book.mya5.ru
БЕСТСЕЛЛЕР «БОЕЦ БЕЗ ПРАВИЛ»
Аннотация
Наша жизнь походит на бои без правил. И кубок победителя зачастую достается совсем не тому, кто этого заслуживает. Кровавый ринг стал для Глеба Горна жестоким испытанием, когда однажды неизвестный позвонил ему и предложил вернуть возлюбленную: она вдруг бесследно куда-то пропала!.. Для этого Горн должен проиграть в предстоящем бою, где на кону стоят большие деньги. Он прекрасно понимает, что схватка, скорее всего, будет для него последней. Но у Глеба нет выбора...
1.
Отец Глеба сильно пил и пьяный частенько бил мать. И хотя мать кричала от страха и боли, и сквозь слезы молила своего обидчика о пощаде, это вызывало в нем еще большее озлобление… Глеб же, зарывшись с головой в подушку, вздрагивал всем телом, сдерживая рыдания, от жалости к матери и к себе. От ужаса, который внушал ему пьяный отец. От ненависти к нему. И еще от бессилия!
Однажды, во время очередного пьяного дебоша, который устроил им Горн старший, Глеб не выдержал. Не выдержал, когда тот, повалив супругу на пол, стал охаживать ее кулачищами, куда ни попадя. В довершение, одной рукой схватив со стола нож, другой он вцепился в мочку уха супруги и надрезал ее.
— Ой! Спасите! Помо… помогите э э! Убива а ют!
Обезумевшая от боли женщина вопила так, что мальчуган, вскочив с кровати, с плачем бросился на помощь к ней.
— Бать! Батяня! Не надо! Не трогай ее! — кричал он, захлебываясь
собственными слезами.
И хотя ему исполнилось всего лишь десять лет, и ростом он был почти на треть меньше озверевшего родителя, это не остановило его. Скорее всего, в тот момент он не отдавал себе отчета в собственных действиях. Страшась, что в диком гневе батя ненароком прибьет бедную мать, мальчуган готов был ради нее на все.
Схватив отца за руку, Глеб хотел вырвать у него нож. Но в ответ получил
такую затрещину, что, лишившись чувств, рухнул на пол рядом с умывавшейся собственными слезами и кровью матерью… Это было его первое поражение. Поражение, которое едва не стоило ему увечья, а может быть, жизни и потому должно было научить его побеждать… Но, как он понял потом, судьба — штука непредсказуемая!
Когда Глебу исполнилось двенадцать, отец вновь так избил мать, что та на целый месяц слегла в больницу. Когда Глеб навестил ее, она шепотом, так как не могла говорить громко из-за слабости, сказала ему:
— Я больше так не могу! Я не выдержу… Чувствую я, близок мой конец!..
Глеб вернулся домой весь в слезах и мрачнее тучи. Он не знал, что
сердобольные соседи написали на изувера заявление в полицию. Крики матери о помощи, хоть и с большим запозданием, были все-таки услышаны.
Вскоре отца посадили. А Глеб решил записаться на секцию бокса. Выйдя из больницы, мать, как могла, отговаривала его от безумной на ее взгляд затеи.
— Плохо — это! Очень плохо!
— Что плохо-то? — с наивным простодушием интересовался Глеб.
— Бить людей по лицу!
— Так ведь спорт такой, мам! И потом, если я и буду, кого бить, то
в спортзале!.. А — так, если только сильно попросят!..
— Не рассказывай мне сказки, сынок! Что если ты, когда женишься,как твой папаша, над женой своей и детьми изгаляться станешь?!
— Никогда, мам! Слышишь, никогда! Я не хочу быть таким, как мой отец!
— Вот потому-то на бокс ты ходить и не будешь! Понял меня, нет?
— А я у тебя и спрашивать не стану! Пойду и все!
— А я не пущу! Костьми лягу, а этим дурацким боксом ты заниматься не будешь! У твоего отца тоже когда-то первый разряд по боксу был. Привык он кулаками махать, и чуть сиротой из-за своей дурацкой привычки тебя не оставил! Да и к тому же теперь-то… Теперь-то он — где? Сам, поди, знаешь! Не вчера родился…
Но Глеб все-таки тайком от матери записался на бокс.
Как-то он вернулся со школы…
— Что это такое?! Что, я тебя спрашиваю?! — прямо с порога накинулась на него мать.
Видимо, годы унижений и зверских побоев не прошли для нее даром. После того, как деспот-супруг оказался за решеткой, ее словно подменили. Точно и впрямь она была слегка не в себе!
Схватив боксерские перчатки, которые Глеб одолжил у соседского мальчишки, что вместе с ним старательно посещал секцию бокса, она с дрожащими от негодования губами трясла ими перед самой физиономией сына.
— Что, что? Разве не видишь! Перчатки!
— Так, значит, все-таки ты записался на этот чертов бокс!
— Ну, записался! Что с того! Чего орать-то из-за этого на весь дом…
— Ах, так! Тогда гляди, что я щас с ними сделаю! С твоими перчатками!
И мать, не мешкая, ринулась к печи на кухне.
— Не надо! — сильно испугавшись, закричал Глеб. — Слышишь, не
смей! Не мои это перчатки! Соседский Гринька мне их одолжил! Ему батя две пары купил, чтоб спаррингом заниматься…
— Ничего! Раз две купил, то и еще одну купит!
Несмотря на то, что квартира была благоустроенная, в кухне имелась печь. Кирпичный пятиэтажный дом был сделан основательно. Его еще пленные немцы сразу после войны строили. Марья Сергеевна печь топила лишь изредка. Например, когда лютые морозы на дворе были, или надо было сготовить что-то особенное к празднику. В общем, для какой-то определенной цели. Это был как раз именно тот случай!
Глеб с ужасом увидел, как, подцепив кочергой, мать раскрыла раскаленную до красна створку, за которой бешено плясал огонь.
— Если ты это сделаешь, я из дому сбегу, так и знай! — с отчаянием в голосе воскликнул Глеб.
Но мать уже швырнула в самое пекло одну из перчаток. И пламя, жарко полыхнув, с треском принялось за нее. Глеб без промедления кинулся к печи и, грубо оттолкнув мать, сунул руку в адский огонь.
— А а ай!
Потом Глеб весь вечер и всю ночь пролежал, не смыкая глаз в кровати и проливая слезы на подушку, которая так вымокла от них, что хоть выжимай. Казалось, он не обращал никакого внимания на боль в распухшей от ожога руке. Его теперь гораздо больше тревожило, что он теперь скажет Грине? Ведь перчатка не только обуглилась сверху, но во многих местах прогорела насквозь. Так что, чем-то напоминала дуршлаг. Поэтому, если ее надеть, то сквозь дыры можно было увидеть костяшки кисти и даже запястье.
Мать, осознав, что сильно погорячилась, в глубине души жалела о своем поступке, но до поры не показывала виду.
— Ну и куда ты сбегать из дому собрался? — как ни в чем не бывало, спросила она на утро сына.
— Твое какое дело?! — сквозь стиснутые зубы процедил Глеб.
— А такое! Хочу знать, где мне потом тебя искать!
— Где, где! В Караганде!
Глеб явно был не склонен делиться своими планами с матерью. Ведь она едва не дотла спалила совсем новенькую боксерскую перчатку, от которой теперь все одно — никакого проку! К тому же из-за ожога на руке, ему придется пропустить несколько тренировок. А главное, как он теперь посмотрит в глаза Гришаку? Папаня в порошок его сотрет, когда узнает, что одной паре купленных им перчаток пришел трындец.
2.
— Что с твоей рукой? — удивился Гриня, когда Глеб, как ни в чем ни бывало, уселся рядом с ним за одну парту.
— А — так, ерунда! Малость кипятком ошпарил…
— А как же тренировка? А наш спарринг? — всерьез обеспокоился Гриня.
— А никак!
Заметив круглые от удивления глаза товарища, Глеб поспешно добавил.
— Ну, с этим, сам понимаешь, чувак, придется немного повременить.
Гриня с видимым облегчением и в то же время сочувствием вздохнул.
— А то я уж подумал, что ты того…
— Чего это — «того»?
— Завязать решил с боксом! — честно признался Гриня.
— Ну, это — вряд ли!
«Хорошо, хоть про перчатки ничего не спросил! — подумал Глеб, свернув с привычной дороги, которая вела к нему домой. — У бабули пока поживу! Она — добрая. Она меня поймет! Не то, что некоторые…»
Глеб ужасно злился на свою мать, и от этого ему делалось еще больнее. Мало того, что вечно пьяный папаша всю жизнь их тиранил, так теперь ополоумевшая от горя мать сменила его и медленно и верно превращалась в настоящего монстра!
Бабушка Глеба жила в собственном захудалом домике почти на окраине города.
— Это надо ж, кто по мою душу объявился!
Едва он ступил на порог, бабуля, раскрыв объятия дорогому внучку, ринулась к нему навстречу. Прижимаясь к ее теплой груди, Глеб едва не расчувствовался. Обида до самых краев переполняла его сердце. Но ему не хотелось, чтобы бабуля жалела его. Ведь он все-таки был мужчиной.
— Давненько! Давненько ко мне не захаживал, соколик, ты мой! Что? Небось, соскучился? Вспомнил, что кроме матери у тебя еще и я есть!
— Вспомнил, вспомнил, бабуль! — согласно кивнул Глеб.
Отступив на шаг, старая женщина внимательно посмотрела на дорогого внучка.
— Или я не права, и пришел ты ко мне совсем по другому случаю?
Ладно. Садись скорей за стол. Щас досыта всем подряд накормлю. А ты сам мне все потом расскажешь. Договорились?
— Договорились, бабуль!
Глеб не хотел перечить мудрой женщине. Наоборот. Именно в ней он искал своего верного союзника.
Наконец, с обедом было покончено.
— А сколь перчатки-то стоят?
Глеб в ответ лишь пожал плечами.
— Гринька сказывал, что дорого.
— Ну, да ладно! На смерть берегла… Значит, еще рано мне помирать. Успею до этого случая деньжат прикопить!
И бабуля, скрывшись в окутанной полумраком спаленке, скоро вышла из нее и решительно сунула Глебу в руку довольно крупную купюру.
— А что дальше делать… Ты сам знаешь! Одна нога — здесь, другая — там… С матерью твоей я по душам тоже поговорю...
Но та, как будто бы наперед все знала. И в то время как Глеб, ликуя в
душе, примерял новенькие перчатки, внезапно объявилась на пороге отчего дома.
— Мам! Ну, зачем ты, зачем, мальчишку балуешь? Ведь извергом вырастет из-за этого дурацкого бокса! Сама что ли не понимаешь? Мой-то придурок тоже поначалу этим грешил. Все геройствовал. Ходил по улице и всем физиономии чистил. Посмотрите, вот, мол, я — какой орел!..
— Чего ты разошлась не на шутку, Маша! Орел, сама знаешь, высоко в небе парит. А этот твой… Тьфу! Не знаю даже, как его назвать-то! Шалопая бессовестного… Каждый день на карачках домой приползал… А ты говоришь, орел!.. Червяк — он, дождевой, а не птица благородная! Змей подколодный! Чтоб ему… Прости, господи!
Они еще какое-то время спорили, если это можно было назвать спором.
Но, в конце концов, Марье Сергеевне это изрядно надоело. Устало махнув рукой, она направилась к порогу.
— Как знаешь, мам! Но потом ты во всем будешь виновата! Ты!..
— Ой, ну надо же усовестила…
— Да, нет! Это я — так. К слову.
Провожая мать, Глеб неуверенно глянул на нее исподлобья.
— Чего смотришь, давно не видел? — нахмурившись, спросила
Марья Сергеевна. — Совести у тебя нет! На что попало, у бабушки последние гроши выклянчиваешь…
— Бабуля сама мне денег дала! Я ее не просил! — огрызнулся Глеб.
— Ну, дала, дала! — передразнила его мать. — А ты бы не брал! Но раз ты и впрямь, как твой отец, решил быть!..
— Да не буду я, как мой отец! Никогда таким не буду! Слышишь,ма?
— Ага! Зарекался медведь, когда спит, не храпеть!..
Накинув осеннее пальто, она стояла у порога, словно ждала чего-то.
— Собирайся, домой пойдем!
— А можно, я у бабули переночую?
— Нельзя! — буквально рявкнула на него Марья Сергеевна.
— Да, что с тобой такое, ей богу, творится?
Старая женщина обиженно поджала губы.
— Пусть Глеб сегодня у меня переночует! Что в этом плохого?
Ведь не чужая я — ему… И мне веселей будет! Одной-то — все время, сама знаешь каково!.. А Глеб у меня и так давно не был…
— Извини, мам! Сама не знаю, что на меня нашло…
И толкнув дверь, она вышла в сенцы, даже не взглянув на сына.
3.
Мария Сергеевна, хоть уже давно и разменяла четвертый десяток, до сих пор была женщиной довольно привлекательной. Черноокой, стройной, как газель, с густой прядью темных немного жестковатых волос до самых плеч. Оставшись без мужа, она все еще надеялась устроить свою личную жизнь... И однажды ей повстречался тот, кто, как ей казалось, мог сделать ее счаст-ливой!..
Но в действительности произошло то, чего Мария Сергеевна даже не могла себе представить...
Ухажер матери не понравился Глебу с того самого раза, как он впервые его увидел. Весь какой-то прилизанный. Взгляд из-под темных бровей хитрющий, как у человека, который собственную выгоду никогда не упустит. Марья Сергеевна звала его Витя. А иногда, наверно, для важности, Виктор Иванович. Что у него, у этого Виктора Ивановича, таилось на уме, никогда нельзя было знать. Говорил он мало. Зато ел всегда за двоих. И это при его-то худобе! Когда мать Глеба о чем-нибудь спрашивала его, он неопределенно пожимал плечами или же отвечал односложно. Либо «да», либо «нет».
— Ма! И где ты такого урода выцепила, открой тайну? — состроив презрительную мину, однажды поинтересовался Глеб.
Марья Сергеевна строго взглянула на сына.
— Не смей так отзываться о человеке, которого ты пока что совсем не знаешь!
— Человеке?! Да он же — конченный! У него это на роже написано…
— Что?! Что ты сказал?
Мать в сердцах треснула кулаком по столу так, что тарелка, упав на пол,
раскололась напополам.
Глеб никак не ожидал от нее подобной реакции.
— Ты — что, влюбилась?..
— А тебе-то — какая разница?! Ревнуешь, что ли?!
Фыркнув, Глеб равнодушно пожал плечами.
— Вот еще скажешь тоже! Было б к кому… Хоть бы раз в дом булку хлеба принес! А то сидит на твоей шее и не чешется. Как будто бы так и должно быть…
Глеб заметил, как в глазах Марьи Сергеевны блеснули слезы. А когда одна из них покатилась по ее щеке, она со злостью утерла ее ладонью.
— С отцом твоим, когда он выйдет из тюрьмы, я больше жить не стану! Ты скоро повзрослеешь. У тебя своя семья будет. А мне — что, прикажешь
одной век коротать?
Почему-то Глебу стало вдруг ее жаль. «А ведь она по-своему права!» — немного поразмыслив, решил он.
— Прости, мам! Это я — так, ляпнул сгоряча, не подумав!
— Вот-вот! У тебя с твоим боксом совсем мозги отшибло. Сперва думай, а потом говори. А то я гляжу, смотришь ты на Виктора, ну прямо-таки серым волчонком… Что он, скажи, тебе плохого сделал?
— Да пока что, ничего! А сделает, сам потом пожалеет!
— Сынок, давай договоримся! Ты свои угрозы оставь при себе. Ладно? А то, не дай бог, натворишь дел, потом поздно будет! Виктор Иванович, сам знаешь, где работает. Так что ты поаккуратнее с ним будь…
— Ага! Мент, он и есть мент! Тот же бандит, только в форме…
— Прекрати сейчас же, я тебе сказала! Он — хороший и очень порядочный человек.
— Ну-ну! Только живет за твой счет…
— Так не за твой же! — снова вспылила мать. — К тому же зарплату им пока что еще не давали…
Но Глеб ни одному ее слову не верил. Не нравился ему этот тип и все тут!
Он словно нутром чуял, что тот еще себя покажет!.. Во всей своей красе!
Так оно и вышло.
Однажды Глеб, вернувшись со школы, обнаружил, что дома он — не один. «Странно! — это было первое, что пришло ему в голову. — Почему мент — не на работе?» Виктор Иванович Головнин словно прочел его мысли.
— Ты, я вижу, удивлен? — с деланной улыбкой спросил он.
— А чему удивляться-то? — огрызнулся Глеб в ответ. — Я бы на месте моей матери не доверил вам ключи от нашей квартиры.
— Не доверил, говоришь?
— Вот именно! Имею право!
— Конечно, имеешь! — согласно кивнул Виктор Иванович. — Только вот красть-то в вашей квартире нечего.
— Ну, это как сказать! При желании…
— Заткнись, щенок!
Виктор Иванович аж побагровел от злости.
— Сопляк! Мал еще со мной так разговаривать. Вот упеку тебя за решетку, будешь знать!
Сжав кулаки Виктор Иванович приблизился к Глебу почти вплотную.
Он был выше Глеба примерно на голову и, несмотря на то, что не отличался богатырским сложением, значительно шире в плечах.
— Интересно знать, это — за что?
Кажется, овладев собой, мент нагло усмехнулся.
— Да за что угодно!
Подросток с нескрываемым удивлением посмотрел на него.
— Вот ты на бокс ходишь! Со всякой шпаной знаешься… Только не говори, что это — не так!
— И что — из того?
— А то! Может, подскажешь, кто парня одного избил?.. Да, так, что на больничной койке он теперь находится?..
Глеб краем уха слышал об этом случае…
— Какого еще парня?
И Виктор Иванович назвал имя и фамилию.
— Уж, не думаете ли вы, что это сделал я?
— Откуда мне знать, что не ты? Где доказательства? Отвечай, недоумок!
Мент неожиданно схватил Глеба за грудки и тряхнул с такой силой, что едва не порвал на нем школьную рубашку.
— Но-но! Потише!
Глеб с трудом сдержался, чтобы не ответить этому нахалу тройной
серией ударов. Так, как учил тренер. Сначала — под дых, потом — в челюсть. Завершающий — в печень!
— Потише?!
Виктор Иванович даже заскрипел зубами.
— Сам в отделение придешь, или повестку прислать?
— Руки! — сказал Глеб, без страха глядя прямо в глаза этому ментяре. — Руки убери, а то ни слова больше скажу!
Следователь УГРо раздумывал пару секунд, не более.
— Слышал я от пацанов про этот случай, но кто именно беспредельничал, они не откровенничали! — спокойно сказал Глеб, когда Виктор Иванович, отпустил отворот его рубахи.
— И — все?
— И — все!
— Ну, смотри! — пригрозил мент. — Если врешь, сынок, тебе же хуже будет… Я проверю! Я еще раз поговорю с моими свидетелями. Если выяснится, что ты мне солгал, я тебя посажу… Как пить дать, посажу! Так, что будь поласковей со мной, сынок…
И Виктор Иванович скривил рот в усмешке.
— Хорошо, папочка! — не остался в долгу Глеб.
Он уже хотел пройти в свою комнату, чтобы, наконец, снять школьную форму, но почувствовал, как тяжелая ладонь легла ему на плечо.
— Да, чуть не забыл! Марии… То есть матери твоей, лучше ничего не знать о нашем разговоре. Она — женщина нервная!.. Не правильно все поймет! Ты меня понял?
4.
Виктор Иванович часто не ночевал дома, ссылаясь на то, что, мол, у него — круглосуточное дежурство. Но Глеб сразу заподозрил, что здесь — что-то не так! Но своими сомнениями с матерью до поры не поделился. Пользуясь тем, что дома они были одни, лишь спросил:
— Ма! Ну, на кой черт он тебе сдался, ответь?
— Кто? — занятая готовкой, не сразу поняла мать.
— Да, этот твой Витя?! Провалиться бы ему на месте!..
Марья Сергеевна, нахмурившись, лишь плотнее сжала губы.
— По-моему, на эту тему мы с тобой уже говорили! Разве нет?
— Да, гад — он! Гад — самый настоящий! Неужели ты этого не видишь?
Мария Сергеевна в ответ тяжело вздохнула.
— Ты пойми, Глеб! Хорошие мужики на дороге не валяются. По крайней мере, для такой, как я, никто их не припас.
Глеб недоверчиво посмотрел на мать.
— Может, ты отцу отомстить хочешь?
Уголки губ Марии Сергеевны, слегка дрогнув, поползли, было, кверху, но потом снова опустились вниз.
— Упаси бог! Сынок! Он и так уже по самое не хочу наказан… Хватит с него и этого!
Но ответ матери явно не удовлетворил Глеба.
— Тогда скажи мне, чем же это ты так плоха?
— Чем?..
Мать на секунду задумалась.
— Я — уже не молода! Раз. Я была замужем за алкоголиком, который теперь сидит в тюрьме. Два. У меня уже почти взрослый сын, который к тому же занимается боксом и в случае чего, моему очередному ухажеру может…
— Так пусть ведет себя прилично!
— Прилично? Это — как, скажи мне?! Таких мужиков в природе не существует… Или, по крайней мере, в нашем обществе.
— Это почему же?
— Вот подрастешь, поймешь, когда сам мужиком станешь... Жизнь тебя так измордует, что от всех твоих благих намерений в отношении слабого пола, если, конечно, они у тебя имеются, и следов не останется…
5.
— Маша, займи мне денег! — попросил однажды Виктор Иванович.
Марья Сергеевна даже рот приоткрыла от изумления. Такой просьбы
от своего сожителя она никак не ожидала.
— Так ведь деньги последние, Витя!
— Ну, и — что! — возразил Виктор Иванович с улыбкой. — Через день, другой, как зарплату выплатят, я тебе все верну.
Не зная, что ответить, Марья Сергеевна все ж таки дала Виктору Ивановичу требуемую сумму. После этого он не появлялся в квартире у Горнов почти пару недель.
— Ты прости, Маша! — в очередной раз едва ступив за порог, сказал он. — Срочно командировали меня в другой город… Даже не успел предупредить… Я вот — с поезда, и — прямо к тебе… Ты — не против?
— А деньги? Ты принес мне деньги, что брал у меня в долг?
— Деньги?
Виктор Иванович изумленно вытаращил на нее глаза.
— Ах, да!.. Конечно! Принес! — наконец, буквально выдавил он из себя.
Порывшись в карманах, он протянул Марье Сергеевне несколько смятых купюр.
— Понимаешь! Я ведь — с поезда… Остальные я тебе завтра принесу. У меня вся наличность — дома…
— Ну, хорошо! — согласилась Марья Сергеевна. — Только не забудь!
— Да, что — ты, в самом деле! Я ведь тебе — не чужой… Ведь так?
И Виктор Иванович посмотрел на нее, словно сто лет не видел.
— Я так соскучился по тебе, Маша! А ты?.. Ты скучала по мне?
Вместо того, чтобы дальше продолжать сердиться, Марья Сергеевна смущенно улыбнулась.
Взяв за руку, он приблизился к ней вплотную и крепко обнял.
— Я люблю тебя, Маша! Я жить без тебя не могу!
— Да врешь ты, поди, все!
Но Виктор Иванович уже впопыхах расстегивал пуговички ее халата.
— У меня вещь-док имеется!
— Ну, и где он у тебя вещь-док-то! Далеко спрятал? Или под расписку на хранение сдал?
— Ну, что ты! Без него мне никак нельзя!
— Это — еще почему? — с притворным удивлением спросила Мария Сергеевна.
— Преступления не раскрою!
— Тогда и наказания не будет?
— А ты хочешь, чтоб я тебя наказал?
— Я только об этом и мечтаю!
6.
— Ма, мент тебе деньги отдал? — первым делом спросил Глеб, когда утром Виктор Иванович ушел на дежурство.
— Отдал… — неуверенно ответила Марья Сергеевна.
— Все?
Нож, которым мать резала хлеб, вдруг выпал у нее из рук. Она едва не поранилась.
— Да, будет тебе, Глеб, допросы мне устраивать!..
— Понятно!
Марья Сергеевна как будто бы была довольна тем, что Виктор Иванович снова объявился в ее жизни, и в то же время что-то огорчало ее, хотя она изо всех сил старалась не показывать виду.
— А ты не спросила его, почему он так долго к нам не приходил?
— Глеб! — взорвалась мать. — Я, кажется, просила тебя не говорить на эту тему!
Но сын упрямо стоял на своем.
— Ма! Открой глаза! Неужели ты совсем слепая… У него есть другая женщина!
— Что? Что ты сказал?!
Ноги Марьи Сергеевны подкосились. Забыв про завтрак, который готовила Глебу, она медленно присела на самый краешек стула.
— С чего ты взял?!. Ты нарочно мне такое говоришь! Чтобы позлить… — наконец, сказала она.
Глеб скорчил презрительную мину в ответ.
— Ну, конечно! Ты, как в лужу глядела! Именно позлить… Делать-то мне все равно больше нечего!
Марья Сергеевна часто захлопала ресницами, и глаза ее аж до самых краев невольно наполнились слезами.
Глеб хоть и был еще совсем юн и плохо разбирался в этой жизни, прекрасно понимал, что Марья Сергеевна изо всех сил будет цепляться за свое дутое бабье счастье, а, значит, за этого проходимца из ментовки, который так умело играл на струнах ее доверчивого сердца. И ему вдруг до боли стало жаль мать и себя. Он готов был покромсать этого Витю на куски. Но тогда…
— Ма! Не плачь! Не стоит он того… Может, мне поговорить с ним, как мужчина с мужчиной?
Марья Сергеевна даже не пыталась скрыть слез.
— А — что, если ты ошибаешься?
— Я? Ошибаюсь?!
Глеб даже побагровел от возмущения.
— Да, я сам видел, как он облапывал ее со всех сторон, точно
собственную вещь.
И нахмурившись, Глеб добавил.
— Даже могу сказать, где и когда это было! Сказать?
Марья Сергеевна с грустью посмотрела на сына.
— Ну, и где же это было? — почти безразлично спросила она.
— В парке! В парке Горького! Я как раз с тренировки тогда шел… А он… Он сидел с ней на скамейке.
Глеб заметил, как огонек ревности зажегся и погас в глазах его матери.
— И как давно это было, если не секрет?
— Какой секрет-то, ма! Недели две назад. Как раз, когда по его словам,
он был в командировке… Деньги, которые у тебя занял, он на эту фифу и ухлопал, как я полагаю.
Марья Сергеевна, склонив голову, закрыла лицо руками.
— Какая мерзость, если это — так!
— Даже не сомневайся! Я ведь тогда решил за ними проследить до самого дома… Ну, где, скорее всего, они… Они недолго на скамейке-то миловались!..
— Не смей! Не смей так говорить!
Как ни старалась Марья Сергеевна успокоиться, слезы ее не прекращались. Отняв от мокрого лица ладони, она почти с ненавистью посмотрела на сына.
— Не дорос ты еще о таких вещах рассуждать! К тому же это — всего лишь твои предположения!
Марья Сергеевна была близка к истерике. Но обида Глеба за мать была сильнее жалости к ней.
— Это — не предположения! Я вошел вслед за ними в подъезд… Уже там все и началось…
— Какой ты безжалостный, Глеб! — вне себя от бушевавшей в ее груди ревности и обиды на сожителя воскликнула Марья Сер-геевна. — Лучше бы ты ничего мне не говорил!
— Ма! — искренне возмутился Глеб. — Да, кто ж тебе еще, как не я, откроет глаза на правду?!
Марья Сергеевна с отчаянием посмотрела на сына.
— Да к чему мне нужна твоя правда, если от нее мне хоть караул кричи?!
Мария Сергеевна еще некоторое время сидела на стуле, неподвижно глядя в одну точку. Шокированная тем, что ей сообщил Глеб, она словно не замечала его присутствия.
— Ну, как хочешь, ма! Можешь считать, что я тебе ничего не говорил!..
Только я не понимаю, как ты можешь жить под одной крышей с предателем? Этак он об тебя каждый раз ноги вытирать будет…
И повернувшись к матери спиной, Глеб решительно направился прочь.
— Нет, постой! Постой, сынок!
Глеб нехотя остановился.
— Ну, чего тебе еще от меня надо? — почти зло спросил он.
— Адрес… То есть, где живет та самая особа, ты мне можешь показать?..
…В этот раз Виктор Иванович снова не пришел ночевать. Он позвонил и сказал, что у него — ночное дежурство.
— Ты сильно не беспокойся, Маша! Ложись спать! Люблю тебя! Люблю и целую…
Именно так и сказал. Вот сукин кот!
— И я тебя люблю! — стараясь не выдать внутреннего волнения и недовольства, ответила Мария Сергеевна.
7.
С самого утра, едва рассвело, Мария Сергеевна и Глеб уже стояли напротив того самого подъезда пятиэтажки, из которого по их расчетам вскоре должны были появиться Виктор Иванович и объект его тайного обожания. Они стояли шагах в пятидесяти от него, надежно укрывшись за стволами тополей. Так что при всем желании Виктор Иванович, выйдя из жилого здания, вряд ли мог бы обнаружить их присутствие.
— Ма! Ну, скажи, для чего мы здесь торчим? Ты что не веришь мне?
Глеба ужасно раздражало, что его мать испытывала, видимо, настолько
сильные чувства к этому иуде и проходимцу, что притащила его сюда в такую рань. Разве стоил этот мерзкий тип ее слез и того, чтобы из-за него так унижаться? В конце концов, он — ей никто! Обыкновенный сожитель, который, не вернув долга, ел ее хлеб, спал в ее постели и в глубине своей подлой души наверняка подсмеивался над ней! Чего она цепляется за его лживую любовь и скупые ласки, как утопающий за соломинку? Этого Глеб и вправду не понимал. Он отказывался верить, что этот Виктор Иванович окрутил его мать так, что без него она теперь и шагу не могла ступить. Неужели у ней не осталось ни капельки собственной гордости и человеческого достоинства? Эта мысль невольно застав-ляла страдать и Глеба. Гнала бы его в шею и все тут! Чтобы больше никогда и ни при каких обстоятельствах ноги Виктора Ивановича не было в их доме! Как бы Глеб был благодарен ей за это!.. Наверно, ради этого он даже бросил бы посещать бокс…
— Не веришь?
Но Мария Сергеевна даже не повернула головы в сторону Глеба.
— Верю! — не громко ответила она. — Но во всем хочу убедиться собственными глазами.
Едва она произнесла это, как из подъезда тотчас показался Виктор Иванович и вслед за ним… Она!
Это была роскошная блондинка, причем раза в два моложе Марьи Сергеевны. В руке она держала ведро с мусором.
— Вот — шлюха! Что он в ней нашел?
Прежде, чем попрощаться, она повисла у его на шее одной рукой и чмокнула в щеку. Затем игриво помахав ему ладошкой, не спеша направилась к мусорному баку.
Как только Виктор Иванович свернул за угол дома, Марья Сергеевна и
Глеб тотчас кинулись к подъезду. Блондинка уже входила в него... Они взбежали на крыльцо, едва лоб в лоб не столкнувшись с кем-то из жильцов дома.
Обманутая женщина и ее сын настигли белокурую красотку, когда та, уже ступала за порог собственной квартиры...
— Простите! — окликнула ее Мария Сергеевна.
Та с удивлением оглянулась.
— Чего вам надо?
Ее темные брови нахмурились, отчего лицо сделалось еще прекраснее.
— Да, так! Пара вопросов и только! — запыхавшись, с трудом вымолвила
Марья Сергеевна.
Приблизившись почти вплотную, неожиданно она со всего маху влепила блондинке такую затрещину, что та с трудом удержалась на ногах. Ее чудесное личико исказили горькое недоумение, боль и страх. Через мгновенье от пронзительного визга, эхом прокатившегося по подъезду, у Глеба едва перепонки не лопнули.
— Будешь знать, как с чужими мужиками шашни водить! Сука!
Если б Глеб вовремя не схватил за руки мать, последовала бы неминуемая расправа, последствия которой могли быть весьма плачевны. Восполь-зовавшись паузой, блондинка стремглав метнулась в раскрытую настежь дверь, которая через секунду с шумом захлопнулась.
— Ма! Ты — что? Ты с ума спятила? — всю обратную дорогу домой никак не мог успокоиться Глеб. — Ты представляешь, что будет, когда эта фифа пожалуется своему мартовскому коту?
— И пусть! Пусть жалуется! Будет знать, как на чужое добро зариться!
— Да он — такой же твой, как и ее!
8.
— Ты что себе позволяешь?! — рявкнул Виктор Иванович прямо с порога.
Лицо его было красным от волнения и гнева.
— Я?! — удивилась Мария Сергеевна. — Не больше того, что позволяешь себе ты! За дурочку меня держать решил? Да, Витя?
— Так ты — дура и есть, раз осмелилась на такое!
— Это — какое?
— Вот когда я тебя в следственный отдел повесткой вызову, узнаешь «какое»!
— Даже так? Ну, ну… Далеко пойдешь!
Но Виктор Иванович, словно не слышал ее слов.
— А где — твой выкормыш? Этот отморозок?! Он — дома или нет?!
Я знаю, это его рук дело…
Но Глеб уже и сам вышел на шум в коридоре из своей комнаты.
— Ты кого выкормышем назвал? Думаешь, погоны нацепил, так все — по одному месту? И долг можно не отдавать и на сторону ходить, и хавчик чужой подгребать на холявку! Хорошо устроился, нечего сказать! Сваливай давай с нашей квартиры!
— Вот так, значит?
Зрачки глаз Виктора Ивановича сузились. Скулы обозначились резче.
Его аж заколотило всего от злобы.
— А с такими, как ты, по-другому, как видно, нельзя!
— Сынок!.. Витя!..
Видя, что мужчины готовы вот-вот вцепиться друг другу в глотку, Мария Сергеевна широко раскрытыми испуганными глазами смотрела то на одного, то на другого.
— А ну, пошел вон отсюда! Мне с матерью твоей переговорить надо!
С трудом сдерживаясь, Виктор Иванович даже заскрежетал зубами.
— Ну, это — дудки!.. Ма! А ты, что молчишь? Еще пожалей его!..
— Заткнись, сосунок! Кому говорю?!..
— Глеб, иди в свою комнату, прошу тебя!
Но тот даже с места не тронулся.
— Ма! Этот козел дурой тебя назвал!.. Если дальше так пойдет, глядишь, он в ход и кулаки пустит! Тебе это надо?
— Ах, ты сопляк!
Схватив Глеба за ворот спортивной куртки, которую тот надел, чтобы отправиться на тренировку, Виктор Иванович рванул его на себя. Но вдруг почувствовал, как что-то вспыхнуло в его мозгу. Сидя на полу, он тряхнул головой, чтобы придти в себя. Но это длилось всего лишь каких-то пару секунд. После чего Виктор Иванович вскочил на ноги, а его рука непроизвольно потянулась к кобуре. Вскоре черный глазок смерти уже целился прямо в голову Глеба.
— Нет, Витя! Нет!..
Марья Сергеевна бросилась вперед, заслонив собой сына.
— Вот змееныш! До крови губу рассек! — прохрипел Виктор Иванович и харкнул прямо на пол кровавой слюной.
— Это — тебе за мать! Обидишь, убью!
— Заткнись, выродок! Не в твоем положении условия мне диктовать!
Вот пристрелю обоих и — дело с концом!
По выражению лица Виктора Ивановича было вполне очевидно, что он вряд ли шутил.
— Не надо, Витя! Не надо! — дрожащим голосом почти умоляла его Мария Сергеевна. — Прости моего глупого мальчишку! Лет-то ему еще — всего ничего! Сам, поди, таким был…
— Простить?!
Свирепо оскалившись, Виктор Иванович утер кровь, все еще струившуюся из его рассеченной губы.
— Как-то у тебя, Машенька, все легко и просто получается!.. А как же быть с трупом?
И Виктор Иванович мрачно посмотрел на сожительницу.
Мария Сергеевна от страха и изумления не могла вымолвить ни слова.
— Боже упаси!!! Каким еще трупом?!! — наконец, с ужасом вырвалось у нее.
— Трупом Светланы!.. Светланы Снегиревой, к которой вы приходили на квартиру и которую твой гаденыш забил кулаками до смерти!
Ужасно побледнев, Мария Сергеевна свалилась бы в обморок, если бы Глеб вовремя не подхватил ее под руки.
— Ма! Не слушай его, ма! Он на понт нас взять хочет! Никого я не убивал… И ты сама это прекрасно знаешь!
Прислонив Марию Сергеевну к стене, он кинулся на кухню и вскоре вернулся со стаканом воды. Стуча зубами о края стакана, она сделала глоток.
Держа пистолет наготове, Виктор Иванович поманил к себе Глеба рукой.
— Ну, подойди поближе не бойся! Не укушу!
— А я и не боюсь!
Но едва Глеб приблизился, Виктор Иванович, переложив пистолет в левую руку, замахнулся и со всей силы ударил его кулаком в лицо.
— Нет! Прошу тебя, Витя!.. Прошу!.. — вновь невольно вырвалось у Марии Сергеевны.
— Это тебе мелочишка на сдачу, подонок! Ну, как? Нравится?
От удара голова юноши слегка качнулась и только. Ему не без труда, но все-таки удалось удержаться на ногах.
Кажется, вполне довольный собой Виктор Иванович сунул пистолет в кобуру и шагнул к двери.
— Вызову повесткой обоих! — все еще дрожа от ярости, с угрозой пообещал он напоследок.
Но, уже ступив за порог, вдруг остановился.
— Я думаю, лет пятнадцать строгача, ты себе схлопотал, сынок!
9.
Всю ночь Мария Сергеевна не сомкнула глаз. А на утро почтальон
принесла обещанные повестки.
— Втянула ты нас в историю, ма! — вяло тыкая вилкой в тарелку с яичницей, невесело заметил Глеб.
— Ничего, сынок! — как могла, пыталась успокоить его и себя Мария Сергеевна. — Я сегодня пойду к нему туда и все улажу! Вот увидишь, улажу!
— Опять перед этим ублюдком унижаться будешь? — язвил
Глеб. — Ничего он нам не сделает! Доказательств-то против нас у него никаких нет!
На глазах у женщины выступили слезы.
— В случае чего… Ты, главное, не дерзи ему, Глеб! И ничего не возражай…
— Даже если он меня мордой в дерьмо тыкать станет?..
Когда Мария Сергеевна вошла в кабинет, Виктор Иванович сидел за столом.
— Проходи! Садись!
Он кивнул ей на стул напротив себя.
— Витенька!..
Он нахмурил брови.
— Гражданка свидетельница! Не забывайтесь! Вы здесь — не у себя дома!
Марья Сергеевна удивленно вскинула брови.
— Ах, да! Ну, конечно. Я-то думала, что все еще не безразлична тебе, и эта история с той дамочкой, которая…
— Вы хотите сказать, которую жестоко убил ваш сын?!
— Мой сын?!
Женщина с вызовом посмотрела на капитана УГРО.
— Он не имеет к этому никакого отношения! Хотя не скрываю… Я рада! Я рада, что все именно так и произошло!
— Это почему же?! Грешно радоваться чужой гибели! И … Преступно!
— Значит, мое чувство к тебе, Витя, преступление! И за него меня нужно судить!
Занервничав, Виктор Иванович даже встал из-за стола.
— Судить будут того, кто совершил убийство!
— Тебе не удастся повесить его на моего сына!
Мария Сергеевна была настроена очень решительно.
Что-то вроде пренебрежительной насмешки появилось на лице капитана и тотчас исчезло.
— Даже если он не совершал этого преступления, у меня достаточно
свидетельских показаний, чтобы упечь его за решетку на долгий срок! На немыслимо долгий срок! Вот — на, прочти!..
И Виктор Иванович протянул папку с документами свидетельнице.
Это были показания некоторых соседей по лестничной площадке и даже того, кто проживал этажом выше. Марья Сергеевна начала с него:
«Проходя мимо двери гражданки Снегиревой, проживающей по адресу такому-то, я увидел, как из нее выскочил молодой человек…»
Дальше шло описание портрета, по которому этот самый молодой человек, как две капли воды походил на Глеба. К словесному описанию была приложена бумажная копия фото-робота. Глянув на нее, Мария Сергеевна обмерла.
В своих показаниях соседи по лестничной площадке утверждали, что когда Снегиреву убивали, она не просто истерично голосила. Она орала благим матом и умоляла убийцу не лишать ее жизни и при этом примерно дважды очень громко выкрикнула его имя. Не трудно догадаться, что это было за имя!
— Вранье — все это! Вранье! Белыми нитками по воде шито!
— Нитками, говоришь?!
В тоне Головнина явственно прозвучали угрожающие нотки.
— А то, что отец Глеба теперь на зоне срок отбывает — это тоже
вранье?! Скажи, кому судья больше поверит, мне — капитану уголовного розыска, за всю службу не имевшему ни одного взыскания, или сыну уголовника?
Марии Сергеевне на это нечего было возразить.
— Теперь ты понимаешь, что твоему выродку не открутиться?! Срок ему обеспечен! Если, конечно…
Марья Сергеевна подняла на него глаза, в которых наряду с отчаянием вдруг затеплился слабый огонек надежды.
— Что «конечно-то»?! Что?! Раз так, не тяни душу! Говори!
Но Виктор Иванович был не так прост, как это могло показаться на первый взгляд. Поэтому, полагая, что Мария Сергеевна еще не совсем созрела для вполне откровенного разговора, до поры хранил молчание
— Витя! Глебу — всего лишь только шестнадцать! Ему — нельзя в
тюрьму… Я этого просто не вынесу! Он при родном отце горя через край хватил, а теперь вот… Сделай что-нибудь! Я тебя умоляю! Я на все согласна…
— Правда, согласна?
— Вот тебе — крест!
И Марья Сергеевна набожно перекрестилась.
— Я, конечно, попробую сделать все, что в моих силах… Следствие-то не я веду. Улик против твоего Глеба много!..
— Так не виноват же он! Сам, поди, знаешь!
Жевалки на скулах Виктора Ивановича медленно, словно жернова, перемалывающие чужую душу, заходили под кожей.
— Ты мне это брось! Я ничего не знаю, да и знать не хочу!..
Женщина согласно кивнула.
— Да, это я так, к слову! Само собой вырвалось это у меня как-то... Нечаянно…
— Вырвалось! — передразнивая свидетельницу, повторил капитан. —
Слово — не воробей! Вылетело…
Потом, почесав затылок, он добавил:
— Кто придумал эту дурацкую пословицу, не знаешь? Воробья-то тоже невозможно поймать! Поди-ка, вон попробуй! Это тебе — не гоп-стопник какой…
— Ну, так что, Витенька? Зайдешь вечерком?
Мария Сергеевна, вся трясясь от недоброго предчувствия, ждала ответа.
— Не знаю! Даже не знаю, что тебе сказать! Мне подумать надо. Крепко
подумать, как с тобой и твоим парнем быть? Если он на нары пойдет, то и тебя за собой потянет. Ведь ты вместе с ним в то утро была. Выходит, ты — соучастница тяжкого преступления!..
10.
Виктор Иванович позвонил Марье Сергеевне через пару дней.
— Витя, так ты нас выручишь? — спросила она жалобным голосом.
— Не телефонный — это разговор!
— Я понимаю!
— Жди часов в семь не раньше!..
— Что тебе приготовить на ужин?
Но Виктор Иванович уже положил трубку.
Капитан Головнин появился в квартире Горнов часов в девять вечера.
— Здравствуй, Витя! Проходи!.. — приветствовала его Мария
Сергеевна с таким выражением на лице, словно она милостыню просила.
— Конечно, пройду! Не у порога же мне стоять…
— Витя я тут ужин тебе приготовила! Ты бы руки помыл, и — за стол!
Но он, вдруг взяв ее за руку, грубо притянул к себе. Впившись в губы,
повалил прямо на пол…
— Не надо, Витя! Не на…
«Неужели я стала мазохисткой?» — с удивлением подумала про себя Мария Сергеевна, когда все закончилось.
Головнин пугал ее, и в то же время вопреки этому ее неосознанно тянуло к нему. Женщине нужен был властный мужчина. Ей хотелось подчиняться ему и чувствовать его сильную руку.
…Посредине стола, уставленного холодной закуской и горячими блюдами, стояла бутылка водки. Заметив это, Виктор Иванович слегка поморщился.
— Ты же знаешь, я не пью!
— Как? — удивилась хлебосольная хозяйка.
— Вот так! Уже целую неделю!..
Сказав это, Головнин доверху наполнил граненый стаканчик водкой и тотчас залпом выпил.
— Ешь, Витя, ешь, пока горячее… Вот — огурчики малосольные, а это — картошечка…
— Да, вижу! Не слепой!
Хрястнув огурцом, он с прищуром посмотрел на хозяйку.
— Задобрить меня хочешь? Не выйдет! Так и знай…
Сразу вся как-то сникнув, Мария Сергеевна медленно опустилась на стул.
— Так, значит, не поможешь?
Головнин снова посмотрел на нее, точно хотел сожрать вместе с вареным картофелем и говяжьим филе, которые дымились на столе.
— Помогу! Почему — нет? Но все имеет свою цену!
В свою очередь Марья Сергеевна, неотрывно глядя на Виктора
Ивановича, словно кролик на удава, пыталась понять: о чем это он?
— И какова же эта самая цена?
Головнин снова до верху наполнил граненый стаканчик.
— Ты ведь хочешь, чтоб мы возобновили прежние отношения?
Женщина неуверенно кивнула. Честно говоря, в тот момент она и сама не знала, стоило ли ей продолжать сожительствовать с Виктором Ивановичем или нет? Но теперь, как видно, она уже не являлась хозяйкой собственной судьбы. Сознавать это было горько! Горько и ужасно!
— Тогда Глеб… Пусть он… Короче! Скажешь ему, что он — уже взрослый! Через год с немногим в армию уйдет. А тебе надо собственную жизнь устраивать…
— Я не понимаю… — едва слышно сказала Мария Сергеевна.
— Да чего тут непонятного!
Головнин, кажется, начал терять терпение.
— Третий лишний он — здесь! И тебе и мне — помеха! Поэтому…
— Ты хочешь…
Внутри у Марии Сергеевны что-то дрогнуло. На лице отразились растерянность и испуг, будто ее в гроб заживо положить собрались.
— Да, хочу! И чтоб ноги его здесь не было!
— Но куда?.. Куда он пойдет?! — в отчаянии воскликнула Мария Сергеевна.
— А куда хочет! — вдруг ни с того, сего рассвирепев, прорычал Головнин.
— Катится пусть ко всем чертям отсюда! Если, конечно, не хочет, чтоб я его на нары определил! Поняла, дура! Мать твою!
Брови Марии Сергеевны медленно сдвинулись. Так, что между ними образовалась глубокая морщинка.
— Нет, Витя! Ты, конечно, извини, но этому не бывать!
— Что?!! Что ты сказала?
Головнин потянулся рукой к кобуре. Щелкнул затвор. Лицо капитана УГРО перекосилось от злобы. Схватив женщину за горло, он приставил дуло к самому ее виску. Глядя прямо ему в глаза, полные безумия, Мария Сергеевна вдруг ощутила, как руки и ноги ее немеют от ужаса, а душа словно отрывается от тела.
— Сначала я тебя пристрелю, а потом!.. Потом — щенка твоего!.. Скажу,что при задержании пытались меня убить! — сквозь зубы процедил Головнин.
Когда он вложил пистолет в кобуру, Мария Сергеевна, зажав рот ладошкой, беззвучно заплакала.
Но Головнин будто бы даже не заметил этого.
— Усвоила, спрашиваю?
В знак согласия женщина лихорадочно закивала. Больше она не смела ему возражать. Она была в полной его власти.
— Да! Чуть не забыл! Выпишешь его из квартиры…
Немного подумав, Виктор Иванович продолжил.
— Так легче тебе будет рассчитаться со мной за услугу!
— Легче?.. За услугу?..
— А ты как хотела?.. Отпрыск твой под ногами у меня путаться
не будет! А эту квартиру со временем ты оформишь на меня по договору купли-продажи! Усекла?
На Марии Сергеевне, казалось, лица не было, когда она, наконец, отчетливо поняла, чего от нее требует Головнин.
Но как будто бы это ничуть его не обескуражило. Вместо прощания он заметил:
— Ты у меня про цену спрашивала? Спрашивала! Я тебе ее назвал…
Да, чуть, было, не забыл! Сообщишь, когда сопляк с квартиры съедет…
Едва, хлопнув входной дверью, он вышел в подъезд, Мария Сергеевна услышала, как зазвонил его сотовый. Она прислонила ухо к двери.
— Да! Я слушаю… Нет, дела заводить не надо! Не надо, я сказал… У тебя что-то со слухом не в порядке, дружище?.. Показания свидетелей — ко мне на стол. Завтра я решу, что с ними делать.
11.
— Глеб! — сказала Мария Сергеевна, когда тот, умывшись, как ни в чем ни бывало, принялся за завтрак.
— Что — Глеб? — набив рот жареной колбасой с яичницей, с трудом произнес юноша. — Я уже почти семнадцать лет, как Глеб! Ты разве не знала об этом?
Женщина, с трудом сдерживая слезы, с болью в сердце посмотрела на
него. Сын ее сильно вырос и возмужал. Он был уже почти взрослым. Его открытый и в то же время дерзкий взгляд серых глаз, прямой слегка приплюснутый нос, широкая улыбка — все это было ее, родное и вызывало тихий восторг и умиление.
— Я могу тебя попросить кое о чем?
Глеб даже не взглянул на мать, стараясь быстрее покончить с завтраком, чтобы не опоздать в школу.
— Я, кажется, догадываюсь, о чем, ты меня хочешь попросить! Так ты так бы и говорила, что речь пойдет не «кое о чем», а «кое о ком»! То есть об этом подонке Головнине! Скажи, разве я не прав?..
Мария Сергеевна отвела взгляд, стараясь не смотреть в глаза сыну.
— Ты не мог бы какое-то время пожить у бабушки?
Глеб едва не поперхнулся…
— Я?! У бабушки? Но почему?!
Мария Сергеевна в расстройстве чувств едва не прокусила губу до крови.
— Понимаешь… Виктор Иванович… Он… Он угрожал мне! И я боюсь…
Чтобы он не причинил тебе зла! Тебе лучше какое-то время не показываться дома… Так будет спокойней тебе и мне!..
Вытаращив глаза, Глеб смотрел на мать, не мигая.
— Но я … Я не сделал никому ничего плохого! За что он будет меня преследовать?! Ма, ты — в своем уме?
Как ни крепилась Мария Сергеевна, слезы навернувшись на глаза, потекли по ее щекам тоненькими ручейками.
— Глеб!
Это восклицание, казалось, вырвалось из самого ее сердца. И Глеб не мог на него не отреагировать. Жалость к матери и к самому себе вдруг пронзила его насквозь.
— Ты — что? Снова хочешь жить с этим отморозком?! А я… Я стал для тебя помехой?..
— Нет, Глеб! Нет!
Мария Сергеевна, шагнув навстречу сыну, прижала его голову к своей груди.
— Тогда говори правду, ма! Говори так, как есть!
— Поверь… Поверь мне!
Женщина изо всех сил тщетно старалась взять себя в руки.
— Тебе лучше не знать этой правды!.. И ни о чем не спрашивать…
Глеб попытался высвободиться из объятий матери.
— Значит, ты все лжешь! И этот… Этот оборотень в погонах стал тебе дороже родного сына! Да и был ли твой сын…
Глеб умолк оттого, что слезный ком подкатил к его горлу.
— …Когда-нибудь дорог тебе вообще?!
Встав из-за стола, он бросился в свою комнату.
— Глеб! Погоди, сынок!
Но тот уже выскочил из квартиры, даже не попытавшись прикрыть за собой дверь.
— Желаю тебе счастья, ма! — эхом донеслось до Марии Сергеевны из подъезда.
****************