На дереве вблизи поляны не первый вечер усаживался, как заядлый театрал на галерке, громадный филин. В лунном сиянии переливалось его оперение, янтарем светились глаза, растопыренные ушки, казалось, прислушивались к каждому шороху. Его заинтересовали люди, которые поставили шалаши и разожгли костер с постоянно тлеющим громадным бревном. Такого вмешательства в жизнь тайги филин не мог припомнить. Да и группа людей была какая-то странная. Молодая женщина, звали ее Юлия Павловна, с дочерью Таней лет десяти и четверо мужчин разного возраста. Они приехали шишковать. Мужчины уходили в тайгу, а Юлия Павловна с дочерью оставалась на поляне, отлучалась ненадолго разве что за черемухой или грибами. В первый день звук колота раздавался рядом с поляной, а теперь глухо доносился откуда-то издалека. Женщина готовила еду на костре, ходила с дочерью за водой в тайгу к круглому небольшому болотцу, где мужчины по утрам видели следы медведя. Это была его тайга, и он приходил сюда на водопой.
Тихо текла здесь жизнь, будто и не было войны, которая закончилась всего-то два года тому назад. Люди наслаждались миром и покоем.
Юлия Павловна варила кулеш. В котле булькали большие куски мяса, бисером рассыпалось пшено. Женщина, поставив сковородку на раскаленные угли, обжарила лук и сало, скворчащее, разлившее аромат по поляне.
Смолкли удары колота в тайге.
- Скоро папа придет. Перестали стучать, - сказала Таня.
- У меня и кулеш подойдет к тому времени, - ответила мама. Говор женщины выдавал москвичку.
- Давай процедим воду, да поставим чай. Заварим зверобой, что набрали сегодня.
- Мама, у меня руки черные от черемухи. Какая же она вкусная!
Они процедили воду, поставили котелок с водой на огонь.
Вскоре из леса показались мужчины. Сбросив мешки со смолистыми кедровыми шишками у шалашей, они ушли к болотцу обмыться. Слышен был плеск воды, шум голосов, фырканье.
Вот они и возвратились. Девочка бросилась к отцу. Это был статный блондин, голубоглазый, со слегка волнистыми волосами, звали его Александр Вячеславович. От него исходила мужская сила. На нем и телогрейка-то сидела ладно.
- Пап, мы видели белку, она меня совсем не боялась. А сегодня сова снова прилетит?
- Может и прилетит, только поговорка есть: «сова не принесет добра».
Подсели к костру. Юлия Павловна разложила в миски и котелки кулеш. Ели, не торопясь, похваливая хозяйку. Выпили спирта. Последний вечер они вместе. Завтра с утра за ними пришлют «виллис» и по домам. Возможно, уже никогда не встретятся. Иван с пареньком попросили подбросить их до деревни. Семья и Михаил, сослуживец Александра Вячеславовича, возвратятся в город. Судьба свела их пошишковать. Жили они дружно, работали споро, помогая друг другу.
Таёжники сидели у костра, разомлевшие от еды и выпивки. Таня приютилась возле мамы, с интересом поглядывая на паренька в телогрейке с чужого плеча и сапогах не по размеру. Девочка была одета по-городскому – голубое пальтишко и яркие ботиночки. Юлия Павловна хоть и была в телогрейке, но казалась кокетливой, начиная от клетчатой косынки, повязанной так, что концы ее собраны в виде валика надо лбом, до юбчонки, перешитой своими руками из старого платья.
Разговор зашел о том, что Михаила, который оказался с эвакуированным заводом в Новосибирске, не отпускают теперь домой. Жена с детьми уже возвратились в Подмосковье, а он тут застрял.
- Счастливый ты, через месяц будешь на ридний Вкраине. Как мне отсюда выбраться? – обратился он к Александру Вячеславовичу. Тот молчал.
- А чем ты занимаешься? Учишься? – спросила Юлия Павловна у паренька, прервав тишину.
- Я-то. Ага. Учусь. В ремесленном училище. На батю мамка получила похоронку еще в 43-м. Как вернулся с фронта дядька Иван, я теперь за ним, как за каменной стеной. Он с благодарностью посмотрел на мужика в шинели и сапогах, который неторопливо вычищал хлебом котелок.
Нахмурился Иван, хлебнул спирта из фляжки.
- Книжник ты мой! Как за каменной стеной, говоришь?
- Ага.
- Не всегда каменная стена защита. Меня Бог спас. Под Смоленском бои были лютые. Сражение шло у Кремлевской стены. Почему я побежал на открытое место? Не помню. Что уж мне там надо было? Только кричит лейтенант: «Куда бежишь? Вернись. Под стеной укрытие». А я бегу от стены. Тут за спиной взрыв. Меня взрывной волной отбросило. Очнулся, смотрю, а у стены воронка от снаряда. Пополз … на краю воронки мой лейтенант, ноги оторвало. Перетянул ремнями ноги, но не долго он прожил. Успел сказать: «Возьми письмо в кармане. Скажи жене, что простил». Тогда я не понял о чем это он. Вот и ношу я это письмо с собой уже не один год. В нем жена писала ему, что полюбила другого и просила простить ее.
Опять приложился к фляге Иван. Вытащил из кармана гимнастерки треугольничек с потрепанными краями.
- Подхарчевались и ладно. Пора и по шалашам, - сказал Александр Вячеславович.
- Что струсил, тыловая крыса? Бежишь! Думаешь, я не понял! Кондовая тварь! Ты ведь в тылу тоже увел чужую жинку? Подхарчеваться надумал, пока мужик воевал! – Вскочил Иван и бросился с кулаками. Александр Вячеславович поднялся и растерянный отступил назад. От неожиданности он не мог проронить ни слова.
Иван выхватил финку из сапога. В лунном свете блеснуло лезвие. Взметнулась женщина. Встала между мужем и Иваном. Схватила Ивана за грудки. Отвела его руки. Опешил Иван. Коршун, да и только, налетел на него. Женщина закричала истошно.
- Ты чего, чалдон проклятый? Какая тыловая крыса? Он на заводе жил, и дневал, и ночевал. Как бы ты победил, если бы не тыл?!
Заплакала, задремавшая было девочка, кинулась к маме, вцепилась в юбку.
Михаил, только что мечтавший о родном Подмосковье и о встрече с семьей, бросился на помощь, выхватил финку у Ивана. Тот вдруг обмяк и успокоился.
Стемнело. Зловеще алело бревно, которое на ночь подтолкнули в прогорающий уже костер.
Филин, сидевший на своем обычном месте, шумно взлетел. Тревожно ухнула птица. Разбрелись на ночевку. Семья в один шалаш, а остальные в другой. Заснуть никто не мог.
Так неожиданно среди мирной жизни в тайге прозвучало эхо войны.