали. И я предложил:
    – А давайте мы ответим ей или ему наглостью на наглость. Ходит она тут и ревёт, и все её боятся. А мы пойдём ей навстречу и будем громко разговаривать, орать, петь и вообще…Пусть она или он знает, что человек зверя не боится. Кто царь природы, в конце концов? Зверь или человек?

Моё предложение прошло «на ура». То есть «ура» сразу же выкрикнул Толян, а Гришка выдал громкий воинственный клич древних индейцев – что-то типа: «Аля-улю, мы всех в гробу видали!». Для пущей наглости мы с Витьком ещё и закурили, подымили минут несколько. Я предложил что-нибудь зажечь, чтобы обозначить, ко всему прочему, пламя и дым. Огня и дыма зверьё боится, это мы знали из прочитанных книг. Наглеть, так наглеть! Но лишней бумаги у нас не нашлось. У Витька имелась полевая книжка, но это была вещь неприкасаемая, а у меня осталось несколько неиспользованных этикеток для проб. Их-то мы и подожгли. Они сгорели за пять секунд. Но зверю мы дали понять, что у нас есть огонь, а уж дым от нас он наверняка уловил, ибо ветерок тянул в ту сторону, где шастало это недовольно ревущее создание.

И мы пошли по дороге дальше, громко переговариваясь и даже пытаясь что-то петь. Но по этой части, по части громкого пения, непревзойдённый «спец» был, конечно, Гришка. И он бесстрашно орал на весь лес свои похабные и не очень складные частушки…

Ещё раз остановились, постояли тихо, послушали…Рёв доносился всё реже и тише. Похоже, благоразумный зверь принял решение держаться от нас подальше. Жить стало легче, идти стало веселее.

Мы очень старались не проскочить то место, где от дороги влево ответвлялась наша тропа, ведущая вниз, в долину Тугупса. Да, это была наша тропа, ибо здесь мы чаще всего проходили к маршрутам и протоптана она была нашими кирзовыми сапогами и ботинками. И мы не пропустили тропу даже в темно-серой темноте, потому, что хорошо знали это сопряжение тропы с тракторной дорогой. Радость узнавания, однако, длилась недолго: ступив на тропу, мы из тёмно-серой темноты над дорогой вступали в чёрную тьму густого ночного леса, где ничего не видно под ногами. Не видна ни черта и над головой, и вообще, как у негра в одном месте. За пазухой. Это ощущение чёрной плотной тьмы было мне знакомо по ночным проводам московской гостьи.

И мы пошли по тропе, как слепые, выставив вперёд руки или свои геологические молотки, у кого имелись. Тропу мы вскоре потеряли, пройдя всего лишь метров сто. Стали искать её, натыкаясъ на стволы деревьев и низко свисавшие ветки. Искали долго. Я предложил разуться и идти босиком, чтобы нащупывать тропу подошвами ног: нахоженная тропа должна отличаться своей утоптанностью от мягкой лиственно-травяной подстилки лесной почвы. Готовность снять сапоги проявил только Гришка, и вскоре он издал крик:
    – Нашёл!

Мы стали на тропу и пошли следом за Гришкой, в шутку умоляя его не уподобиться Ивану Сусанину. Гришка обиделся и попросил не оскорблять его нехорошими словами. Оказывается, он не знал, кто такой Иван Сусанин, и принял его за некий смешной персонаж из анекдотов. Мы дружно посмеялись над его плохим знанием истории родной страны, и кончилось это тем, что Гришка потерял тропу. На этот раз с тропы мы сбились основательно, вернуться на неё нам не удалось, и мы пошли напролом через лес. Заблудиться здесь было уже невозможно, ибо все пути вниз выводили нас к реке Тугупс, а там лагерь найти – две пары пустяков.

Продираться через ночной лес наощупь в кромешной тьме – это, я вам скажу, удовольствие намного ниже среднего. Это – просто мучительное и очень медленное движение: шаг вперёд, упёрся в дерево – два шага назад, два шага влево, три шага вперёд и снова упёрся в куст. И опять два шага вправо и снова пробуешь вперёд, и, наконец-то, продвигаешься аж на целый метр, сделав при этом десяток обходных шагов в разные стороны.

И опять я предложил рационализацию – взять правее, свалиться в балку и по ней выйти к реке. Возражений не последовало, как не последовало и других предложений. Что-то многовато сегодня предложений с моей стороны. И никто почему-то не возражает. Уж лучше бы возразили. Видимо, считали меня большим «спецом» по ночному хождению.

Взяли правее и вскоре сползли в не очень глубокую балку и стали, опять же наощупь, продвигаться по ней. Но, что же это было за передвижение! Грязь, вода в ручье, мягкое илистое дно и…завалы из упавших деревьев! Их было так много – и продольно лежащих стволов толстых деревьев, и поперечных стволов, и просто скопление разнокалиберных стволов и веток. Как будто бы некий злодей специально завалил балку древесным хламом к нашему здесь прохождению. Днём бы мы там не пошли. Ни за что! Теперь же была глубокая ночь, и нам ничего не оставалось, как, кряхтя и матюгаясь, продираться через завалы. Здесь, по крайней мере, нам не грозила опасность свалиться с крутого обрыва, это мы знали точно. Досталось мне, как рационализатору, предложившему этот путь. Я «отгавкивался», напомнив им всем, что с их стороны лучших предложений не поступало.

О том, что лагерь близко, мы узнали, услышав выстрелы. Стреляли из охотничьего ружья. Так определил Гришка. Минут через десять пустили белую ракету. Вскоре впереди чуть посветлело, т.е. посерело, и послышался шум реки. Мы вышли к Тугупсу. И, не останавливаясь, вброд перешли речку. Здесь было неглубоко, всего лишь по колено. А мы пребывали в таком грязно-мокром состоянии, что пройти через чистую проточную воду нам пришлось кстати.
 
На правом берегу реки лес пошёл совсем реденький, тропа хорошо натоптанная и местами проходила по небольшим полянам. Мы стали видеть наш путь, друг друга и звёздное небо над головой. До лагеря  нам оставалось пройти около километра, и прошли мы их быстро и весело.

Перед лагерной поляной мы все, не сговариваясь, но опять же по моему предложению, присели в кустах орешника, и решили немного послушать, что тут о нас говорят. Посреди поляны стояли начальник отряда и главный геолог партии Аронов. Начальство, как водится, распекало Василия за промахи в работе, за слишком далёкие маршруты, из-за чего люди не могут засветло вернуться в лагерь. Потом Аронов напомнил Кордову:
    – Ракету! Давай ещё одну ракету!

Василий пульнул белую ракету. Нам стало жалко нашего начальника, да и ракет тоже стало жаль – незачем их пулять почём зря. Это же было наше оружие для защиты от не прошенных гостей и зверей.

Вышли мы из кустов и с усталым видом побрели через поляну. Нас заметили, когда мы подошли совсем близко:
    – Вот и они! Я же говорил тебе: давай ракету. Вот они и пришли, – Аронов торжествующе убеждал Василия в том, что только его мудрое руководство ускорило наше прибытие в лагерь.

Мы подошли и вежливо поприветствовали начальство:
    – Добрый вечер.
    – Какой там вечер, – ответил Аронов. – Уже давно ночь во дворе. Что у вас там случилось?
    – Заблудились немного, – доложил Витёк. Он, как ведущий маршрутчик, обязан был отчитаться перед начальством. Но тут вмешался молчавший до сих пор Василий, напомнил Аронову:
    – Завтра поговорим. Ребята устали, проголодались…

От палаток подошла Люда и пригласила нас к ужину.
    – Ой, как мы за вас волновались, – говорила она, подавая нам миски с горячей мясной кашей. – Думали, что вы опять в лесу заночевали. А вы пришли и правильно сделали. Теперь будем спать спокойно.

Нам тоже было спокойно от того, что мы всё-таки дошли домой через ночной лес. Этот лагерь, эти палатки, эти люди, беспокоящиеся о нас, – это и был наш полевой дом. И вернулись мы домой из тяжёлого маршрута – мокрые, уставшие, но довольные. От того, что мы прошли такой трудный путь через чёрную тьму дикого леса, возникло вдруг ощущение гордости: трудно было, но ведь смогли же пройти! Хорошо! Теперь уже хорошо, когда всё хорошо закончилось.

                17.06.2013