Учительница родила.
Рассказ.
Во втором классе у нас была учительница Раиса Ивановна. Она нас очень любила, это было видно и по ее голосу, и по ее глазам, и по всему. Тогда все учителя были добрые, частенько добрее матерей.
Но Раиса Ивановна была лучше всех. Вы бы ее тогда увидели, тоже бы так сказали. И весь класс ее любил и боготворил. Даже можно сказать, мы ее обожествляли.
Как-то на перемене стоим группой во дворе, а мимо проходит старшеклассник один ехидный. Вся школа знала, что он ехидный. И кричит издалека, что мы вторачи - дураки не знаем, что наша учительница, как и все люди, в туалет ходит. Наши девчонки ему сразу ответили «сам дурак», и никто ему не поверил. Тогда говорили не туалет, а «уборная».
Нет, мы, конечно, знали, что взрослые тоже в уборную ходят. Вполне допускали, что и учителя туда иногда заходят. Даже директору школы дозволялось зайти туда в конце четверти или на каникулах, или когда сильно живот заболит.
Но, чтоб наша учительница? Быть этого не может! Разве иногда зайдет руки помыть. Врет все тот «ехида»!
А он не унимался. Чем тверже мы стояли на своем, тем обиднее он дразнился. Сам через это прошел, а над нами издевался. А может уму-разуму учил?
В те времена в понедельник утром нас выстраивали в зале в две шеренги. Учительница-немка, худая и степенная, садилась за рояль играть гимн Советского Союза, остальные учителя и ученики пели хором.
«Ехида» умудрялся и во время пения корчить нам рожи. Мы не отставали, и в ответ показывали пальцами «нос» или «уши». Исполнялся гимн торжественно и громко, и никто не замечал наши проказы.
Короче говоря, мы все, и мальчишки, и девчонки свято верили, что не может быть того, чтобы наша Раиса Ивановна ходила в уборную, как все смертные. Не могла она так низко опускаться.
Учились мы, как и все. В классе, как положено, был один отличник - Образцов, две ударницы – учились без троек, один двоечник. Любить учительницу – это одно, а учиться – это другое. Когда объявляли, что Раиса Ивановна заболела, мы кричали ура, потому что по такому случаю обычно отменялись уроки. Когда объявляли, что завтра пойдем ее проведывать, тоже кричали ура.
Я уже не помню, как было дело, но как-то вдруг неожиданно пронесся слух, что наша учительница родила. Мы уже считали себя взрослыми. Уже интересовались вопросами мироздания. Но такая новость была как удар грома среди ясного неба и сразила всех наповал. Мы не могли поверить, что наша учительница обыкновенная женщина. Но тетя Клава – уборщица подтвердила, что это истинная правда.
Возмущение было единодушным. Как она могла так низко пасть, как могла совершить такую подлость по отношению к нам?! Мы ее боготворили, души в ней не чаяли. А она родила!
Чтобы отомстить Раисе Ивановне за поруганную веру, мы договорились не учить домашние задания. Пусть ей расскажут, что мы ее разлюбили. Будет знать, как рожать! Образцов сказал, что завтрашний урок он еще вчера выучил. Но все на него сурово взглянули, и он пообещал, если вызовут к доске, скажет, что «учил, но забыл». Образцов, хотя был отличник, хотя был самый длинный, но не задавался. Знал, если что - поколотим.
Мы уже согласны были, чтобы Раиса Ивановна, как все люди, ходила в уборную. Но родить?! Могла бы, например, в капусте найти, если уж ей ребенка надо, или усыновить, или взаймы у кого-нибудь попросить. Да мало ли благородных способов. Васька Иванов, кричал, что могла хотя бы не сразу родить. Вот его, например, сначала аист принес, потом в капусте нашли, а уж потом только родили.
Девчонки сначала поддерживали нас, а потом переметнулись на сторону Раисы Ивановны. Потому, что все девчонки – ябеды, предатели и язвы. Да еще кто-то сходил к учительнице домой, и все они стали шушукаться по углам – «какой хорошенький», «сю-сю-сю», и все такое.
А потом мы все пошли проведывать учительницу. Она была какая-то непохожая и некрасивая, но глаза были прежние. Пили у нее чай с булочкой. А перед этим надо было заглянуть в люльку с ребенком. Девчонки каждого спрашивали – «правда, хорошенький?». Мы не видели ничего хорошенького, и запашок был, но из вежливости соглашались. Ребенок был крохотный, красный и сморщенный. Но Образцов сказал, что он на генерала похож, и всем это понравилось, и все засмеялись, а учительница громче всех.
Мы шли, боялись, но учительница за двойки никого не ругала. Нашего двоечника даже по головке гладила. А больше никого не гладила, только рубашки поправляла. На прощанье она всем дала с собой еще по булочке, видимо, специально напекла. Мы, конечно, отказывались брать. Что мы объедалы какие? Но потом Васька Иванов взял, и все взяли.
Шли мы домой весело, жевали на ходу. Васька разъяснял, что учительница поняла свою ошибку, и задабривала нас булочками. И сказал, что, ест булочку без всякого аппетита. Однако, чавкал, как обычно. Мы все тогда всегда есть хотели, не было такого случая, чтобы кто-нибудь есть не хотел, даже после обеда, но тоже решили, что будем есть без всякого аппетита, чтоб учительнице досадить. Съев булочки, стали вспоминать, как учительница, прощаясь, заискивала перед нами, чтобы загладить свою вину. Кто-то что-то привирал, но его слушали с удовольствием.
На радостях решили простить учительницу. И даже поучить ей уроки, пусть подавится.
А потом? Что же было потом?
А потом мы выросли. Несмотря на «подлый поступок», мы по-прежнему любили свою первую учительницу. Со смехом вспоминали свое детское мировоззрение и удивлялись, какие мы были глупые.
- А сейчас умные? – вдруг спрашивал кто-нибудь. И наступала тишина.
Потом несмело начинался разговор про нынешние глупости, про взрослое мировоззрение, и опять все удивлялись, какие мы были глупые пару-тройку лет назад. Век живи – век учись. Кто перестал учиться – тот умер.
Иногда мы навещали учительницу. И всякий раз лицо ее было какое-то непохожее, но красивое. И раз от разу оно становилось красивее, добрее и светлее, но глаза были прежние. Мы любили на нее смотреть. Только Васька Иванов, уж, на что большой начальник, старался отвести взгляд, побаивался, вдруг отвечать вызовет.
Мы все уже были выше ее, и Образцов уже был не самый высокий, но все равно она казалась выше всех нас и умнее. И когда с кем-то случалась досада, девчонки язвили:
- А Раиса Ивановна ему говорила, но он опять не послушался.
Раиса Ивановна всегда спрашивала, как мы живем. И девчонки, рассказывали, захлебываясь, свои «сю-сю-сю». А мы отвечали коротко, сдержанно. Зачем рассусоливать, и так все понятно. Но девчонки, дождавшись, когда рассказчик замолкнет, с удовольствием продолжали его рассказ о нем самом. И мы, раскрыв рот, с интересом и удивлением слушали про свою жизнь. И откуда только они все про нас знали? Были ябеды, и остались ябеды.
Нас мало было, но мы были и жили. Мы давно еще договорились и постепенно научились, в трудную минуту жизни вспоминать детство и светлый образ первой учительницы. И после такой медитации откуда-то приходило верное решение, и откуда-то появлялись силы для его выполнения.
Еще учительница научила нас приманивать радость. Если радость не приманить, она не приходит. Бродит вокруг, как бездомная собака. Стараемся и в радостные минуты жизни, в разгар веселья, ненадолго удалиться в тихий уголок. И вспомнить мальчишек и девчонок, и Раису Ивановну. И тогда немного погодя неизвестно откуда сваливается новая радость. Прямо чудо какое-то.