Предисловие.
«Если хочешь рассмешить БОГА расскажи ему о своих планах».
Эта фраза отражает моё состояние, - состояние человека, поставившего перед собой задачу отразить некоторые черты писателей-эмигрантов и страницы их жизни мало знакомые нам. Нелепая, не выполнимая задача по многим причинам. И дара у меня нет для этого и времени. Но есть причина, заставившая взяться за это дело и исполнить его в силу своих возможностей. Причина состоит в том, что книга, натолкнувшая меня на такую мысль, не будет напечатана в интернете. А достать её возможно будет не всем просто.
Прежде чем начать разговор, хочу познакомить Вас со статьёй, напечатанной в журнале «В мире книг» № 4 (10) за 2010 год.
ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГ Ренэ Герра в МУЗЕЕ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА В МОСКВЕ.
Старосельская Наталья.
В начале сентября известный славист, доктор филологических наук Парижского университета, выдающийся собиратель, хранитель и исследователь всего, что имеет отношение к русской эмиграции не только во Франции, но и во всем мире, автор нашего журнала Ренэ Герра пригласил меня в Музей Серебряного века в Москве (дом Валерия Брюсова) на презентацию двух изданий - собственного авторского «Когда мы в Россию вернемся...» и книги «Семь дней в марте», составленной из диалогов Ренэ Герра и известного журналиста, писателя, историка, юриста Аркадия Ваксберга.
Это стало подлинным событием для отечественной культуры, оценить которое в полной мере возможно лишь после того, как остаешься наедине с этими прекрасно изданными книгами и погружаешься в тот великий и утерянный мир, о котором они повествуют.
Говорят, расстояние между поколениями измеряется количеством рукопожатий, что отделяют тебя от предшественников. Думая о Ренэ Герра, я всегда с изумлением и чувством невероятной радости ощущаю, что нахожусь на отдалении всего лишь одного рукопожатия от Бориса Зайцева и Георгия Адамовича, Ирины Одоевцевой и Нины Берберовой, Юрия Терапиано и Веры Лурье, Юрия Анненкова и Софьи Прегель, Гайто Газданова и Зинаиды Шаховской... многих и многих, широко известных сегодня в России и - недостаточно известных, чьи имена еще предстоит открыть.
Не могу отдать себе отчет: почему так остро волнует меня все, связанное с русской эмиграцией, особенно первой ее волной? Почему я воспринимаю их судьбы и их творчество так глубоко и болезненно? - от того, что пришло все к нам слишком поздно и оказалось прочитанным и пережитым не в отрочестве и юности, как оно было бы положено, а уже на пороге совсем взрослой жизни? Или от того, что, когда эти глубины разверзлись перед нами, серьезной переоценке пришлось подвергнуть все, на чем мы росли и формировались? Или от непонятного, гнетущего и саднящего ощущения собственной вины в том, что так жестоко и несправедливо обошлась с ними та страна, в которой я родилась и надеюсь умереть, которую я люблю и не хочу менять ни на какую другую, разделяя и принимая на себя все ее ошибки и преступления? Не знаю... Но без этого ощущения жилось бы куда как проще и легче...
Публики на презентации было не слишком много - зато это были люди, глубоко небезразличные к тому, о чем шла речь: к путям и судьбам русской эмиграции, одной из лучших, быть может, составляющих отечественной культуры.
И именно здесь Ренэ Герра очень точно назвал сам себя не коллекционером, а Иваном Калитой ХХ века - бескорыстным и неустанным собирателем, хранителем. «Это - мое счастье и моя трагедия», - произнес Герра, ни в чем не преуменьшив и не преувеличив смысла этих слов, потому что радость общения с кругом русских эмигрантов была неразрывно связана с горечью неприятия не только советскими литературоведами, для которых эти люди все еще оставались «белогвардейской сволочью», покинувшей свою родину, но и французскими славистами, которые предпочитали заниматься либо современной советской литературой, либо русским ХIХ веком, что давало возможность поездок в СССР и карьерный рост.
А Ренэ Герра, приехавшего в Москву в 1968 году, вообще изгнали из страны как злостного антисоветчика... Хорошо помню, что одно упоминание его имени в литературном журнале, где я работала в 70-х годах, вызывало гнев цензуры. Говорить об этом человеке, названном Борисом Зайцевым «более русским, чем все русские», можно было только со знаком минус.
Французский юноша с Лазурного берега, познакомившийся с соседкой, талантливой поэтессой Екатериной Таубер, не только блестяще выучил благодаря ей русский язык, но и влюбился в него. «Вместе с языком, вместе с ее рассказами о своей судьбе, вместе со знакомством с ее друзьями, тоже эмигрантами, пришла и неодолимая тяга к никому не ведомой жизни, протекающей рядом, и к практически не известному французам творчеству русских изгнанников.
Они десятилетиями творили на французской земле, - не признанные, обойденные вниманием и даже простым любопытством среды, в которой они пребывали. Этим определился и мой выбор профессии филолога, этим же и более узкий выбор: специализация не по русской литературе вообще, а по русской литературе, созданной в изгнании», - пишет Герра в книге «Семь дней в марте». Своей целью он видел сохранение этого мира, «совершенно другого мира, поразительного по таланту, достоинству, благородству. А во мне они нашли француза, который... готов служить всему, что помешает забвению созданного ими культурного богатства и будет способствовать осуществлению их мечты: вернуться на родину своими мыслями, книгами, картинами.
Было видно, как они нуждаются в общении и понимании. Встречи, которые я устраивал с 1971 года в своей квартире в Медоне, давали им жизненный импульс, возвращали молодость и энергию». Эти медонские встречи, записанные на магнитофон, все еще не расшифрованы («не доходят руки», - сетует Ренэ Герра), но можно только представить себе, сколько открытий ждет нас, когда возможным станет это прочитать!..
По мере того, как связи Герра с последними из могикан Русского Зарубежья крепли и превращались в настоящую дружбу, они стали понимать: вот тот единственный человек, который не только сбережет, но и донесет до далекой родины их книги, картины, самое память о них, оставшихся русскими, несмотря на десятилетия, проведенные вдали от России. Мало того - унесшими с собой Россию, ту страну, от которой ничего или почти ничего уже не осталось. Рукописи и письма, книги, автографы, картины, рисунки, переданные ими Ренэ Герра, стали основой его уникальной коллекции. Коллекции духовного и творческого наследия великих изгнанников великой страны...
Сегодня вокруг этой коллекции кипят нешуточные страсти, в книге «Семь дней в марте» Аркадий Ваксберг и Ренэ Герра рассказывают об этом и с юмором, и с неподдельным гневом. «Когда вы нам отдадите вашу коллекцию?» - время от времени спрашивают Герра российские чиновники. Ведь сегодня имена изгнанников в чести, их книги выходят в стране, о них идут передачи по телевидению, так пусть же их наследие вернется в Россию!.. Но Герра, человек вообще довольно эмоциональный, всякий раз говоря об этом, впадает в ярость: «Я ничего не хочу отдавать! Где вы были тогда, когда они еще жили во Франции, в других странах? Почему не интересовались ими, клеймили их как «белогвардейскую сволочь»?! Почему???»
Аркадий Ваксберг рассказывает в книге замечательную историю о том, как тогдашний посол во Франции А.А.Авдеев, будучи горячим энтузиастом создания Музея русской эмиграции во Франции российской стороной, посоветовал Герра обратиться к президенту Российского Фонда культуры Никите Михалкову.
Ваксберг стал свидетелем приезда Михалкова: «У меня сложилось четкое представление, что ваше бесценное собрание не произвело на визитера никакого впечатления. На всех производит ошеломляющее, а на него не произвело никакого. Или он очень умело - актер-то все-таки незаурядный - сыграл бесстрастность...Коротко изложив проект, я завершил свой монолог банальной, зато бесспорной, мне кажется, сентенцией: «Великая русская культура в изгнании заслужила такой памятник, поставить его - наш долг». И тут же получил отмашку господина Михалкова: «Это все лирика, где деньги?» В устах руководителя Фонда культуры такой вопрос звучал довольно странно - на что же еще тратить деньги Фонду, если не на культуру?.. «Какой процент от стоимости входного билета вы собираетесь оставить себе?» - вот о чем спросил глава Фонда русской культуры».
Господи, до чего же стыдно это читать!.. Душа сжимается от боли и стыда перед теми, кто говорил устами Зинаиды Гиппиус: «Мы не в изгнании, мы - в послании», перед теми, кто покоится сегодня не в родной земле, а на кладбище Сен-Женевьев де Буа. Перед теми, кто так отчаянно, так страстно стремился вернуться, прекрасно понимая, что возвращаться предстоит в совсем другую страну. Горечью и «черным юмором» наполнены слова Надежды Тэффи, которую уговаривали после войны, суля всяческие блага, и сотрудник советского посольства Николай Емельянов, и приехавший в Париж Константин Симонов. Выслушав все уговоры, Тэффи ответила: «Боюсь, что при въезде в СССР я увижу плакат с надписью: «Добро пожаловать, товарищ Тэффи!», а на столбах, его поддерживающих, будут висеть Зощенко и Анна Ахматова». Горечью и болью звучат слова из дневника Ивана Алексеевича Бунина того же времени: «Все думаю, если бы дожить, попасть в Россию! А зачем? Кладбище всего, чем жил когда-то».
Ностальгия, острая, неизбывная ностальгия - вот чувство, которое объединяло их всех, таких разных, часто не общавшихся между собой в силу политических, как правило, несогласий. Аркадий Ваксберг приводит в книге потрясший меня рассказ о поэтическом вечере Константина Симонова в Париже 12 августа 1946 года: «Я застал еще в свое время несколько человек, делившихся со мной воспоминаниями о том впечатлении, которое произвело на заполнивших зал эмигрантов симоновское «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...» Никак не могу вспомнить, к стыду своему, имя того, русского по происхождению, парижского адвоката, который, рассказывая об этом вечере двадцать лет спустя, плакал, не стыдясь своих слез и не вытирая их, когда цитировал наизусть: «По русским обычаям, только пожарища по русской земле раскидав позади, на наших глазах умирали товарищи, по-русски рубаху рванув на груди». «Русским», «русской», «по-русски» - похоже, его завораживали эти слова, непривычно звучавшие - так ему, и не только ему, наверно, казалось, - в устах советского поэта, а когда он дошел до финала - «За то, что на ней умереть мне завещано, что русская мать нас на свет родила, что в бой провожая нас, русская женщина по-русски три раза меня обняла», - когда он доцитировал все до конца, без единой ошибки, у адвоката от волнения перехватило горло, и мы оба надолго замолкли, пока он, наконец, не пришел в себя.
Если я стал свидетелем этой волнующей сцены более чем два десятилетия спустя, могу представить себе, что творилось в зале, где Симонов читал эти свои стихи. Сам и - тогда! В середине сороковых...»
Как же отрадно и в то же время тягостно было им слышать эти «русским», «по-русски», «русской», проникаясь неким новым чувством к стране, победившей в страшной, кровопролитной войне, но и не теряя настороженности, когда их упорно зазывали вернуться!..
Вообще, пересказывать две эти книги - дело крайне неблагодарное, потому что их хочется цитировать целыми страницами, а то и главами. Их необходимо читать; читать так, как мы, кажется, давно уже разучились: медленно, возвращаясь к отдельным страницам, с карандашом в руках, пристально всматриваясь в щедрые, уникальные иллюстрации, среди которых не только фотографии и портреты, но и автографы, и письма.
Книга «Когда мы в Россию вернемся» состоит из очерков Ренэ Герра разного времени, повествующих о Борисе Зайцеве, Иване Шмелеве, Юрии Терапиано, Анатолии Величковском, Николае Оболенском, Юрии Анненкове, Сергее Шаршуне, Сергее Чехонине и еще многих и многих. Герра рассказывает об этих людях, прибегая к их письмам, дневниковым записям, личным воспоминаниям. Здесь же опубликованы интереснейшие интервью французского слависта с Д.Лихачевым, Е.Поповым, Г.Сапгиром, В.Дымарским.
Книга «Семь дней в марте» представляет собой записанный на диктофон семидневный диалог Ренэ Герра и Аркадия Ваксберга, непричесанный, не отшлифованный редакторской рукой диалог двух честных, совестливых и искренне болеющих русской культурой людей, которые не спорят и не доказывают каждый свою истину, а смотрят в каком-то смысле с разных берегов на тот Остров Рассеяния, на который и им посчастливилось попасть не экскурсантами, не бесстрастными наблюдателями, а глубоко заинтересованными людьми.
«Великий реванш» - так назвал Ренэ Герра наше время, время возвращения изгнанников, ставшее для большинства российских читателей первым знакомством с этими великими именами и их произведениями. Неполный еще, но несомненно - великий реванш...
Обе книги изданы в Санкт-Петербурге издательствами «Русская культура» и «Росток» с любовью и, как почему-то представляется, с тем чувством вины перед изгнанниками, которое испытываю и я. Полагаю, это чувство суждено будет испытать каждому, взявшему в руки эти замечательные книги. И тогда... тогда они по-настоящему вернутся в Россию из своего не изгнания, но послания. Послания тем, кто должен ощутить ХХI век своей реальностью, в которой прошлое не сшито наспех из кусочков, подобно лоскутному одеялу, а существует единым, цельным и прекрасным полотном.
Продолжение: Возвращение. День первый ч.1см.http://www.proza.ru/2013/07/12/1096.
Смотрите
http://mos.memo.ru/shot-1.htm