Друзья

Основано на реальных событиях

Говорят, что против природы идти – безумие. Мы рождаемся неодинаковыми, в каждом из нас совершенно отличный от всех уникальный набор хромосом, одни из нас становятся гениальными музыкантами, другие неплохо играют в футбол, третьи пишут потрясающие картины. Иные замкнуты и погружены в себя, другие напротив открыты и жизнерадостны. Некоторые сильны, а некоторые умны.
Идти против природы не правильно, так? А вдруг она неправа? Ошиблась кое-где, самую малость? Представьте, родился человек – не умный, не сильный, не добрый, не красивый, не весёлый. Как ему поступать? Наверное, не идти против природы – это логично. Не стремиться хорошо считать в уме – как же, с его-то мозгами? Не заниматься спортом – уж больно хрупок. Не искать друзей, ведь тяжело-то с таким характером кого-нибудь найти. И что? Не любить? Покоптить небо в свой век и так после себя ничего не оставить?
Право, надо думать иначе. Пожалуй, природа играет определяющую роль в том, какими мы будем. В нас закладывается базис из всевозможных талантов, а вот как распорядиться ими мы решаем сами. Или нет. Иногда на свет рождаются полные бездарности – с точки зрения науки, люди, которым от природы дано либо мало, либо ничего. У них одна дорога – упорный труд, иначе они станут бездарностями не только с точки зрения науки.
О, сколько мир знает примеров, когда великими становились те, кого раньше даже не принимали в расчёт. Зря, побеждает упорнейший.
Не лишний ли это аргумент в пользу того, что мы сами для себя скульпторы? Мы сами себе Мироны и Микеланджело, мы вольны вылепить из себя Афину или Давида. Просто у некоторых исходный материал ершист, или груб, или плохо поддаётся обработке.
***
Снег бил прямо в лицо. Как ни старался человек прикрыть своё лицо, десятки мокрых снежинок то и дело забивались в уши, лезли в глаза. Он замёрз. Желудок урчал от голода, а ноги передвигались с большим трудом, увязая в громадном бархане из снега. Человек давно потерял свою группу, их весёлую альпинистскую группу. Кажется, ещё вчера он флиртовал с симпатичной Моникой, упрекал Эндрю в трусости и смеялся над ним, пел «Losing my religion» под гитару с Келли. Где они все сейчас?
Уже третий день он бродит в заснеженных вершинах Гималай совсем один. Он потерял свою группу после схода лавины, когда, дезориентированный, выкапывал себя из снега, кричал о помощи, пытаясь услышать хоть один знакомый голос. Но голосов в тот день больше не звучало. Ни крика Келли, ни даже ворчания Эндрю. О, сколько он готов был отдать, чтобы снова увидеть их лица!
У человека были большие сомнения, что кроме него выжил ещё хоть кто-нибудь. Но тем же вечером он обнаружил следы трёх людей, ведущих куда-то в сторону Ришикеша. Приступ безумного счастья тогда охватил его. Они живы! Его друзья живы! И они, конечно, спасутся, и будут искать его. Но эйфория сменилась глубоким разочарованием. Почему они не стали искать его? Почему не вернулись? Увы, но друзья просто оставили его здесь помирать в горах, спасая свои шкуры. Конечно, они знали, что он, как самый сильный в группе, взял всё тяжёлое снаряжение себе в рюкзак, а все остальные рюкзаки были заполнены одной только едой. Сейчас это снаряжение было ни к чёрту – самый трудный отрезок пути уже позади, высокие горы они пересекли, приближалась равнина. Конечно, они всё это знали.
Он уже представлял себе эту картину: Эндрю, который и думать не стал о возвращении, этот угрюмый Эндрю, убеждающий плачущую Монику в его гибели, непривычно грустная Келли, молча соглашающаяся с Эндрю и до сих пор не отошедшая от пережитого стресса. Моника ещё немного поплачет и пойдёт вместе с ними, постоянно оглядываясь назад и выкрикивая его имя.
Совсем скоро они достигнут Ришикеша, их примут спасатели, и может быть тогда, спасшиеся и тёплые, они станут просить о поисках своего друга. Эта мысль теплила человеку сердце, и он продолжал бороться.
Мудро говорил Аристотель в своё время, мол, друзья мои, а нет то на свете друзей! Прошло уже две тысячи лет, а изречение мудрого старца до сих пор актуально. Многих ли из ваших знакомых вы можете назвать друзьями? Один, может быть два. Кто говорит больше – лукав или глуп. Но, думаю, даже среди этих двух не всегда найдётся тот, кто готов за вами вернуться, когда вы застряли в снегу. Наверное, изречение Аристотеля слишком утрировано. Я не знаю. Знаю только то, что ценность дружбы определяется поступками.
Рук он уже почти не чувствовал, совсем не шевелились пальцы ног, горела хрипцой грудь и горло. Человек просто шёл вперёд с иступлённой решимостью выжить. Пару часов назад он увидел позади себя одинокого волка, и огонь жизни загорелся в нём с новой силой. Из всех смертей самой ненавистной для него было стать едой на чьём-то пиру. Окаменевшие конечности двигались, словно стали перчатками, или сапогами, или ботинками. Он их не чувствовал, но продолжал ими управлять. Страшное чувство безвозвратной потери частицы себя уже давно пропало, человека не волновало, как он будет закуривать сигару или держать вилку, инстинкт самосохранения заставил его беречь то, что ещё можно было спасти.
Удивителен наш организм! В экстренных ситуациях он похож на тонущий корабль, который блокирует затопленные отсеки, как бы навсегда прощаясь с ними, и всецело посвящая себя заботе о целых отсеках или на ящерицу, которая, иногда не колеблясь, лишается своего хвоста. Не лишний ли это довод к тому, что всё в нашем мире приближено к единому образцу? Греки считали, что человек – венец этой конструкции, самый совершенный образец природы. Кто знает? Увы, человек имеет великое множество пороков, самых разных, а в некоторых ситуациях схож с самыми примитивными существами или бездумными машинами.
И беда к такому несовершенному человеку всегда приходит в комплексе, словно в укор за его тщеславие – волк оказался не один. Один, два, три… Целая стая! Это был апофеоз всего того, что случилось с человеком в последние несколько дней. Обессиленный, замерзший, голодный и исхудавший, он в полном отчаянии закричал, сжал руки к груди и упал на снег.
Он видел животных, тихо, с опаской, приближающихся к нему. Самый матёрый, видимо вожак, уверенной поступью шёл впереди. Словно в тумане он видел, как вожак приблизил свою морду к его лицу, понюхал, полизал языком замёрзшую щеку. Он чувствовал движения сзади и боковым зрением увидел волка, кусающего его ногу. Боли он пока не ощущал, но ждал, как ждала, наверное, Мария Стюарт топора палача на смертной плахе. Он хрипло вздохнул и закрыл глаза…
Он боролся всё это время, боролся все эти чёртовы пять дней. Он шёл против стихии, выпытывая каждый свой шаг, обманывая судьбу. Он обводил вокруг пальца саму смерть, ведь она ждала его всего и сразу. Ему мерещились разные образы, снилась Моника, убеждающая его сдаться, – ведь это так просто! Всё-таки спорить с природой страшно, она находит решения всегда, у неё в рукаве всегда скрыт козырь.
Мужчина не плачут. Но он плакал. Плакал как ребёнок, всхлипывая от полной безысходности. Он – покоритель – проиграл.
От пережитого двойного шока человек потерял сознание.
Он проснулся от невероятного тепла. Это волки согревали его. Он чувствовал их дыхание, а по его лбу стекали капли пота. В глаза бил свет, такой невероятно яркий, что он долго не хотел открывать веки. Человек разжал руку, сжимавшую клок чьей-то шерсти, и поводил ею по чьему-то брюху. Это было потрясающее чувство. Он был жив, и волки спасли его своим теплом, хотя обязаны были разорвать на части.
Словно во сне он видел бегущих к нему людей, звук вертолёта, злобный рык волков, чей-то радостный возглас. Он снова думал, что это мираж, и он снова забылся, ибо тяжело выдержать человеческому сердцу настолько противоположные ощущения.
***
Ему ампутировали правую кисть и обе ноги. Вот уже две недели он лежал в больничной койке и ни с кем не разговаривал. К нему приходили люди, самые разные, они спрашивали его о необычайном поведении диких животных, спрашивали, как умудрялся обычный альпинист дрессировать диких волков, пытались взять у него интервью о его героическом переходе. К нему приходили его друзья. И он всегда оставался равнодушным, даже к Монике, не говоря ни слова. Врачи говорили, что это был шок. Может быть так оно и было.
Человек смотрел на всех этих людей, которые приходили к нему, как смотрит дед на своих внуков. Там, в горах, ему пришлось слишком много пережить, слишком много опыта уместилось в эти несколько дней. Он понял то, что иные не понимают до конца своей жизни. Вот почему он смотрел ни них как дед, который смотрит на своих внуков.
***
Через месяц он попросил отвезти его в горы, на то самое место, где он чуть не погиб. Никто не соглашался везти инвалида на коляске в вертолёте, да ещё и в горы. Но Моника, корившая себя всё это время, согласилась и уговорила пилота.
Снег трещал от колёс коляски. Человек дышал и улыбался. Он закричал. Так же, как кричал когда-то. Только теперь его крик таил в себе счастье, а не отчаяние.
Волки показались. Первым шёл вожак. Сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее они приближались к человеку на коляске. Дикие животные видели его благодарные глаза, видели, с какой добротой он смотрит на них, и понимали, что он хочет сказать. Те, кого мы привыкли считать злыми и одичавшими, оказались самыми добрыми и самыми разумными существами на земле. Они радостно окружили его, лизали щёки, лаяли и прыгали, а человек громко смеялся. Смеялась каждая морщинка на его измученном лице, а глаза были полны влаги. Он снова плакал.
Он не покорил природу. Он не добился того, о чём мечтал всю жизнь, а только потерял. Но он нашёл друзей. Настоящих и преданных. Наверное, это стоило того.