Размышление.
Пушкина убило камер-юнкерство, а вовсе не пуля Дантеса. Пуля была только неизбежным следствием. Как следствием гангрены является отрезание конечности. Пушкина убил царь, а не Геккерен со своим приёмным сыном. Когда до нас, наконец, дойдёт это? Удивительно читать: Пушкин отчего-то был недоволен пожалованным ему камер-юнкерством! Видимо, оттого, что хотел бы быть камергером! Поэт был поставлен в ложную и абсолютно абсурдную с точки зрения здравого смысла ситуацию. Как будто издали указ Солнцу залезть в спичечный коробок и стать одной из спичек. Или морю – обратиться в один из стаканов с водой на одном из подносов на светском рауте… Настолько же нашему Первому поэту вменили в обязанность быть не собой. А что это, собственно, как не убийство? Николай как будто говорит Пушкину своим указом – притворись, что тебя нет, - а я пока поухаживаю за твоей женой! Ведь именно это Поэт и пишет в своём дневнике – «…что довольно неприлично моим летам, но Двору хотелось, чтобы Н.Н. танцевала в Аничковом…» И совсем уже игнорировал существование Поэта государь тем, что залез в их с женой переписку (в мае 1834 г.) То, как сдержанно говорит обо всём этом Пушкин в дневнике и письмах, сбивает нас с толку. Мы привыкли при малейшем ущемлении наших прав вопить во всё горло. Поэт был по-другому воспитан и существовал в другой обстановке. Но если вчитаться в то, что он пишет в том же Дневнике, то поневоле разделишь с ним ужас случившегося…
Вот – кажется, - на первый взгляд – легкомысленная – запись: «Меня спрашивали, доволен ли я моим камер-юнкерством? Доволен, потому что Государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным, – а по мне, хоть в камер-пажи, только б не заставляли меня учиться французским вокабулам и арифметике». Ведь Пушкин с горчайшим смехом говорит здесь именно об абсурдности того, что с ним произошло. Что ещё немного – и его – названного ещё в 12 лет, в Лицее, «Французом» за то, что он в совершенстве знает французский язык, - засадят за парту учить французские слова; поскольку «вокабула» - это просто «слово»! А заодно напомнят ему и «начальный счёт», - поскольку арифметика – это самый первый раздел «Математики». А он при этом был Первым поэтом России, пророком и «умнейшим мужем», - как заметил когда-то сам государь...
Только Марина Ивановна Цветаева высказалась по этому поводу адекватно, на мой взгляд. «Такой же ты камерный юнкер, Как я -- машкерадный король!" – восклицает у неё Пётр Первый, обращаясь к Пушкину. И она – без обиняков – называет Николая Павловича убийцей Пушкина:
Зорче вглядися!
Не забывай:
Певцоубийца
Царь Николай
Первый.
Но Пушкин сам много раз назвал Николая своим убийцей. Просто надо уметь всмотреться и вчитаться в те слова, что нам оставил поэт.
«Появление тридцатипятилетнего поэта, отца семейства, в этой толпе давало поводы для насмешек и одновременно демонстрировало, что быть поэтом, с точки зрения Николая I, означало не быть никем», - пишет Юрий Михайлович Лотман. А Пушкин весь был «только» – Поэт. Значит, его этим царским указом просто упраздняли… Он был жив, здоров, в расцвете творческих сил, он шёл в гору, и всё более совершенствовался его дар… А Николаю этого всего было не нужно. Ему не нужен был Пушкин. «Бова тебе не надобен – ну и к чёрту королевича! Решено – ему живым не быть!» Потому что – ведь что это значит – если подданный не нужен царю? Значит, его убивают. Тем более, что между Пушкиным и Николаем никаким промежуточных «звеньев» не было. Они стояли друг против друга – царь России и царь Поэзии. Второй мешал первому, как когда-то Карфаген мешал Риму. А Ганнибал – кто знает, может, он и предок Пушкина? – как известно, мешал обоим, и больше, - похоже – родному Карфагену, чем вражескому Риму. Так же мешал Николаю неугомонный «львёнок» - Пушкин, поэт-кумир… Царь не хотел видеть кумира даже в своём пра-прадеде Петре, он желал быть единственным кумиром современной ему России. И своим назначением оного поэта камер-юнкером (комнатным дворянином) Николай, конечно, намеренно унизил Пушкина! Унизил по всем параметрам: как великого поэта; как дворянина не менее древней, чем сам царь, крови; как человека средних лет (Пушкин единственный в истории был назначен в этот чин в таком возрасте!); как друга декабристов (поскольку должность придворная); как мужа и отца семейства. То есть, царь разом отнимал у Пушкина всё. Вероломный характер Николая Палкина сказался на Поэте со всей своей гнусностью. Он его не убивал буквально, он лишал его всего того, чем тот жил. Это – как введение шпицрутенов вместо смертной казни. Смертной казни не было (после декабристов), но тысячи ударов шпицрутенами – были; и многие ли выживали после этих ударов?! В октябре 1827 года на рапорте о тайном переходе двух евреев через р. Прут в нарушение карантина, в котором отмечалось, что лишь смертная казнь за нарушения карантина способна их остановить, Николай I написал: «Виновных прогнать сквозь тысячу человек 12 раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало, и не мне ее вводить». Да, смертной казни у нас не бывало! – ведь прошёл целый год, - можно и запамятовать! - как повесили пятерых буянов!
«Слава Богу!» - и он ещё славит бога! «Сквозь тысячу человек 12 раз…»
То есть, что я хочу сказать? Что с 31 декабря1833 года – с даты Указа о пушкинском камер-юнкерстве - царь Николай Первый стал личным, смертельным врагом поэта Александра Пушкина. Он не убьёт его лично, но он готов выдать поэта первому встречному проходимцу, как карфагенцы - своего верного детской клятве идеалиста-полководца… И выдаст. Потому что поэт ему не надобен. И – в отличии от возможного предка – ни в какую эмиграцию – даже просто в деревню! – уехать этот неугодный не сможет!
А что такое поэт Пушкин? Это ведь не только маленький вертлявый человечек с «огненными», как пишет М. Булгаков, глазами. Это – народ и Россия – в одном человеке. Квинтэссенция Духа России - в одном человеке, в одном гении. То есть, царю не нужна эта Россия – истинная Россия. Он отвернётся от неё и будет играть в солдатики. Поборник государственности, а не духа; «рыцарь самодержавия», Николай хотел сам держать в своих руках Россию. Пушкин прекрасно это понял, - поэтому и написал в письме к жене «Воистину, мудрено быть самодержавным!» То есть, в отличие от Петра, который следовал Божьей воле, - по крайней мере, искренне желал ей следовать, - потомок его отказывался и от Бога и от Поэта-пророка, посланного России всё той же Божьей волей. Он желал всё сделать по-своему: чтобы страна была лишь Его страной, а величайший поэт данной страны – всего лишь камер-юнкером-переростком. Вот ведь как всё славно, по-его, Николаеву, устраивалось! «Царь увидел пред собою Столик с шахматной доскою…» и «Мы все глядим в Наполеоны; двуногих тварей миллионы для нас орудие одно…» Вот в какую чудовищную игру затягивал Николай Пушкина своим всемилостивейшим пожалованием ему придворного чина; представителя Высшей правды делая объектом низкой земной лжи. А мы удивляемся ещё: что это Пушкин не хотел шить себе камер-юнкерский мундир?! Шутовской кафтан… У Шекспира в «Короле Лире» шут говорит: «Правду всегда гонят из дому, как сторожевую собаку, а лесть лежит в комнате и воняет, как левретка». А царь Николай вовсе не гнал Поэта из дому, наоборот – приковывал к дому, переделывая сторожевого пса в левретку. Пушкин вынужден был – хоть в какой-то степени – участвовать в этой тошнотворной игре! Он не мог каждый раз сказываться больным и не мог «удрать на чистый воздух». А кто-то из литературоведов удивлялся, - что это Пушкин в «благополучном» 1835-м году пишет такое страшное стихотворение: «Не дай мне бог сойти с ума!» - и что за дикие фантазии?.. Поэт жил в условии чудовищного разрыва между волей Божьей и волей царской. Ни ту, ни другую, он игнорировать не мог. Но в большей степени ответственен он был перед Богом и Истиной, чем перед царём, уклонившимся в сторону Лжи…
Именно об этом сказал нам Пушкин за несколько дней до смерти в письме к Толю: «Гений с одного взгляда открывает истину, а истина сильнее царя, говорит Священное писание».
К. Ф. ТОЛЮ.
26 января 1837 г. В Петербурге.
Милостивый государь
граф Карл Федорович,
Письмо, коего Ваше сиятельство изволили меня удостоить, останется для меня драгоценным памятником Вашего благорасположения, а внимание, коим почтили первый мой исторический опыт, вполне вознаграждает меня за равнодушие публики и критиков.
Не менее того порадовало меня мнение Вашего сиятельства о Михельсоне, слишком у нас забытом. Его заслуги были затемнены клеветою; нельзя без негодования видеть, что; должен он был претерпеть от зависти или неспособности своих сверстников и начальников. Жалею, что не удалось мне поместить в моей книге несколько строк пера Вашего для полного оправдания заслуженного воина. Как ни сильно предубеждение невежества, как ни жадно приемлется клевета, но одно слово, сказанное таким человеком, каков Вы, навсегда их уничтожает. Гений с одного взгляда открывает истину, а Истина сильнее царя, говорит священное писание.
С глубочайшим почтением и совершенною преданностию честь имею быть,
милостивый государь,
Вашего сиятельства
покорнейшим слугою.
26 января 1837.
Александр Пушкин.
Несомненно, главная фраза в этом письме эта - «Гений с одного взгляда открывает истину, а Истина сильнее царя, говорит священное писание». Ведь Пушкин явно говорит о себе, а не о Михельсоне, готовясь идти на дуэль. И хочет передать нам своё знание, свою высшую истину – что умирает он, как когда-то умер Христос, в котором Пилат так же не признал очевидную воплощённую Истину. В роли Пилата на этот раз выступил царь Николай I-ый.
Загадочна фраза Пушкина, сказанная Жуковскому для передачи царю: «Жаль, что умираю, весь его был бы…» Видно, эти слова соотносятся со словами царя, сказанными после их первой встречи: «Теперь ты не прежний Пушкин, а мой Пушкин…» И вот он его, как Ворон, клевал, клевал, да не доклевал. Ушёл Пушкин от этого беса – к Богородице. Ведь слова эти - «весь я твой!» - из казачьей песни «Чёрный ворон». «Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой? Ты добычи не дождёшься, чёрный ворон, я не твой!» А кончается она отдачей себя на растерзание ворону – «Чёрный ворон, - весь я твой!» Так вот, Пушкин «весь его» не стал, уберёг от тирана свою душу, свою Поэзию. Оставил всё нам. Обошёл царя. А мы этого всё понять не хотим. Всё принять не хотим этого поистине царского наследства. Как не хотим поверить в то, что сказку «Конёк-Горбунок» написал никакой не Ершов, а – Александр Сергеевич Пушкин, - как собственное завещание, как Requiem, как Евангелие для народа русского.
Ведь в «Коньке-Горбунке» Поэт отразил всю свою судьбу земную, выведя себя под именем Иванушки-дурачка. То, как прилетела к нему белоснежной Кобылицей муза Поэзии, - как укротил он её, как родились от неё дети – два чудо-коня, каких доныне не бывало и в помине – Поэзия и Проза русские, да игрушечка-Конёк – Пегас его личный, пушкинский, изуродованный цензурой царской. И он сначала носился в чудесных вымыслах, а после нашёл жаро-птицево перо, «хохлик солнцев», и пришло к нему Слово – то, что было В начале, что было у бога и было бог… И взял он перо и стал им владеть… Но увидел это завистник да донёс царю. И отобрал царь перо его, уклал в ларец. В ларец ведь клали обычно святыню. И его собственная святыня хранилась в метафизическом ларце. Ведь фамилия его любимой героини, его Музы – Татьяны от ларя-ларца образована, потому что образ её – и есть заветная святыня его сердца. Перо – это ведь её перо, это она приходила к нему и старушкой в шушуне, с гремушкой, и молодой красавицей в жемчугах… Россия вложила перо в руки своему Ивану-дураку, своему Поэту… Он мог бы, конечно, и не брать его – свободы выбора Бог ведь не отменял – даже для гениев! Но он взял – как чудо; как крест… «Всё пустяк для дурака!» И вот договор с царём-цензором осуществлён. Пером его он завладел. И жар-птиц его, пушкинских, держал под своим царским замком, в своих темницах, не давая им ни ходу, ни лёту… Жар-птица – это ведь птица вдохновения, - солнечная птица. Она жжётся и пылает огнём Истины. Жар-птица - это и вдохновение как таковое – поскольку летает она на Парнасе и пьёт из Кастальского ручья, и названа – «дрянью» - «эк их, дряни, привалило!», - и – видимо, само вдохновенное произведение. Вдохновенье – признак Бога… А для Пушкина с его рыцарским и отчасти католическим сознанием ближе Богиня – поначалу – Мадона, а здесь уже – русская Заря, Богородица, Пречистая Дева. Она проявляется в сказке то древнегреческой Кобылицей-Деметрой, то Жар-птицей русской; чтобы в конце объявиться самой собой: Царь-Девицей. Царь-Девица – это ведь Истина, Истинная Россия. Из глуби веков пришла эта Девица и звалась когда-то в Древнем Египте Исидой, и сидела на престоле в Царстве Мёртвых, и взвешивала души их…
И в этой сказке Богиня делает то же самое: взвешивает души. Царь говорит ей: «люблю!» - а она устраивает ему проверку: раз любишь, то умрёшь ли ты за меня? «Коль себя не пожалеешь…» Ведь это действительно единственная «формула любви»: готовность умереть за того, кого любишь! И готовность эта естественно связывается с горячим альтруизмом молодости, которой «ничего не жаль». Молодости, когда мы «свободою горим» и «сердца для чести живы». Когда готовность посвятить Отчизне всего себя возникает естественно и свободно… Пушкин оставался молодым на протяжении всей своей жизни и умер в тридцать семь – чтобы навсегда остаться молодым. Умер за Женщину и за Богиню, - в широком смысле - за Отчизну. Умер за идеал. Поразительно, как он всё предугадал, предопределил себе в образе своего Ленского! Можно иронизировать над «модным словом», но и тот «неведомый, но милый» поэт, как и сам Автор, умерли за одно и то же: за Идеал. Поведение царя Николая I-го – лживое и эгоистическое – «толкало» Поэта на последний шаг – на шаг на Голгофу. Сначала он всё проиграл себе в Сказке – то, как оно будет. Крещенская купель – котёл с молоком. Белизна молока выявляет неправду, перерождает, возвращает во младенчество, даёт новую жизнь и благословляет на шаг по Млечному Пути… Горбунок-Пегас освятил все три котла и заклял их сохранить душу Поэта – в заветной лире… Три проверки-омовения на пути в Рай. Царь сварился уже на первой. В лживом царе не было соответствия белизне молока и его кипению огненному – в котором всё то же пламя и Кобылицы, и Пера, и Жар-птицы, и самой Царь-девицы… Белая – исконная Русь – кипит этим котлом с молоком. И она поглотит в себе неправедного царя, а Поэта – прославит и возьмёт в «мужья», и коронует в цари. Пушкин знал всё это, поскольку в этом была Истина. Он возвращал своё попранное достоинство этой сказкой – достоинство Поэта, и шестисотлетнего дворянина, достоинство человека зрелого и вечно молодого, достоинство друга декабристов – поскольку выступал открыто против царя, достоинство мужа и отца семейства, - поскольку таким мужем и таким отцом можно только бесконечно гордиться. Воистину, рыцарь без страха и упрёка! Всё, что произойдёт потом, за оставшиеся два с половиной года земной жизни, уже предопределено сказкой «Конёк-Горбунок».
Он сам – этот конёк-горбунок, как и сама Россия – «не мышонок, не лягушка, а неведома зверюшка…», в которую «можно только верить». Царь-знаменосец, держа знамя провозглашённых министром просвещения С.С. Уваровым «Православия, Самодержавия и Народности», упустил Истинную Россию и Истинного Поэта Её. Он в них не верил, и по вере его воздалось ему.
А Поэт ушёл в белую купель январского снега, чтобы погибнуть и преобразиться. Ушёл вместе с Истинной Россией, взявшей его в мужья и короновавшей в цари.
Об этом и сказка.
14-18 июля 2013 года.