«Команды для действий в лаве
не устанавливались – их заменяли
лаи – особые крики, понимаемые только среди своих, среди самих КАЗАКОВ»
«Лаи – разновидность звуков,что было необходимо нашим древним
первобытным предкам для выживания».
«Журнал Аккустического Общества Америки»
Кода мы, пацаны хуторские, подросли, стал дядька Гришка Емелько, отец Шурки, которую мы за её дружбу с Толяном «Козлом»
звали «Дуркой», стал нас брать в ночьное.
Ночьное!... Да это же настоящая «сказка степей»!
Сколько в ней ... Страшного!... Дикого!..., Интересного!... Роднящего с Землёй, на которой выпало нам счастье родиться и жить!
Дядька Гришка – кучер до мозга костей. В нашем колхозе он председателя Правления возил. И были то не кони, а жеребцы окаянные: вороные с золотыми гривами и хвостами. Говорят, что он таких у цыганей раздобыл. Одно слово - Правленские! Что ветер в степи!
О себе он рассказывал:
- В поместье атамана Войска Донского князя Николая Ивановича Святополк-Мирского, где я родился, ко всякому делу были приставлены особые люди, но конюшенная часть была ещё в особом внимании. Так от табунщика шёл табунчёнок, чтобы табун пасти и управлять им на выгонах, от кучера шёл кучерёнок, чтобы ездить на лошаях в упряжи, от конюха – конюшонок, чтобы за лошадьми ходить, а от кормового мужика – кормовик, чтобы с гумна на загон корм возить.
Мой родитель, Емельян, был кучер. Живучи на кучерском дворе, всю жизнь свою я проводил на конюшне, там я постиг тайну и, можно сказать, полюбил коней, потому что маленьким ещё на четвереньках я у лошадей промеж ног ползал, и они меня не увечили, а подрос, так и совсем с ними спознался.
У атамана кони были добрые – дончаки. Не кони, а дикари, это ужасные были звери. Их же школить надо было, а они ужасно противятся. Бывало, даже подохнет, а воспитанию не поддаётся: шарахается от всего, всё только, на небо, как птица, глазами косит. И овса или воды из корыта ни за что попервоначалу ни пить, ни есть не станет, и так всё сохнет, сохнет, пока изведётся
совсем и околеет. Ужасно кони степную волю любят.
Ну, зато уже которые кони всё это воспитание и науку вынесут, так из этих такая отборность выходит, что никакой лошади заводской не сравняться. Что ни жеребец или кобыла - просто зверь, аспид и василиск, просто сказать, ужасть! Одно гривьё чего стоит!...Устали они никогда не знали. Им сто вёрст отмахать без отдыха было нипочём. Как разнесутся, так только гляди, чтобы мимо не пролетели.
А мне в ту пору, как я на на подседельную сел, было ещё всего одинадцать лет, и голос у меня был настоящая лая, как того требовалось от кучерёнка: самый пронзительный, звонкий и до того продолжительный, что я мог «й-й-й-яг- гик-гик-й-й-й-яг» завести и полчаса эдак звенеть. Одна моя лая другую догоняла, как эхо в поле.
Как-то приехал атаман к нам на хутор, хлопает меня по плечу и говорит:
- А, ну, Григорий Емельянович, покажи что за коней ты тут у меня вышколил. Могу ли я на рубку с басурманами идти на таких конях? Запрягай! В Цыганки паедем!
Быстро коней в сбрую да в линейку. А те уже танцуют от предчувствия степи.
Батюшка мой четвернёй правит, а я впереди задуваю. Как увидел малую точку вперели, на догон пошёл. Прижался к гриве, да как завизжу на всю степь: «Й-й-й-яг-гик-гик-й-й-й-яг-й-й-й-яг» - и полетели мои кони-звери птицами. Догоняю ту точку, вижу – дорогу не уступает. Встаю я на стременах, да, поровнявшись с гордецом неуступившим дорогу моим коням да атаману, заскрипел зубами да как плетью во всю мочь полосону вдоль спины, да как завизжу, да как засвищу похлеще Соловья-разбойника, так что кони того, что дорогу не уступал, как подхватили со страху в сторну с тарантасом так, что тот и перевернулся в колдобины придорожные.
Лошадь знал дядька Григорий, как о нём говорили, «от ноздрей до конца хвоста и намного больше.» Он так их любил, что даже спал не редко в конюшне, где пахло овсом, сеном, духом лошадинных таинств. Ведь лошадь появилась на земле в те далёкие времена, как и люди, которых мы никогда не видели, не знаем и не помним. А ведь то родичи наши!
Сидим мы как-то в ночном с дядькой Гришкой у костра, все наровим поближе к огню да к дядьке притулиться, страшновато то в темени ночной, а он и говорит:
- Хлопцы, а вы слышите...,- мы настрополили уши, - чуете? Да, это точно они.
- Дядь Гриш, кто? Кого вы услышали?
- Кто-кто?... Это, Колька, родичь твой – Ни Ко Лай сын Бо Га Лая с Дикого Поля.
- Дядько Гришка, да нету у меня таких родичей!
- Эх, ты, сопля зелёная! Ты даже про своего деда ничего не знаешь! Я уж не говорю про прадеда. Ты не знаешь даже где могилка его, хотя она у нас в хуторе на кладбище.
- Про деда знаю. Ему скоро сто лет будет, и гроб у него на чердаке уже давно припасён. Он говорил: - «Раз в сраженьях не срубали, ещё лет сто проживу, а домовина пусть на горище стоит. Помру, так в ней схоронят люди добрые».
- А ещё что ты про него знаешь?
Колька пожал плечами и говорит:
- Может Вовка знает, он же старше меня, аж на десять минут раньше меня на свет появился.
Все уставились на Вовку, а тот:
- А ещё у деда нашего серьга серебрянная в ухе. И плямкает он, когда борщь ест. У него зубьев нету.
- Да, - говорит дядька Гришка, - много вы знаете про своего деда!
А знаете вы, что дед ваш Грицько за взятие Шипки в русско-турецкую войну награждён саблей и серебрянной медалью за храбрость?! Он в отряде генерала Гурко одним из первых на Шипку ворвался на лихом коне. Они с моим родителем, царствие ему небесное, односумами были.
Ему сам царь золотой червонец вручил за джигитовку на смотре. А знаете вы то, что на лае его трудно было перелаять? Он как припадёт к гриве, да как гикнет на всё поле бранное, да как встанет в стременах!...Бурка на нём, как крылья соколинные и сабля вострая молнией в руках!...
А как вам не стыдно не знать прадеда Лариона? Он в числе удальцов Лейб-гвардии казачьего полка первым вошёл в Париж в 1814 году. Его сам атаман Платов Матвей Иванович расцеловал за удаль и храбрость. А от француженок отбоя не было. Его они по своему звали – Лорер. Он себе и кралю умудрился оттель в хутор привести. Так что кровя Лариона Кисляка на хранцуской ля-ля-хурже заквашены. А вы прадеда не знаете. Что уж говорить про остальных.
Ваши прадеды, Вовка и Колька, настоящие правнуки Ни Ко Лая, который ещё с Ер Мак Лаем сибирского хана Ку Чум Бреха с его полчищами на остриё сабли, как муху, насадил и царство его к землям Дикого Поля пригуртовал вместе с табунами киргизских коней.
Добрые кони киргизские, лютые. От одних их морд в оскале зуб в штаны наложишь в момент! Их Тептярский полк атаман Платов в самое пекло направлял. Тептяри чуть было самого Наполеона в полон не взяли. Он драпал от них впереди войск своих и чуть было в речке не утоп.
А вы, засранцы, над дедом потешаетесь: - «Зубьев нету. Плямкает...На печьку залезть сам не может. И с печки просит снять.» - эх, вы – внуки, родства не помнящие! Надрадь бы вам плетюганов, как, бывало, мне перепадало от родителя моего, Е Мель Лая, царствие ему небесное.
- Дядь Гришь, а что все люди Лаи были? – спрашивает Шурка «Профессор».
- Да, Шурка, когда люди появились на земле, они мало что говорили, а издавали короткие, отрывистые звуки – лаи. Надо было тихо подкрадываться к бизонам или кабанам. Тут болтать смертельно опасно. Вот, к примеру, завидел кто оленя рогатого, как сообщить товарищам по охоте? Если языком трепать начнёшь: «Ва-а-аше пре-е-е-во-с-с-с-ходи-тель-ств-о-о....», от оленя и след простынет. А всего короткий звук: - «Лань!». И всем всё ясно по лае: сигнал подал Кис Ляк Лай, который находится там-то, что надо всем охотникам сомкнуть кольцо загона, чтоб зверь не ушёл. Тут тебе и Ку Чер Лай, и Та Бун Лай, и Ко Нюх Лай , все-все Лаи. Завалят оленя, - сьедят сообща. Завалят бизона, - тож сообща, завалят мамонта – пир горой сообща. Как говорят: - «Мы хлеба горбушку и ту пополам».
А потом, когда раздоры пошли, многие Лаи разбежались кто куда. И каждый наровил свою лаю установить. Вот и пошли кто «брехать», кто «тявкать», кто «гавкать» на свой манер лаю коверкать.
Только в нашем Диком Поле осталась лая – язык Бога нашего христианского Ни Ко Лая и всех наших Пра Щур Лаев.
Мы, пацаны, сидели не шелохнувшись, а дядька Гришка продолжил:
- Когда люди предали язык свой единый – лаю, войны пошли и за земли, и за богатства разные. Так что, хлопцы, берегите землю свою родную, лаю ваших Пращуров, табуны коней в степи вольной и будете вы счастливыми.