Друг Сидорова, Вовка, был в какой-то период своей жизни художником-оформителем на одном крупном предприятии, работники которого частенько выезжали за границу. И вот однажды один из них привёз вещь, не виданную большинством.
Все знали, что вместо фотографирования документа можно его сделать ксерокопию. Но ксероксы находились на особом учёте в особых местах у особых людей, запирались семью замками. Режим секретности по отношению к ним соблюдался безукоризненно. Хотя всё равно, кому надо правдами или, конечно же, неправдами делали ксерокопии «Одного дня Ивана Денисовича» или «Мастера и Маргариты», переплетали в твёрдые корочки и становились обладателями настоящего сокровища.
Привезти для личного пользования ксерокс казалось тогда делом немыслимым. Получается, твою квартиру особый отдел на учёт поставит? На фига это нужно! А тут человек не машинку для копирования, а целый аппарат для воспроизведения видеозаписей притаранил: видеомагнитофон.
– Кое-кто, – сказал Вовка Сидорову, – привёз не только сам аппарат, на котором ещё и записывать с телевизора можно, но и видеокассеты с записями. Если хочешь, приходи сегодня вечером, часов в девять, уже темнеть начнёт, удобно будет простыню натянуть на стену в качестве экрана. Посмотрим. Вот адрес.
– Простыню? – удивился Сидоров.
– Видик-то он привёз, а телек-то нет. А к нашему старому телевизору эта техника не подключается. Вот он привёз ещё и проекционное оборудование. Типа, учебные фильмы показывать будет с помощью новой техники. Ну, а пока приглашает в домашний видеосалон. Бесплатно причём.
Сидоров спросил, а что смотреть будем.
– «Калигулу», – ответил друг. – Слышал о таком фильме? О римском императоре. Я уже пару раз посмотрел. Режиссёр – Тинто Брасс. Знаешь о таком? Узнаешь... (Вовка загадочно ухмыльнулся). Фильм исторический, но… Музыка Арама Хачатуряна, между прочим. Тебе понравится…
Без пяти минут девять Сидоров, пройдя не по центру тротуара, как всегда, а скромно по краешку, стараясь никого не задеть и не обратить на себя ничьего внимания, добрался до места, поднялся на третий этаж обычного многоквартирного дома и позвонил в обычную дверь, нажав кнопку обычного звонка. Он заметил, как в глазке мелькнула тень – на него посмотрели – впустили. Встретивший его человек шагнул за дверь, как будто собирался выходить. Постоял так несколько секунд, глянул вниз по лестнице, вверх, вернулся в квартиру и плотно прикрыл за собой дверь.
– Проходите, – заговорщически сказал он Сидорову, одной рукой коснувшись его спины, другой показывая в сторону большой комнаты, в которой Сидоров разглядел силуэты человек десяти. Сидели на полу, на табурете, на столе – в общем, кто на чём, но так, чтобы видеть импровизированный экран из натянутой на стену простыни. В комнате было уже темно: плотные шторы не пропускали свет. Сидоров не смог разглядеть ни одного лица. Откуда-то высунулась рука, пожала руку Олегу Степановичу, потом потянула его за штанину, и Вовкин голос произнёс:
– Проходи, Олежек, располагайся, сейчас начнём.
Сидорову хотелось сесть у стены, чтобы никто не дышал ему в затылок. Но там оказалось занято. Собрание с каждым мгновением сильнее напоминало ему сходку. В таких делах Олег Степаныч никогда ранее участия не принимал. Он собрался уйти, но в прихожей дежурил не то хозяин, не то его знакомый. Уход заметят. Прослыть трусом или, что ещё того хуже, стукачом? Нет, раз пришёл, придётся остаться.
Устроившись всё же не по центру, а чуть в стороне, Сидоров втянул голову в плечи. Если кто захочет его рассмотреть, сделать это будет затруднительно.
Фильм начался.
Каждая новая обнажённая женская грудь на экране вызывала у Сидорова острое подозрение, что там, за простынёй, установлена камера, которая снимает выражение его лица. Наверняка кто-то невидимый изучает: как именно он смотрит на всё это безобразие? Не горит ли у него глаз? Не отваливается челюсть? А на вот эту сцену оргии как смотрит? И что, не отворачивается? Не плюётся, не встаёт возмущённо, не требует всё прекратить, например, когда во время сцены на корабле в ассортименте показывают в действии мужские гениталии? Римлянки, жены знатных патрициев, накануне строгие и неприступные, отвязно участвуют в свальном грехе. Что они делают? Такое тоже возможно? Что они творят? Ужас! И это – исторический фильм? Сняли в кино известных актрис, актёров! Как они решились пойти на это? Да у них же есть семьи! Как они после этого ходят по улицам? Их же можно легко узнать! Крупным планом показывают, как знатные матроны берут в рот члены простых солдат, моряков, меняют половых партнёров. Почему на это так отвратительно смотреть? Почему так стыдно? И почему всё же так хочется смотреть во все глаза?
Сидоров чувствовал себя оболганным и несчастным. Если актёры, известные актёры, с мировым именем, как Малкольм МакДауэлл, Питер О'Тул, Тереза Савой, снимаются в таких фильмах и публика платит за билеты, ходит в кинотеатры, чтобы на них посмотреть, – фильм был ТАМ в прокате! – значит, для них это в порядке вещей. Они-то от этого не шарахаются. У них это норма, а вот у нас это нельзя, запрещено – ни говорить, ни упоминать, ни смотреть, ни распространять. За это тюрьма, позор. За это тебя заклеймят, от тебя отвернутся, тебе руки не подадут! И он, Сидоров, добропорядочный гражданин, на это смотрит…
Вот очередная жуткая сцена. Калигула ставит на колени военачальника, который посмел быть женатым на обворожительной женщине. Что происходит с женщиной, всем понятно, а зрителям этого фильма и не удивительно. Но вот император подходит сзади к мужчине и – о ужас!!! Что он творит? Чем он это сделал? Кулаком? Неужели? Или на кулак что-то надето? Не то глаза закрывал, не то щурился – не рассмотрел. Челюсть Сидорова так и отвисла, глаза едва не выскочили из орбит. Неужели такое возможно? Такое было на самом деле?? Как такое придумали снять? Как сняли? И, главное – зачем этот натурализм? Можно ведь обойтись художественными знаками, без этой вопиющей пошлости!
Олег Степаныч смотрел кино в состоянии постоянного ужаса не только от происходящего на экране. Его мучил вопрос: а вдруг за ним всё же наблюдают? Снимают скрытой камерой. Он по-воровски, украдкой, то и дело зыркал по сторонам. Никто не видел, что он заинтересовался? Вроде никто. Все смотрят на экран. Все внешне спокойны. Ага, понятно. Делают вид, что никого рядом нет. Им что, не стыдно на всё это смотреть? Сами, небось, заинтересованы?.. Сидорову снова мучительно захотелось спрятаться. Но фильм продолжался, и мерзостей в нём не уменьшалось, а становилось чем дальше, тем больше.
Император по прозвищу Сапожок спит с родной сестрой, у него явно съехала крыша. И вот, наконец, закономерный финал. Смерть. Стыдная, некрасивая, не императорская.
На простыне гаснет свет. К счастью, в комнате свет не зажгли. Никто не говорит громко. Все перешёптываются. Люди один за одним поднимаются и, не толпясь, не поднимая глаз, не глядя друг на друга, молча выходят. Как будто произошло какое-то коллективное помешательство. Приличные люди, собравшись вместе, посмотрели что-то невыносимо стыдное, причастились к чему-то нестерпимо отвратительному. И ведь все собрались здесь добровольно. Никого силой не приводили. А теперь глаз поднять друг на друга не могут. Одно обстоятельство Сидоров отметил с большим облегчением. В импровизированном кинозале были одни мужчины. Входя, Сидоров слышал женский голос, видимо, хозяйки квартиры. Но здесь её не было. Наверно, они с мужем успели посмотреть этот фильм без посторонних…
Из прихожей доносилось:
– Не выходите все сразу. Пожалуйста, по одному. Вышли на улицу – не спеша, медленно расходитесь в разные стороны. Никто не идёт вслед. Интервал – три-пять минут.
Сидоров присел на корточки около стены. Участники просмотра выскальзывали из тёмной квартиры на тёмный лестничный пролёт, и с каждым уходом до Сидорова доносился вздох облегчения.
Дошла и его очередь. Делая вид, что поправляет воротник, он вжал голову в плечи и вполз в сумрак наступившей ночи, не обращая внимания на Вовкин шёпот с просьбой подождать. Перебьётся.
Надо же – первый в жизни просмотр видеофильмов начался не с какой-нибудь нейтральной картины, а именно с «Калигулы». Какая-то неделикатная потеря невинности получилась... Тоже мне, друг. Гад такой. А сам сказал, что уже видел эту ленту несколько раз. Зачем столько смотрел? Изучал? Запоминал? Опыта набирался? И почему Вовка сказал, что Сидорову этот фильм непременно понравится? Может быть, он музыку Хачатуряна имел в виду?..